Открыта регистрация на «Тотальный диктант»

Жители более пятидесяти стран мира в едином порыве страсти к русскому языку 18 апреля сядут за парты и напишут традиционный, ежегодный, всеобщий диктант.

«Тотальному диктанту» уже больше десяти лет, и из «местечковой» акции он вырос во всероссийский массовый проект. Прелесть его — в общедоступности и необязательности, сочетающихся с авторитетностью составителей заданий для письма под диктовку. Например, в прошлом году текст был создан писателем Алексея Иванова, автора романов «Ёбург» и «Ненастье», а в этом году участников будет испытывать ученый-медиевист Евгений Водолазкин — лауреат премии «Большая книга» за роман «Лавр».

Библиотеки и университеты, креативные пространства и школы — мест проведения «Тотального диктанта» хватит всем: в Санкт-Петербурге география диктанта охватывает все районы и пригороды, и то же самое можно сказать о Москве. Кроме того, в этом году написать диктант можно онлайн.

Зарегистрироваться и получить полную информацию о всех этапах тотального праздника орфографии и пунктуации, а также ознакомиться с полным списком стран, городов и мест проведения диктанта в 2015 году можно на сайте.

Михаил Эпштейн. Ирония идеала: парадоксы русской литературы

  • Михаил Эпштейн. Ирония идеала: парадоксы русской литературы. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 385 с.

    Русская литература склонна противоречить сама себе. Книга известного литературоведа и культуролога Михаила Эпштейна рассматривает парадоксы русской литературы: святость маленького человека и демонизм державной власти, смыслонаполненность молчания и немоту слова, Эдипов комплекс советской цивилизации и странный симбиоз образов воина и сновидца. В книге прослеживаются «проклятые вопросы» русской литературы, впадающей в крайности юродства и бесовства и вместе с тем мучительно ищущей Целого. Исследуется особая диалектика самоотрицания и саморазрушения, свойственная и отдельным авторам, и литературным эпохам и направлениям. Устремление к идеалу и гармонии обнаруживает свою трагическую или ироническую изнанку, величественное и титаническое — демонические черты, а низкое и малое — способность к духовному подвижничеству.

    ЯЗЫК И МОЛЧАНИЕ КАК ФОРМЫ БЫТИЯ

    1. Тишина и молчание

    Молчание обычно толкуется как отсутствие слов и противопоставляется речи. Людвиг Витгенштейн, заканчивает свой «Логико-философский трактат» известным афоризмом: «6.54. О чем невозможно говорить, о том следует молчать»1. «Wovon man nicht sprechen kann, dar uber mub man scheigen». Молчание начинается там, где кончается речь. Здесь выражено присущее логическому позитивизму стремление отделить наблюдаемые «атомарные» факты и доказуемые, «верифицируемые» суждения, от области так называемых метафизических тайн. О последних нельзя производить логически состоятельных суждений — и поэтому следует молчать.

    Но верно ли, что молчание и слово исключают друг друга? Парадокс в том, что само построение витгенштейновского афоризма, параллелизм его частей, объединяет молчание и говорение и тем самым ставит под сомнение то, что хотел сказать автор. «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Значит, у молчания и речи есть общий предмет. Именно невозможность говорить о чем-то делает возможным молчание о том же самом. Молчание получает свою тему от разговора — уже вычлененной, артикулированной, и молчание становится дальнейшей формой ее разработки, ее внесловесного произнесения. Если бы не было разговора, не было бы и молчания — не о чем было бы молчать. Разговор не просто отрицается или прекращается молчанием — он по-новому продолжается в молчании, он создает возможность молчания, обозначает то, о чем молчат.

    Молчание следует отличать от тишины — естественного состояния беззвучия в отсутствие разговора. Предмет еще не выделен, пребывает, так сказать, в именительном падеже, еще не встал в предложный падеж, чтобы стать темой разговора — или молчания. Нельзя сказать «тишина о чем-то», или «быть тихим о чем-то» — тишина не имеет темы и не имеет автора, она, в отличие от молчания, есть состояние бытия, а не действие, производимое субъектом и относящееся к объекту. Кратко это различие выразил М. Бахтин: «В тишине ничто не звучит (или нечто не звучит) — в молчании никто не говорит (или некто не говорит). Молчание возможно только в человеческом мире (и только для человека)» 2.

    О том же различии свидетельствует лингвистический анализ Н.Д. Арутюновой: «глагол молчать… предполагает возможность выполнения речевого действия» 3. Про немого или иностранца, не владеющего данным языком, обычно не говорят, что они «молчат», это предикат относится только к существу, способному говорить, а значит, само молчание принадлежит виртуальной области языка. Выбор между речью и не-речью — это скрытый акт речи.

    На различении тишины и молчания построен рассказ Леонида Андреева «Молчание»: после самоубийства дочери вся тишина, какая только есть в мире, превращается для ее отца-священника в молчание, которое давит и преследует его, поскольку выражает нежелание дочери ответить на вопрос, почему же она бросилась под поезд, выбрала смерть. «Со дня похорон в маленьком домике наступило молчание. Это не была тишина, потому что тишина — лишь отсутствие звуков, а это было молчание, когда те, кто молчит, казалось, могли бы говорить, но не хотят». И потом, придя на могилу дочери, отец Игнатий «ощутил ту глубокую, ни с чем не сравнимую тишину, какая царит на кладбищах, когда нет ветра и не шумит омертвевшая листва. И снова о. Игнатию пришла мысль, что это не тишина, а молчание. Оно разливалось до самых кирпичных стен кладбища, тяжело переползало через них и затопляло город. И конец ему только там — в серых, упрямо и упорно молчащих глазах» — в глазах его погибшей дочери, которая накануне самоубийства отказалась отвечать на вопросы отца и матери о том, что мучило ее4.

    Хотя внешне, акустически молчание тождественно тишине и означает отсутствие звуков, структурно молчание гораздо ближе разговору и делит с ним интенциональную обращенность сознания на что-то. Как говорил Гуссерль, сознание есть всегда «сознание-о». Молчание есть тоже форма сознания, способ его артикуляции, и занимает законное место в ряду других форм: думать о…, говорить о…, спрашивать о…, писать о…, молчать о… Влюбленные могут говорить, а могут и молчать о своей любви. Еще в древности ту же мысль о «словности» и смыслонаполненности молчания выразил Аполлоний Тианский, греческий мистик-неопифагореец: «молчание тоже есть логос» 5.

    Можно так перефразировать заключительный афоризм витгенштейновского «Трактата»: «О чем невозможно говорить, о том невозможно и молчать, потому что молчать можно только о том, о чем можно и говорить». Или, формулируя предельно кратко, «молчат о том же, о чем и говорят». То, о чем невозможно говорить, пребывает в тишине, а не в молчании, как не-предмет, не «о».

    Отсюда тенденция осознавать тишину, которая доходит до нас из прошлого, как молчание о чем-то, невысказанность чего-то, хотя сами вопросы, о которых молчит прошлое, часто исходят именно от настоящего. Например, «молчание» Древней Руси, о которой с недоумением и болью пишут русские мыслители ХХ века, скорее всего было просто тишиной, предсловесностью. Лишь после того как реформы Петра развязали России язык, подарили ей новую интенциональность образованного, светского разговора и изящной словесности, допетровская эпоха стала восприниматься как молчаливая. Как отмечает Георгий Флоровский в «Путях русского богословия» (1937), «с изумлением переходит историк из возбужденной и часто многоглаголивой Византии на Русь, тихую и молчаливую. <…> Эта невысказанность и недосказанность часто кажется болезненной» 6. Об этом же писал Георгий Федотов в статье «Трагедия древнерусской святости» (1931): «Древняя Русь, в убожестве своих образовательных средств, отличается немотой выражения самого глубокого и святого в своем религиозном опыте» 7. Словесные эпохи, да еще такие многоглаголивые, как русский ХХ век, осмысляют тихие времена как молчаливые, вкладывая в них свою интенцию говорения и вместе с тем не находя в них никакого воплощения этой интенции.

