-
Ирина Богатырева. Кадын. – М.: ЭКСМО, 2015. – 544 с.
Время правится памятью: одни моменты сжимаются до предела или стираются напрочь, другие – хранятся долгие годы.
Мир Гарри Поттера подарил идею омута памяти, сосуда, хранящего мысли и воспоминания. Заглянуть в него – значит воскресить события жизни их владельца. «Кадын» приглашает нырнуть в этот омут.
Роман Ирины Богатыревой, лонг-листер «Русского Букера», лауреат «Студенческого Букера – 2016», состоит из трех частей. Первая, изданная отдельно еще в 2012 году, получила премию С. Михалкова за лучшее произведение для подростков. Что неудивительно: и часть «Луноликой матери девы», и роман в целом будет особенно интересен аудитории young adult. Однако ставить на книге пометку «подростковая», равно как и ограничивать жанр рамками фэнтези, не стоит: качественная литература всегда нарушает границы и возрастные, и жанровые.
Первая часть романа прочитывается как своеобразный синтез классических повестей о гимназистках «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн и аниме жанра сёнэн (с поправкой на гендерную инверсию). Звучит диковато, но в логику заданного мира вписывается идеально.
Все по-бруштейновски стройно: девочки взрослеют, учатся дружить, принимать первые взрослые решения. Только вот вместо гимназии – шалаши в лесу, нет уроков, но есть охота и разговоры с духами, а Камку – не только возраст, но и пол которой не подлежит точному определению – вряд ли можно равнять с дамой-наставницей.
Ал-Аштара – она же Кадын – главная героиня, от лица которой ведется повествование:
Меня зовут Ал-Аштара. Это потому, что я родилась на рассвете: ал-аштара – красный цветок. Еще по-разному люди зовут, кто быстрой, кто меткой, только я не слушаю.
Волею самой Луноликой юная царевна избрана воином, и ей подвластны иные реальности, населенные духами-ээ. Единственность точки зрения (смена которой в третьей части романа не нарушает композиционной целостности) объясняет и некоторую типичность других героев: Ал-Аштара, умея проникнуть в тонкие миры, не способна заглянуть в мысли ближних. Не можем этого и мы, смотрящие ее глазами. Однако пробел восполняется кинематографичностью мира, яркими описаниями золотого века и нетривиальностью развития сюжета.
Циклическое время мифа подчиняет читателя. Что было – то и есть. Что есть – то и будет. Чистая Дева в легенде Камки готова пожертвовать собой – значит, готова к этому и Кадын. Это роман о долге и верности себе: человек волен избрать любой путь, но обязан следовать ему до конца. Не сумевшие сделать это будут наказаны: люди осудят Согдай, духи погубят Ак-Дирьи.
Кажется, что порицания заслуживает и Ал-Аштара: за то, что посмела влюбиться, за то, что сомневалась в правильности выбора. Но логика «Кадын» иная, языческая. Легкий мир духов и мыслей существует отдельно от людей и поступков. Сомнения Ал-Аштары не вылились в действия, а потому ненаказуемы. Однако останутся без ответа терзавшие деву вопросы:
Я ли дева-воин, оставившая себя ради доли, счастливая тем, что силу люда носила в себе? Или бедная дева, упустившая любимого и идущая замуж по воле родных? Царь ли я с Золотой реки? Или я царь еще неназванного, не имеющего истории и доли люда? Начало я или конец?
Читатель выныривает из повествования столь же резко, как и погрузился. С этой позиции особенно удачным кажется послесловие – крохотный абзац, возвращающий из времени и пространства мифа в реальность, из омута памяти алтайской девы – к настоящему.
Борхес в одном из эссе писал, что в литературе существуют всего четыре типа историй, и четвертая, последняя – о самоубийстве бога. Кадын восходит на Оуйхог: цикл завершен. «Начало я или конец?» – спрашивает она. Читатель уже знает ответ.
Что было – то и будет.
Только звери живут, не отличая вчера от сегодня. Человеку так нельзя. Время и память – своя, семьи или рода – вот дары, которыми человек один владеет. Без времени мы бы жили как без памяти, не зная себя, не наблюдая собственной жизни.