В третий день работы Санкт-Петербургского международного книжного салона состоялась творческая встреча с Майей Кучерской. Автор книг «Бог дождя» и «Тетя Мотя» представила новый сборник рассказов и поделилась своим пониманием чувства свободы и компромисса в литературе.
О сборнике рассказов «Плач по уехавшей учительнице рисования»
Когда я составляла эту книгу, я увидела: тексты тоже имеют возраст. Бывают молодые, бывают зрелые. Интонация, напор, подбор образов у автора в двадцати пять и в тридцать четыре — разные. Здесь собраны произведения, рассчитанные на разных читателей, разные вкусы: экспериментальные, абсурдистские, реалистические — написанные за последние двадцать лет. В идеале хорошо было бы помечать, прямо в оглавлении, какой текст кому читать, рядом с этим рассказом нарисуем цветочек — он для нежных душ, возле этого кривую рожицу — он для любителей поржать, это — для языковых гурманов, это — поклонникам Бунина, это — ученым в начале карьеры, это — женщинам трудной судьбы.
О литературных наградах
В основе решения любого жюри лежит компромисс. Особенно, если жюри состоит не из ста, как в Большой книге, а из нескольких, из пяти-шести человек. Естественно, что чаще побеждают не лучшие книги, а те, на которых все могут сойтись. Другой, более редкий вариант: побеждают произведения по-настоящему выдающиеся, перед которыми и свои, и не свои немеют и молча снимают шляпу. Или шляпку. Вот Захар Прилепин написал «Обитель», великолепную, безумно талантливую, и всех обезоружил, даже самых яростных своих противников. Но если безусловного лидера нет, остается путь компромисса.
О молодежной премии «Дебют»
Я судила номинацию «Малая проза» и должна была выбрать одного автора из нескольких десятков рассказов и повестей. Меня поразило, что большая часть работ дышала такой безнадежностью… Крупную прозу в тот год судил Александр Терехов и тоже очень удивлялся тому, что в каждом втором романе кого-нибудь обязательно тошнило. Может быть, дело было в том, что свои работы присылали авторы со всей России, из самых дальних ее концов, а там — далеко не так весело, как в Питере или в Москве. Может быть, дело было в возрасте: как известно, в годы юные мироощущение, особенно у натур художественных, трагическое. Но один рассказ, Анны Гераскиной, был иным — невероятно свободным, светлым, поэтическим, о молодом человеке, почти подростке, который ищет себя… Я провела тяжелую ночь перед принятием решения, мне очень понравилась повесть Бориса Пейгина из города Северск, о жизни дальнобойщиков, тоже отличная, полная неожиданных и совершенно новых для меня реалий. Но в итоге проголосовала за литературу, а не за жизнь — рассказ Гераскиной показался мне эстетически совершеннее.
О становлении своего писательского голоса
Я очень рано почувствовала себя писателем, хотя долгое время не хотела в этом признаваться — публично. В тринадцать лет я пришла в литературный кружок во Дворце пионеров рядом с домом на Воробьевых горах. Я, естественно, тогда писала стихи и не подозревала, что будет как-то иначе. Меня записали в кружок к Александру Архангельскому. Ему было тогда лет двадцать. Но вы знаете, он уже и тогда был необычайно зрелым. И очень хорошо с нами занимался, возился. Именно он сказал мне, что я не поэт никакой, что надо перестать валять дурака и писать прозу. Потом наступил момент ужаса: оказалось, что надо обсуждаться по графику и принести к назначенному сроку одно произведение. Стихи мои не годились, пришлось срочно написать рассказ. Им стал документальный текст об учительнице — но не рисования и без плача.
О либерализме
Я очень люблю свободу, и всякое ее нарушение меня ранит. Я аполитична. И не очень умею быть за эту свободу борцом. И все же если сконцентрироваться и подумать, то конечно, получается, что я — либерал. Я только не люблю, когда во имя каких бы то ни было, любых, ценностей люди собираются в свору и начинают рвать на куски не своих. Нет таких ценностей на земле, ради которых можно порвать человека. Если бы была такая система взглядов, политических, в центре которых — человек, я бы исповедовала ее. Впрочем, это кажется, просто христианство?
О «женском» романе «Тетя Мотя»
Полтора года я отстреливалась и повторяла: это не женская проза. Как филолог, которого учили исходить из замысла книги, я пыталась сражаться с раздачей ярлыков, потому что это — путь не к раскрытию замысла, а к упрощению его до понятных формул. Хватит. Автомат зарыт в землю, да здравствует мир! Хочется кому-то видеть в «Моте» — женскую прозу, пожалуйста. Его главная героиня женщина, там действительно описываются ее переживания, мысли о семье, верности — так что, пусть… Это ровно полромана, но пусть. Мир! И знаете что мне интересно? В центре следующей книги, над которой я сейчас думаю, будет мужчина. Ее тоже назовут женской прозой?