    2. Слово как бытие

    Итак, при всей противоположности слова и молчания они рождаются из одного интенционально-смыслового поля и в предельных случах обратимы. Порой создается ситуация, при которой «слово ничего не говорит», а «молчание говорит все» или «слово говорит о том же, о чем молчит молчание». Символом этой традиции может служить русская икона первой половины XVIII века «Иоанн Богослов в молчании» 8. На иконе мы видим Иоанна Богослова, левой рукой открывающего свое Евангелие: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть…» Правая рука Иоанна Богослова поднесена к устам и как бы налагает на них знак молчания.

    На первый взгляд, смыслы этих жестов прямо противоположны: одна рука открывает «Слово», другая призывает его утаивать. Но суть в том, что на высшем уровне слово и молчание взаимообратимы: о чем Иоанн говорит в своем писании, о том же он и молчит своими устами. Когда молчание и слово говорят об одном и том же, сказанное приобретает двойную значимость9. Именно потому, что «Слово было Бог», оно требует молчания и произносится в молчании. «Всевышний говорит глаголом тишины» (Ф. Глинка).

    Отсюда и основополагающее для восточнохристианской мистики и аскетики «умное делание»: непрерывное внутреннее произнесение молитвы, которая приводит ум в состояние полного безмолвия. Исихазм (буквально «безмолвие»), учение, возникшее среди афонских монахов в XIV веке, — это, в сущности, и есть дисциплина умолкания-через-говорение, т.е. произнесение такого внутреннего молитвенного Слова, которое есть само бытие и исключает внешнюю речь, действие языка. Слово, через которое «все начало быть», очевидно, само является бытием. Оно не сообщает о чем-то, находящемся вне слова, оно не информативно, а формативно. В дальнейшем мы будем различать эти две функции слова: формативную и информативную. Очевидно, то Слово-Логос, которым Бог сотворил мир согласно библейской Книге Бытия — это формативное слово. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт., 1:3). «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так» (Быт., 1:9). Слово, которое «сказал Бог», не сообщает о свете, о воде и суше, как если бы они уже существовали, но само творит все эти начала мироздания, как и то Слово-Логос, о котором говорится в начале Евангелия от Иоанна. Когда же словом впервые начинает пользоваться человек, в его устах оно приобретает другую, назывательную функцию. Господь приводит к человеку все сотворенные существа, «чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым…» (Быт., 2:19–20). Те существа, которым человек дает имена, существуют независимо от этих имен. Слово Бога творит мир, слово человека сообщает о мире.

    Очевидно, что человеческий язык, в контексте этих библейских представлений, несет прежде всего информативную — назывательную, именовательную — функцию, сообщая о мире, находящемся за пределами языка. Но нельзя отнять у языка и формативную функцию, особенно ясно выступающую в «священном языке», на котором человек обращается к Богу и сам как бы уподобляется Богу. Таков язык заклинания и молитвы, цель которых — не сообщать о каких-то явлениях, но вызывать сами явления.

    1 Витгенштейн Л. Философские работы, ч. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 73.

    2 Бахтин М.М. Из записей 1970–71 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 338.

    3 Арутюнова Н.Д. Феномен молчания // Язык о языке / Под общ. рук. и ред. Н.Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 418.

    4 Андреев Л. Избранное. М.: Современник, 1982. С. 82, 87.

    5 Цит. по кн.: Brown N.O. Love’s Body. N.Y.: Vintage Books, 1966. P. 256.

    6 Прот. Флоровский Г. Пути русского богословия (1937). Париж: YMCA PRESS, 1988, 4-е изд. С. 1, 503.

    7 Федотов Г.П. Судьба и грехи России: Избранные статьи по философии русской истории и культуры: В 2 т. СПб.: София, 1991. Т. 1. С. 307.

    8 Икона хранится в Иркутском художественном музее. Я сужу о ней по репродукции, изданной Иркутским отделением Российского фонда культуры (ВРИБ «Союзрекламкультура», 1990).

    Известно, что Евангелие от Иоанна считается самым сокровенным, «тайноведческим» из всех евангелий и именно поэтому мистически связанным с православием — в том же ряду символических соответствий, где преемственность церковной власти сближает ап. Петра с католичеством, а свобода богословского исследования сближает ап. Павла с протестантизмом.

    9 Письменное слово вообще предполагает молчание, вбирает его в себя и именно поэтому подлежит толкованию, «договариванию» того смысла, который в нем сокрыт.

Завтра состоится творческая встреча с писателем Сашей Филипенко

В среду, 8 апреля, на территории факультета Свободных искусств и наук («Смольный») состоится встреча с лауреатом «Русской премии» 2014 года автором романов «Бывший сын» и  «Замыслы» Сашей Филипенко.

Саша Филипенко уже был известен как сценарист «Прожекторпэрисхилтон», ведущий телеканала «Дождь», колумнист журналов «Сноб» и «GQ», когда выпустил роман «Бывший сын», который прогремел в России и Белоруссии, на родине писателя, — несмотря на то, что официально продавать этот роман там было запрещено.

На ближайшей встрече Филипенко, выпускник Смольного, расскажет, как ему пригодилось «либеральное образование» и можно ли научиться шутить. Не обойдется и без разговоров о писательской деятельности: как проснуться писателем и возможно ли это вообще, Филипенко знает не понаслышке.

Встреча состоится 8 апреля в ауд. 152 факультета Свободных искусств и наук СПбГУ по адресу: ул. Галерная, д. 58-60. Начало в 18.30.

Вход свободный, при себе необходимо иметь документы (студенческий билет, паспорт).

Ричард Л. Брандт. В один клик

  • Ричард Л. Брандт. В один клик. Джефф Безос и история успеха Amazon.com / Пер. с англ. И. Ющенко. – М.: Карьера Пресс, 2015. – 272 с.

    Издательство «Карьера Пресс» выпустило историю успеха основателя Amazon.com Джеффа Безоса, который из фрика-программиста превратился во влиятельного интернет-предпринимателя нашей эпохи. Автор книги «В один клик» американский журналист Ричард Л. Брандт в первую очередь показывает, как характер и способ мышления отдельного человека могут повлиять на создание выдающейся бизнес-стратегии, меняющей условия рынка.

    Глава 2

    Портрет предпринимателя в молодые годы

    <…>От рождения Джефф отличался умением глубоко сосредотачиваться на любом деле. В школе Монтессори,
    где он проучился первые классы, он так глубоко погружался в любое предложенное ему задание, что, для того
    чтобы переключить его, учителям приходилось уносить
    его за другой стол вместе со стулом. Предпринимательская цепкость была у него в крови.
    Мать и дед поощряли рано возникший у Джеффа интерес к технике и к возне с электронными устройствами
    и приборами. «Подозреваю, что наша семья спасла от
    банкротства не один магазин электроники», — вспоминала она позже. Джефф часами возился в гараже —
    разбирал и собирал радиоприемники, строил роботов,
    конструировал экспериментальные штуковины. Однажды он решил попробовать готовить еду с помощью
    солнечной энергии и обернул остов зонтика алюминиевой фольгой, а допотопный пылесос чуть не стал у него
    машиной на воздушной подушке. Оберегая свою приватность, он собрал устройство, которое подавало сигнал всякий раз, когда в его комнату пытались забраться
    младшие брат с сестрой.
    Впервые о будущей профессии он заговорил в шесть
    лет. Вероятно, под влиянием жизни на «Лейзи Джиз», он избрал стезю археолога. «Причем, прошу заметить,
    это было еще до фильмов об Индиане Джонсе».
    Когда Джеффу пришла пора идти в детский сад, семья переехала в Хьюстон. Несколько лет спустя родители записали мальчика в программу для одаренных детей
    Vanguard начальной школы «Оукс Элементари». До
    школы умников приходилось ездить по двадцать миль
    в один конец. Сегодня школа с гордостью называет Безоса (а также журналистку Линду Эллерби и Джона Грея,
    автора книги «Мужчины с Марса, женщины с Венеры»)
    в числе своих выпускников.

    Да, Безос был запойным читателем. А может быть, так
    в нем очень рано начала проявляться страсть к победе —
    в четвертом классе он ввязался в школьное соревнование, участники состязались в том, кто больше прочтет за
    год книг, получивших премию Ньюбери. Джефф одолел
    три десятка томов (больше всего ему понравилась «Трещина во времени» Мадлен Л’Энгл), но на первое место
    выйти не смог. В этой школе запоем читали все.

    Кроме того, в школе Безос впервые открыл для себя
    программирование. От хьюстонского производителя
    школа получила терминал (персональных компьютеров
    в те годы еще не было), а неизрасходованное время его
    работы отдавала мейнфрейму компании-производителя. Терминал соединялся с мейнфреймом посредством
    акустического телефонного модема с рычагом, на который полагалось класть трубку, чтобы установить соединение. Вместе с компьютером прибыл том инструкций
    по его запуску, но никто в школе не знал, как подступиться к задаче. Джефф вместе с несколькими учениками оставался после уроков, штудировал инструкции и
    разбирался в основах программирования, однако через
    неделю прелесть новизны угасла, а на мейнфрейме обнаружилась примитивная игра по мотивам сериала «Звездный путь». С этого момента на компьютере школьники
    только играли. Каждый выбрал себе одного из персонажей сериала, и Безос, как большинство его друзей-«ботаников», выбрал старшего помощника Спока. В качестве запасного варианта у него шел капитан Кирк. Если
    бы этих героев ему заполучить не удалось, он согласился
    бы на роль корабельного компьютера.

    Однажды в школу приехала писательница Джули
    Рэй. Она писала для местного издательства руководство
    «Как разбудить талант: обучение одаренных детей в Техасе» (почему-то на Amazon.com этой книги нет) и хотела увидеть, как устроена школьная жизнь. Ей нужно
    было несколько умных детей, чтобы проследить за их
    обычным школьным днем. Одним из таких детей стал
    Безос, в книге получивший имя Тим.

    Больше всего писательницу поразила история об
    устройстве, которое называлось Куб Бесконечности —
    из тех штук, которые школы для одаренных детей покупают, чтобы побудить смышленого ребенка задуматься.
    Куб был выстелен зеркалами, которые были подсоединены к моторчикам и все время меняли угол наклона.
    Любой помещенный в куб предмет многократно отражался в бесчисленном множестве зеркал, отражения
    складывались в узор, и все вместе производило впечатление взгляда в бесконечность. Джефф обожал смотреть,
    как работает куб, и мечтал раздобыть себе такой же. Но
    мама решила, что двадцать долларов за игрушку — это
    многовато, поэтому Джефф стал делать куб самостоятельно. Он купил зеркала, подключил их к моторам —
    все в точности как в Кубе Бесконечности. Как он объяснил журналистке: «Понимаете, всегда кто-нибудь вам
    скажет, какую кнопку нажать. — И добавил: — Надо же
    и самому думать… своей головой».

    В своей книге Рэй назвала «Тима» «дружелюбным,
    но серьезным» мальчиком «с выдающимся интеллектом». Правда, отметила она, по мнению учителей мальчик «не слишком одарен в области лидерских качеств».

    Возможно, причина заключалась в том, что Джефф
    был «ботаником», не нуждался в компании и предпочитал развлекаться в одиночку. Подобно многим «ботаникам» двадцатого века, он любил засесть у себя в комнате
    или в библиотечном зале с книжкой в руках, блуждая по
    мирам, созданным воображением писателей-фантастов.
    Он перечитал всех классиков от Роберта Хайнлайна до
    Айзека Азимова, от Фрэнка Герберта до Рея Брэдбери.
    Большинство книг в «маленьком подобии Центра Карнеги» — библиотеке Котуллы — были пожертвованы
    местными жителями, среди которых нашелся любитель
    научной фантастики, одаривший библиотеку полной ее
    подборкой.

    Еще Джеффу нравилось читать о Томасе Эдисоне и
    Уолте Диснее — двух предпринимателях, которым он
    мечтал подражать. В интервью, которое он дал некоммерческой организации Academy of Achievment, которая
    стремится знакомить студентов с «величайшими мыслителями и наиболее успешными людьми эпохи», Безос
    вспоминал: «Я всегда интересовался изобретателями
    и изобретениями». Эдисона он почитал как «величайшего изобретателя», а Диснея — как «настоящего
    первопроходца и изобретателя», который «мыслил так
    масштабно, что встать на его пути не мог никто — в отличие от Эдисона, многие работы которого оказались погублены. Дисней сумел собрать вокруг себя множество людей, которые объединили силы для достижения общей
    цели». Самым тяжелым ударом для Джеффа стала утрата
    читательского билета, которого он лишился за слишком
    громкий смех в библиотеке. «Это было ужасно неудобно». А вообще он не боялся наказаний, потому что, когда мама в качестве наказания велела ему посидеть у себя,
    он запирался в комнате и вволю читал.

    Чтобы научить Джеффа общаться с другими детьми,
    родители записали его в футбольную команду молодежной лиги — футбол в Техасе крайне популярен. Невысокий тонкокостный Джефф с трудом удовлетворял
    требованиям, касавшимся веса игроков, и мать боялась,
    что его «затопчут». Но если лидерских качеств Джеффу и недоставало, он с лихвой восполнял недостающее
    за счет интеллекта. Всего за две недели он запомнил,
    какой игрок чем должен заниматься, запомнил, кто из
    одиннадцати его товарищей по команде играет в атаке, а кто — в обороне, и тренер приставил способного
    мальчика к делу, назначив его капитаном защиты.

    Когда Джеффу было тринадцать, его семья переехала в Пенсаколу (Флорида), а еще полтора года спустя —
    в Майами. Едва ступив на порог старшей школы «Майами Пальметто», находившейся в пригороде Майами
    Пайнкресте и считавшейся одной из лучших школ города, он тут же сообщил одноклассникам, что намерен
    стать лучшим выпускником. Те поверили, подивившись
    его уму, воле к победе и уверенности. «С ним всегда
    было невероятно интересно», — вспоминает его школьный товарищ Джошуа Вайнштайн.

    Первая летняя работа, которую нашел на каникулах
    Джефф, едва ли была из тех, что призваны изменить
    мир, — Джефф жарил картошку и котлеты в «Макдоналдсе». Но, даже стоя над фритюром и помешивая
    кипящее масло, Джефф подметил, что надо бы последить за усовершенствованиями, появляющимися
    в результате автоматизации макдоналдсовских кухонь.
    Позже он заметил: «Наконец-то картошка стала сама
    выскакивать из масла. Большой технический прорыв,
    между прочим!»

    В первый год учебы в Пайнкресте Джефф познакомился с Урсулой (или Уши) Вернер. Окончив школу,
    Джефф и Урсула решили, что пришла пора поработать на
    себя самих. Они придумали собственный бизнес, двухнедельный учебный летний лагерь для пятиклассников,
    назвав его DREAM Institute (это расшифровывалось
    как Directed REAsoning Methods — «методы целенаправленного мышления»). Они брали по 150 долларов
    с человека и рассказывали своим подопечным об ископаемом топливе и его добыче, о межзвездных перелетах
    и о перспективах колонизации космоса, о черных дырах
    и электрическом поле, а также о таких совершенно загадочных вещах, как телевидение и реклама. Как говорилось в их собственных рекламках, которые Джефф печатал для родителей на матричном принтере, начинающие
    предприниматели «показывали, как важно мыслить
    по-новому в давно исхоженных областях».

    История об их лагере попала в газеты. Как-то
    в среду в июле 1982 года репортер газеты Miami Herald
    явился к Джеффу домой, чтобы посмотреть, как идут
    занятия в лагере. Посещавшие лагерь Кристина, Марк,
    Говард, Меррелл и Джеймс, как обычно, в девять утра
    собрались у Джеффа в спальне («комфортабельное помещение, ковровое покрытие»). В тот день они читали
    отрывки из «Путешествий Гулливера» и «Обитателей холмов» и три газетные статьи (о треске, гибнущей
    из-за загрязнения океанов, об иностранной политике
    президента Рейгана и о распространении ядерного оружия). Потом Джефф коротко рассказал о компьютере
    Apple II, который был у его семьи. Во время обсуждения «Путешествий Гулливера» один из мальчиков,
    Джеймс, спросил — если лилипуты были такие маленькие, а Гулливер — такой большой, то, наверное, чтобы
    его обезглавить, им пришлось бы работать несколько
    поколений подряд?

    жефф и Уши прекрасно справлялись с работой.
    Детям эти занятия очень нравились. Джеймс, будущий
    пятиклассник, сказал, что им рассказывают «обо всяких здоровских штуках, ну правда здоровских. Мы уже
    проходили черные дыры в космосе, и звезды… и что
    одна чайная ложка вещества, из которого сделана нейтронная звезда, весит десять миллиардов тонн». Он сказал репортеру, что лагерь нравится ему больше школы.
    «В школе учишься за оценки. Когда эти оценки зарабатываешь, на тебя как будто давят со всех сторон». Меррелл, девочка из той же группы, сказала, что ей нравится
    неофициальная обстановка в лагере. «Учителя можно звать не мистер Безос, а просто Джефф, — сказала
    она. — Это как будто тебя старший брат учит».

    Джефф и Уши гордо заявляли, что всего за две недели
    могут открыть своим ученикам «новые способы мышления». «Мы не просто рассказываем детям о том и о
    сем, — говорил Джефф. — Мы стараемся, чтобы они
    применяли свои знания на практике». Уши добавляла, что они решили учить пятиклассников потому, что
    «в этом возрасте они очень творческие, и к тому же уже
    умные — могут понять, как устроен мир». Кроме того,
    как заверили репортера Джефф и Уши, они избегали
    ошибки, которую делают многие учителя, которые недооценивают способности учеников. «Их надо встряхнуть, чтобы они решили, что могут больше, чем им кажется», — сказала Уши.

    Уши была на год старше Джеффа, но они были словно созданы друг для друга. Оба окончили школу первыми учениками. Уши получила полную стипендию
    в университете Дьюка и стипендию Родса. Джефф еще
    в школе посещал занятия по Студенческой программе
    естественных наук при университете Флориды, завоевал
    Национальную стипендию за успехи в учебе, три года
    подряд получал награду как лучший ученик в области
    естественных наук и дважды — в области математики.
    На спонсируемом газетой Miami Herald престижном
    конкурсе Silver Knight, к участию в котором допускались студенты старших классов, Джефф завоевал приз за
    естественные науки.

    Больше всего он хотел пойти по стопам деда и повторить его путь в области космических исследований.
    В 2003 году, уже разбогатев, Безос объявил о том, что
    финансирует программу Blue Origin, в рамках которой
    туристы смогут подняться до границы атмосферного слоя. Корреспонденту журнала Wired Безос сказал
    так: «Весь мой интерес к космосу объясняется тем, что
    в пять лет я попал под влияние NASA».

    В старших классах эссе Безоса под названием «Влияние нулевой гравитации на скорость старения обычной домашней мухи» принесло ему победу на конкурсе
    NASA. (Правда, в эссе нет ни слова о том, каким образом муха угодила в нулевую гравитацию.) В качестве награды Безоса привезли в Космический центр Маршалла
    в Хантсвилле (Алабама) и устроили ему экскурсию. Мог
    ли поклонник «Звездного пути» хотеть большего?

    Перспектива космических путешествий захватила
    Джеффа с головой. Научная фантастика была для него
    не развлекательным чтением, а средством, помогавшим
    устремить мысль в будущее. Произнося речь на выпускном вечере (этой чести он был удостоен как лучший
    выпускник), Джефф призвал к колонизации космоса,
    заявив, что такова судьба человечества. А когда люди переселятся на другие планеты, Землю можно будет «сохранить» и превратить в национальный парк. Безос
    сказал, что мечта стать космонавтом шла у него сразу за
    желанием стать археологом.

    Правда, когда в 2001 году корреспондент журнала
    Time спросил, когда Безос заинтересовался компьютерами, тот ответил: «Это была моя любовь с четвертого
    класса». Рудольф Вернер, отец Уши, за которой Джефф
    ухаживал в школьные годы, позже вспоминал, что увлечение Джеффа космосом было частью большого плана.
    «Он говорил, что будущее человечества лежит за пределами нашей планеты, ведь с человечеством всегда может
    что-нибудь случиться, так что космический корабль нам
    бы очень пригодился». Уши даже шутила, что Джефф
    хотел стать миллиардером только затем, чтобы купить
    собственную космическую станцию. Когда корреспондент журнала World спросил Безоса, есть ли у него на самом деле столь амбициозная цель, Безос сначала рассмеялся, но потом ответил серьезно: «Я бы не прочь в этом
    поучаствовать. Потому что сейчас мы держим все яйца в
    одной корзине».

    ак это часто бывает со школьными романами, связь
    Джеффа и Уши распалась, когда они отправились учиться в колледж. Потом Уши вернулась в Дьюк, а Джефф
    отправился в Принстон, намереваясь сделать блестящую карьеру в науке.

    Поговаривают, что в Принстоне Джефф обнаружил,
    что не может быть лучшим всегда и во всем, и потому с изучения физики переключился на компьютеры. По крайней мере, много лет спустя в интервью журналу Wired
    Джефф заметил, что квантовая механика положила конец его интересам как физика. Вдруг выяснилось, что он
    не может быть лучшим по всем предметам. «Принстон
    дал мне понять одну важную вещь: я недостаточно умен,
    чтобы быть физиком», — говорил он в редкие моменты смирения. (Правда, это не помешало ему вступить
    в принстонскую группу «Студенты за исследование и
    развитие космоса».)

    На самом деле, по всей видимости, передумал он где-то после окончания школы, но до поступления в колледж, потому что в июне 1982-го, когда Джефф только-только выпустился из старших классов, газета The
    Miami Herald опубликовала статью о лучших выпускниках школ Флориды. В этой статье говорится, что
    Джефф намерен изучать электромеханику и бизнес-администрирование в Принстоне — собственно, так оно
    и вышло. Он получил степень в области компьютерного
    инжиниринга и электромеханики.

    К компьютерам он питал особую любовь. Джефф-«ботаник» обожал программирование. Он говорил,
    что в Принстоне «записывался на все компьютерные
    курсы и не только выучился взламывать компьютеры,
    но и узнал кое-что об алгоритмах и математических основах программирования. Это было ужасно интересно,
    захватывающе и просто здорово».

    В других интервью Безос не раз говорил о любви
    к компьютерам. «Мне всегда легко давалось программирование. Я умел обращаться с компьютерами — потрясающая это все-таки штука. Их можно научить делать что
    угодно, и они это станут делать. Компьютеры — самый,
    наверное, поразительный механизм двадцатого века».

    Изучая компьютеры, Джефф накопил столько высших оценок, что средний балл в его аттестате был 4,2,
    а самого Джеффа приняли в общество «Фи Бета Каппа». Для дипломной работы Джефф создал компьютерную систему, вычислявшую последовательности
    ДНК, — так генетики ищут расхождения в последовательностях нуклеотидов. Впрочем, тот же самый метод
    применяется и в программировании для поиска вариаций в программах и данных, в том числе финансового
    характера.

    Дождавшись каникул, Джефф немедленно принялся
    применять свои таланты программиста. Летом 1984 года
    его отца, сотрудника Exxon, со всей семьей на время перевели в Норвегию. Джефф поехал с родителями и все
    лето работал в Exxon программистом — разрабатывал
    компьютерную модель мейнфрейма IBM 4341, которому
    предстояло рассчитывать суммы, уплачиваемые компанией за нефтедобычу. На следующее лето Джефф отправился
    в Силиконовую долину и поступил в Исследовательский
    центр Санта-Тереза (Сан-Хосе), которым владела IBM.
    Позднее Безос в своем резюме хвастался, что переписал
    весь компьютерный интерфейс IBM, причем отведено на
    это было четыре недели, а он управился за три дня.

    Мало кто помнит какие-либо подробности о принстонских годах Безоса — разве что с учебой не связанные. Он был членом Квадрангла — клуба едоков, председателем которого был Дэвид Ришер, позже занявший
    в компании Amazon пост руководителя коммерческой
    службы. Но все, что помнит Ришер о Безосе-студенте, —
    что тот любил играть в пив-понг, игру, в которой полагалось загнать шарик для пинг-понга в кружку пива, а потом это пиво выпить.

    Романов у Джеффа почти не было — возможно,
    принстонские девушки просто не любили пив-понг.
    Сам Джефф объяснял свою сдержанность в романтическом плане так: «Понимаете, я не из тех, о ком через
    полчаса после знакомства говорят: «Ах, он такой, такой!» Я немного, ну, тормоз, и… в общем, вряд ли какая-нибудь женщина на меня посмотрит и закричит: «Ах,
    этого человека я искала всю жизнь!»

    И. Дж. Чичилниски, еще один соученик Джеффа, видел его едва ли не каждый день, но сегодня может вспомнить только, что Безос был «умным, целеустремленным
    и организованным человеком». Правда, он таки произвел на Чичилниски достаточно сильное впечатление,
    чтобы тот рекомендовал Безоса своей матери, Грасиэле
    Чичилниски, когда та стала подыскивать толковых молодых компьютерщиков для своей новой компании, работающей в области сетевых коммуникаций. Компания
    называлась Fitel. Она стала отправной точкой стремительной карьеры молодого компьютерщика.

У «Прочтения» появился аккаунт в Twitter

Наш журнал обзавелся микроблогом! Теперь о книжных новинках и рецензиях на них можно узнать, подписавшись на @prochtenie.

Кредо нашего блога — интрига и немножечко безумия. В обмен на «фолловинг» подписчики получают то черную комедию от Тони О’Делл: «Мы со Скипом не раз пытались убить его маленького брата Донни, но только для прикола», то абсурдистскую зарисовку Элеонор Каттон: «Странно было видеть проститутку в трауре — все равно что <…> ребенка с усами»,  то суждение об оксюморонности творчества писателя: «Популярность, мастерство и жанровая всеядность Алексея Иванова вызывают недоверие».

Дальше будет еще веселее.

Везде с вами, @prochtenie

Сборочный цех истории

  • Илья Кукулин. Машины зашумевшего времени: как советский монтаж стал методом неофициальной культуры. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 536 с

    Иногда достаточно найти нужную ось, вокруг которой вертится мир, и многое сразу становится на свои места. Илья Кукулин, автор книги «Машины зашумевшего времени», выбрал в качестве одного из таких стержней культуры XX столетия понятие монтажа — многогранное и приложимое к самым разным (если не ко всем) видам искусства: коллажи, литературные эксперименты, музыка, драма и многое другое. Разумеется, монтаж изобрели не одновременно с кино, а гораздо раньше; но только кинематограф ввел этот прием в столь широкий обиход, что стало возможно говорить о нем как о принципе, как о философии.

    Как появилась эстетика монтажа, заставляющая читателя или зрителя проделывать собственную творческую работу на стыках кадров или газетных полос? Как эволюционировали цели монтажа и чем он был в разные периоды времени? Из ответов на эти вопросы складывается сюжет книги, а в частных эпизодах встречаются неожиданные параллели: Матисс стоит в одном ряду с Улицкой, модернизм — с барокко. Полузабытые имена Белинкова и Улитина сопоставляются с известнейшими — Берроуза, Солженицына, Ильфа. Многие истории могут стать для читателя неожиданностью. Такова, например, первая глава второй части — о совершенно волшебных «в стол» написанных текстах советского поэта Луговского: «А снег растаял и растаяла снежная баба с морковными губами. Снегурочка. Рано-рано куры запели. Зеленые переходы снов…»

    Монтаж начала века был утопичен, он конструировал действительность, нарезал старый мир на кубики — и строил из этих кубиков новый. Такой монтаж подходил для изображения города, где в каждый момент в одной точке сочетается много событий. В тридцатые и сороковые годы монтаж становится, по выражению Кукулина, «постутопическим» — теперь в нем проявляется не воля автора, склеивающего действительность под разными углами, а избыточность, многоголосие, которым способно управлять только божественное провидение. Такова «Блокадная книга» Гранина и Адамовича, составленная из интервью и дневников горожан, и таков в еще большей степени фильм Сокурова, в котором блокадную книгу читают в студии вслух.

    Может показаться, что монтаж — прием чисто авангардистский. Но нет, его использовал и Солженицын, жаждавший совершенно противоположных целей обретения изначальной чистоты. Только использовал иначе, по-своему. Этот вид монтажа Кукулин называет историзирующим; другие его примеры — мультфильм «Сказка сказок» Норштейна, «Зеркало» Тарковского. Художники обращаются к личной памяти, которая представляет собой поток ассоциаций и позволяет гораздо лучше понять прошлое, чем любая связная история. Такой монтаж — перебирание эмоциональных осколков, обломков, нередко болезненный, но плодотворный процесс. Под конец книги Кукулин добирается и до современных нам жанров и форм, которые порой уже невозможно однозначно отнести к какому-то одному виду искусства. По какому принципу автор выбирает значимые культурные факты, перестает быть понятно, но менее интересным исследование не становится.

    Книга полна внезапных сопоставлений, исторических парадоксов и ситуаций, в которых судьба текста, фильма или полотна зачастую столь же важна, как и его содержание. Исследование Кукулина, объединяющее огромное количество разнородного материала в сложную систему, и само — смонтировано. Любой может убедиться в этом, приведя механизм в действие: работает!

Ксения Букша

Сергей Костырко. Дорожный иврит

  • Сергей Костырко. Дорожный иврит. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 248 с.

    Новая книга критика и прозаика Сергея Костырко, имеющего долгий опыт невыездной советской жизни, представляет путешествие по Израилю. Главы писались в течение семи лет — сначала туристом, захотевшим увидеть библейские земли и уверенным, что двух недель ему для этого хватит, а потом в течение шести лет ездившим сюда уже в качестве человека, завороженного мощью древней культуры Израиля и энергетикой его сегодняшней жизни.

    <…>

    6 ноября

    12.12 (в кофейне)

    Утро было чуть потеплее, чем накануне. Проглядывало солнце.
    Плавалось хорошо. Даже заплатил за лежак под зонтом. То
    есть расположился с комфортом. Снимал. Единственное, что
    донимало, это работающий на полную мощность транзистор
    мужика через два от меня лежака: мужик балдел от русского
    рэпа.

    Все та же проблема — затормозиться, не спешить. Не думать,
    что буду делать через час-два, а через час-два, делая запланированное, не думать, что я буду делать после, и уже заранее
    приноравливаться к этому «после». И так до бесконечности.
    Научиться жить здесь и сейчас.

    Выбеленная голубизна неба с легкой дымкой.

    Сижу в кофейне за последним столиком, сбросив шлепанцы
    и грея вытянутые на песок подошвы под солнцем. Передо
    мной — серо-желтый взрыхленный песок, уплотняющийся
    вдали в бледно-желтую раскаленную полосу пустыря между
    пляжами. Протянутый дальше взгляд студится сине-сиреневой с добавлением зеленцы жесткой поверхностью моря.
    Над ним черта горизонта. Хотя нет. Не черта. То есть не
    штрих и не тонкая линия. И даже не тончайшая натянутая
    нитка. Это обрез — между жесткой плотью моря и нежной
    голубизной неба.

    Из звуков: воркование двух гуляющих вокруг моих ног голубей, влажный шелест волн, похожий на плеск листьев.
    И еще — рокот вертолета, крик детей, клекот зонта и листьев
    моей записной книжки под ветром.

    Записи ни о чем. Просто физиологическое проживание пейзажа и скольжения по бумаге шарика моей ручки, оставляющего
    за собой вот этот след.

    7 ноября

    15.11 (в Яффе)

    Утром солнце. Много плавал. Видел Мириам. Договорились,
    что в следующий четверг она проведет меня к себе на занятия
    в университет.

    Поехал в Яффу на блошиный рынок. Километры старинных
    улиц, заложенных бытовым мусором, который время превращает — на моем уже веку — в антиквариат. Деревянные
    кровати, кофры, семисвечники, молитвенники в переплетах,
    инкрустированных камешками; утюг с угольным подогревом,
    похожий на тупую морду зубатой рыбины; металлические
    кувшины с узкими длинными горлышками, керамические
    штофики, джезвы, подносы, бронзовые ступы, настольные
    лампы, абажуры, люстры, кальяны, вышивки в застекленных
    рамках и т.д. и т.д.

    Даже представить не могу, какой длины получился бы свиток
    с полным инвентаризационным списком выложенного здесь
    на продажу.

    Отдельно, внутри этих кварталов, рыночек в несколько рядов
    с развешенной секонд-хэндовской одеждой, проходя сквозь
    который, чувствуешь себя внутри тесно набитого платяного
    шкафа. Мне сюда вообще соваться бессмысленно — это место
    для востроглазой Маши Галиной.

    Ну а для меня — ковры, расстеленные прямо на тротуарах,
    и лавки, забитые картинами в рамах. Холсты неведомых
    никому художников пятого-шестого ряда, стоящие у входов
    в магазинчики, из мглы которых светит настольная электрическая лампа, и свет ее дотягивается до картин, сложенных
    в штабеля. Ближневосточный ремейк гоголевского «Портрета». Слюнки капают от вожделения — заторчать бы в такой
    лавке часа на два — на три, перекладывая, рассматривая,
    смакуя, но — неловко: я не покупатель.

    Крупная надпись с цифрами 50% при входе, то есть скидка
    на пятьдесят процентов — интересно, от какой цены? Или
    вот у этой осевшей пены существует некий общепринятый
    прейскурант? в качестве приманки у входа в магазин зимний
    пейзаж с альпийской, надо полагать, каменной избушкой на
    склоне горы с заснеженными деревьями. Рядом в старой облупленной раме графика а-ля «Захаров 60-х годов». И еще три
    летних пейзажа, явно писанных в прошлом веке, но — под
    старину, с ядреной зеленью деревьев и такой же пронзительной синевой обязательного водоема.

    У другой лавки портрет сидящей балерины — тщательно,
    по-брюлловски, но с машковской плотоядностью проработаны обнаженные плечи, вздымающийся из пачки верх груди
    и, естественно, обнаженные ноги. И тут же на небольшой
    подставке три «рисунка Ильи Зверева», в девяностые годы
    бывшие обязательной принадлежностью ассортимента чуть
    ли не каждого художественного салона Москвы. Отличались
    только ценой; скажем, на аукционе в «Гелосе» «Зверев» выставлялся и по сто долларов, и по две-три тысячи. Разницу
    в уровне работ сразу не определишь. «По три тысячи — это
    атрибутированный Зверев», — дипломатично объясняла мне
    искусствовед Надя из «Гелоса». То есть, переводя на общеупотребительный язык, подлинный. Зверев сегодня — это
    индустрия. Каждый набивший руку профессионал способен
    тиражировать его ставшую салоном стилистику до бесконечности. И вот он я стою на улице Яффы и рассматриваю здешних «Зверевых». Зверев — он и в Яффо Зверев.

    Книги и виниловые пластинки. Нормально. То есть книга
    постепенно превращается в винил. В снобистскую позу интеллектуала.

    Суетно. Тупеешь от изобилия цвета, фактуры, звуков, запахов
    и т.д. Невозможно сосредоточиться для записывания даже вот
    так, вроде как спокойно расположившись за столиком уличной кофейни. Всемирный секонд-хэнд, вынесенный волнами
    еврейской эмиграции (или репатриации, как правильно?) со
    всех концов Европы, Азии, Африки и, если верить каким-то
    мексиканским сувенирным поделкам под индейский быт,
    Америки. Правда, с преобладанием все-таки ашкеназского —
    российские свистульки, чешский фарфор, немецкие гобелены.
    Это абсолютно еврейский рынок, и не только из-за того, что
    здесь на каждом шагу предлагают мезузу, минору, Тору и т.д.,
    а из-за этих вот гуляющих по рынку сквозняков галута.

    Нет, Яффа — это уже не вполне арабский город, как представлял я себе, читая про историю Тель-Авива: собственно Тель-Авив изначально возник как еврейский пригород
    арабской Яффы. в прошлом году я вылетал отсюда в Москву
    днем и увидел Яффу из самолета — оказалось, что она уже
    целиком внутри Большого Тель-Авива: с одной стороны — сам
    Тель-Авив, почти безбрежный, с другой — Бат-Ям, тоже не
    сказать что небольшой пригород, а там еще Холон, Рамат-Ган,
    Бней-Брак, Гиватаим и т.д. И, сидя за столиком, я пытаюсь
    определить на глазок соотношение проходящих мимо харедимных евреев и женщин в джаляби и платочках. Получается
    примерно поровну, основная же масса уже сливается в некий
    космополитический поток.

    Разговор с ташкентскими евреями, отцом и сыном (в фалафельной на рынке). Отец спросил, где лучше — в Москве
    или в Тель-Авиве? Здесь у меня сын в охранниках, он просто
    дежурит, то есть ничего не делает и — 1600 шекелей. Считай
    задарма. А в Москве как? Далее отец начал вспоминать про
    свой душевный покой при Брежневе: «А здесь нас все время
    пугают по телевизору — то террористами, то засухой, то бедуинами, то войной с арабами. Создают исключительно нервную
    жизнь. И вожди здесь какие-то мелкие, не то что наш Сталин.
    Нет, в советское время мы жили счастливо».

    Изданные в «НЛО» «Дневники» Гробмана я научился читать
    только на третий или четвертый год своего израильского
    гостевания, после того как немного освоил реалии здешней
    жизни, насмотрелся в разных семейных архивах черно-белых
    и выгоревших цветных фотографий, сделанных нашими репатриантами в первые годы своего здесь пребывания, ну и, соответственно, войдя во множество эмигрантских сюжетов.
    Вчера у Гробманов я предложил им тему отдельного номера
    «Зеркала», по аналогии с тем, что делают нью-йоркский
    «Новый журнал» и владивостокский «Рубеж» — «вступление
    в эмиграцию», и именно на материалах 1970-х годов. Это
    может быть безумно интересным как сюжет взаимопроникновения культур русско-советской, которую привезли даже
    самые независимые и отвязные, и, скажем так, культуры западно-восточной, израильской.

    — Ты наивный, — сказали мне Гробманы. — Никакого взаимопроникновения не произошло. Наши все закаменели в том
    времени, из которого приехали. Они до сих пор живут в своем
    «советском гетто».

    Ну да, конечно, — Радио Рэка. Слушаю его, как отзвук старинной жизни с теми 70–80-х годов эстрадными певцами,
    бардовскими песнями и советским клокотанием в голосах
    пенсионеров, звонящих на студию с вопросами: почему им
    не предоставляется то-то и то-то и почему вокруг них такой
    «бардак».

    Поразительно провинциальный уровень литературно-критических текстов обнаружил вдруг в газете «Вести».

    — Господи, а ведь когда-то для этой газеты писал Гольдштейн!

    — Нет, Гольдштейн писал для нас. А для «Вестей» он делал
    разные интервью. То есть и редакция, и читатели газеты не
    очень понимали, с кем имеют дело.

    Все так, в новом «Зеркале» републикация статей Гольдштейна
    конца семидесятых, которые он писал для гробмановской
    газеты «Знак времени». Разбег перед книгой «Расставание
    с Нарциссом», сделавшей Гольдштейна знаменитым в России,
    и только в России. Я помню, как в 1999 году сошлись на высочайшей оценке этой книги враждебные литературные лагеря,
    оформившиеся вокруг премий «Букер» и «Антибукер», —
    Гольдштейн стал одновременно лауреатом и той и другой
    премии; но, судя по рассказам Наума и Иры, на положении
    его в Израиле это не отразилось никак.

    23.20 (наверху, в мастерской)

    Вечером — клуб «Биробиджан». Пошли втроем — Валера,
    Ира и я.

    Основатель (или один из основателей) клуба художник Макс
    Ломберг. Название клуба — ход сильный. Биробиджан
    в Израиле, может быть, самое галутное, да еще с советским
    привкусом слово — несостоявшаяся еврейская родина на
    Дальнем востоке в СССР, возможно с элементом советского
    пионерского энтузиазма: Палестина на промерзшей заболоченной восточной окраине сибирской тайги. Место для
    ссылки раскулаченных русских крестьян из Приморья, куда,
    кстати, в 1930 году коммунисты-односельчане выслали моих
    дедушку с бабушкой и четырехлетней мамой из-за брата
    Афанасия, у которого дедушка работал в батраках. Но если
    судить по историческим материалам, у советских евреев даже
    был какой-то энтузиазм. Вот все это для нынешних израильтян
    «галутное», память о национальном унижении, а Ломберг взял
    и сделал названием продвинутого клуба.

    Шли пешком. Теплый, почти парной воздух, блеск огней
    казался маслянистым. Прошли почти всю Алленби. Угловое
    здание на перекресточке. Никаких вывесок, темно-серая
    железная дверь с тротуара. Небольшой зальчик, темно,
    светится экран. На ощупь нашли свободные места. Мне
    досталось место под кондишеном. Ледяной холод сверху.
    На экране строем шагают молодые люди. Потом фрагменты
    танцев. Перемежается фрагментами интервью, которые дают
    сидящие перед камерой молодые люди. Текст произносится
    на иврите с английскими субтитрами. К тому ж фильм заканчивался. Зажгли свет. Зал небольшой, с антикварной
    люстрой под потолком. Заполнен целиком. Средний возраст
    собравшихся — около тридцати. К экрану вышла девушка.
    Что-то начала говорить на иврите задумчиво-застенчиво,
    интеллигентно. Похоже на то, что спрашивает, будут ли
    вопросы. Вопросов не было. Зал также застенчиво молчал.
    Она ушла. Свет погас. Начался другой фильм. Обнаженный
    мужчина в ванне. Пар от воды. Мужчина погружается в воду.
    Капающая кровь. Потом — квартира, девушка. Сидят за столом. Свечи. Режут торт. Крупно нож и кусочки торта. Красное
    вино течет в бокалы, капает на стол. Мужчина уже одетый.
    Потом тот же стол, но — разоренный, на фоне распахнутого
    в черную ночь окна. Как если бы он еще раз покончил с собой, выбросившись в окно. Но опять стол полуразоренный.
    Стулья. Снято сверху. Потом опять девушка, опять мужчина.
    Их напряженные взгляды. Горит торт, горит крутящаяся на
    проигрывателе пластинка, звучит голос девушки. Ну и так
    далее. Титры.

    Я дождался, когда включат свет, и выбрался на улицу.

    Домой шел пешком.

    <…>

Премия «Живая книга» объявила состав жюри

Новая книжная премия Петербурга будет вручена в конце апреля. А пока что организаторы рассказали о том, кто будет выбирать достойных звания «Живые имена петербургской литературы».

«Костяк» жюри составили петербургские писатели: судить о современной литературе поручили Валерию Попову, Герману Садулаеву, Сергею Носову, Александру Етоеву и Илье Бояшову. Именно им предстоит решить участь трех призов от книжной сети «Буквоед». Также выбирать между «Печатной машиной», «Заводом „Свобода“», «Литературной матрицей» и еще семью книгами будут пародист Дмитрий Пучков (более известный как Гоблин) и фантаст Александр Прокопович. Еще одним членом жюри станет главный редактор журнала «Звезда» Яков Гордин.

Церемония награждения пройдет 23 апреля, во Всемирный день книги и авторского права, о важности которого петербургское интеллектуальное сообщество заявило еще в прошлом году, презентовав в этот день премию «Книжный червь».

Вручать «Живую книгу» будут в «Парке культуры и чтения» на Невском, 46.

Книжная лавка писателей обновит ассортимент

За последний год в одном из старейших книжных магазинов Петербурга можно было найти преимущественно репринты сборников начала ХХ века. Анна Ахматова, Владимир Маяковский, Александр Блок едва поддерживали владельцев лавки на плаву.

Исправить эту ситуацию помог Комитет по управлению городским имуществом, который 26 марта принял решение о безвозмездной передаче Книжной лавки Дому писателя. Так, цена продаваемых изданий здесь будет ниже средней по городу, а на стеллажах и полках появятся произведения современных петербургских авторов.

«Сейчас книги наших писателей странным образом во многих магазинах загнаны в никуда, — отмечает председатель Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов. — Они не устраивают владельцев магазинов по коммерческим соображениям, а в лавке справедливость восторжествует, и хорошие книги найдут хороших читателей».

Бесплатные культурные мероприятия, дискуссии, встречи с литераторами — все это значится в планах по реорганизации магазина.

Обновленная Книжная лавка писателей на Невском пр., д. 66 распахнет свои двери перед покупателями в день открытия Санкт-Петербургского книжного салона 21 мая.

С миру по строчке

Издательское дело — занятие увлекательное, но финансово затратное. Хорошие книги должны находить аудиторию, но иногда для этого нужно, чтобы читатели помогли проекту. Краудфандинговые платформы дают такую возможность. Мы рассмотрели четыре проекта — от самодельной сказки до самостоятельной платформы — и рассказываем, почему они достойны внимания.

1. Книга «Что придумал Шухов»

Платформа:
https://boomstarter.ru/projects/319145/kniga_dlya_detey_i_vzroslyh_chto_pridumal_shuhov

Цель:
500 000 рублей

Собрано:
157 451 рубль

Дата окончания кампании:
29 апреля

Издательский дом «Арт-Волхонка» готовит к печати книгу, посвященную автору знаменитой башни на Шаболовке. Оказывается, Владимир Шухов был не только конструктором-революционером, но и ученым-инженером, занимавшимся нефтяной промышленностью и оборонным производством. Вслед за Шуховской башней по всему миру начали возводить изобретенные им сетчатые сооружения.

Книга рассказывает, во-первых, об основных открытиях Шухова во всех областях инженерных знаний, а во-вторых, о его жизни: от рождения до смерти. Внушительный формат, красочные изображения, уникальные архивные материалы — само издание, рассчитанное как на взрослых, так и на детей, является главным лотом, который можно выкупить по весьма скромной цене.

Наталья Логинова, куратор проекта:

— Книга больше похожа на художественный альбом — в ней будет более двухсот иллюстраций, а также схемы с заданиями для детей. Наш автор Айрат Багаутдинов — не ученый, а популяризатор: по выходным он проводит мастер-классы, на которых дети возводят башни в соответствии с той конструкцией, которую изобрел Шухов. Мы бы хотели продолжить проект и выпустить серию книг о великих изобретателях.

2. Графический роман «СУЕ»

Платформа:
http://planeta.ru/campaigns/13049

Цель:
100 000 рублей

Собрано:
11 300 рублей

Дата окончания кампании:
1 мая

История «не про зомби, вампиров и супергероев», а про русского священника по имени Игнат, на которого давит сложность морального выбора, придумана Артемом Новиченковым, учителем русского языка и литературы одной из московских школ. Его идею уже поддержала редакция «Времена» издательства «АСТ», которая до этого занималась в том числе и выпуском переводных комиксов.

Издательский контракт заключен, но средств на то, чтобы качественно раскрасить графический роман, нет, поэтому кампания ориентирована на оплату работы колориста, которому предстоит оформить 120 страниц текста. Среди лотов — электронная и бумажная версии книги, валенки, кукла, а также возможность самому обогатиться духовно: приглашение на лекцию или литературную прогулку.

Артем Новиченков, автор:

— Подобного на российском рынке еще не было. Это попытка соединить экзотический материал (действие происходит в XVIII веке), детективный сюжет и интеллектуальную серьезную подоплеку — сделать что-то вроде Умберто Эко в комиксе. Я хочу, чтобы книга была интересна не только публике, которая знакома с жанром комиксов, но и публике интеллектуальной, развитой, которой было бы интересно просто читать ее как роман.

3. Сказка «По ту сторону реки»

Платформа:
http://planeta.ru/campaigns/13252

Цель:
300 000 рублей

Собрано:
37 600 рублей

Дата окончания кампании:
15 мая

Шесть лет назад две девушки придумали свой собственный мир — и не смогли остановиться. Теперь они решили, что двери их мира нужно распахнуть и пригласить к себе гостей. Для этого они выкладывают части своей книги в свободный доступ.

Авторы проекта, журналист Софья Авдюхина и фотограф Марина Козинаки, сами иллюстрируют свою сказку ожившими и модернизированными героями славянской мифологии. В обмен на помощь обещают книги, закладки и почтовые открытки, а также путешествие по миру юных, но добрых ведьм.

Софья Авдюхина, один из членов авторского коллектива:

— В первую очередь мы ориентируемся на подростков и взрослых, которым нравится жанр фэнтези и сказки, а еще — русская природа, славянская мифология и романтические истории (куда же без них?). Действие сказки происходит в современном мире, главные герои — подростки и живут они в самом прекрасном месте на земле — по ту сторону реки. В нашей сказке нашлось место и Яриле, и Бабе Яге, и избушкам на курьих ножках. Последние, надо сказать, у нас очень эксцентричные!

4. Проект «Сбор-ник»

Платформа:
http://sbor-nik.ru/

«Сборник» — это единственное «народное издательство» электронных книг, где читатели сами решают, какое произведение должно увидеть свет. Создатель ресурса Вадим Нестеров сам имеет опыт сбора средств на публикацию книг: его научно-популярный роман «Люди, принесшие холод» не только был успешно реализован в электронном виде, но и вошел в лонг-лист премии «Просветитель—2014».

Платформа позволяет читателям ознакомиться с отрывком из книги и при желании перечислить ту или иную сумму. В случае успешного сбора средств читатели в обязательном порядке получают электронную версию книги, а также бонусы, предусмотренные авторами. В силу того, что основным лотом становится электронная версия книги, размеры пожертвования на сайте предлагаются по большей части скромные: от 50 рублей.

Вадим Нестеров, создатель проекта:

— Мы запускаем сборы на все заявленные книги, если они, конечно, не противоречат российскому законодательству. Отбор производят читатели, голосуя рублем. Максимальный срок на сбор денег — 60 дней. Сейчас у нас есть четыре проекта, которые пользуются наибольшим читательским спросом: они возглавляют раздел «Активные». Это «УАЗ-дзен», «Байки нашего квартала», «Шляпс!» и сборник стихов «Не-перевод с не-придуманного».

С 7 апреля платформа planeta.ru устраивает «Школу краудфандинга» — серию бесплатных занятий, ориентированных на формирование успешных проектов. Занятия будут проходить в коворкинг-центре завода FLACON по адресу: Москва, ул. Большая Новодмитровская, д. 36.

Дополнительную информацию ищите на сайте.

Елена Васильева