Творческие люди, а писатели — в особенности, работают не совсем так, как другие. Одни ждут вдохновения, а другие, наоборот, принимаются за дело с раннего утра. Прекрасные дамы — писатели, поэты, переводчики — рассказали о том, как им удается совмещать творчество и каждодневные заботы. Приправленные бытовыми деталями, эти небольшие тексты в то же время являются откровениями о природе творчества в целом.
Елена Чижова, писатель:
— Раньше я была совой, поэтому писала по ночам. Свою роль сыграли и маленькие дети. Как только дочери выросли, я волшебным образом превратилась в жаворонка. Причем очень раннего. Мой рабочий день начинается в 6 утра. Я встаю без будильника, завариваю кофе, раскладываю листочки (в течение дня, в расчете на утреннюю работу, я записываю мысли и «ходы» от руки) и сажусь за компьютер. В это время я вообще ни на что не отвлекаюсь. Такая интенсивная работа длится часа четыре. В какой-то момент, когда я чувствую, что голова отказывает, я принимаюсь за другие дела, которые требуют меньшего умственного напряжения. Например, отвечаю на вопросы своих иностранных переводчиков. Или доделываю интервью. О том, что в природе существуют домашние дела, я вспоминаю во второй половине дня. Домашние дела — самое простое из всего, чем я в жизни занимаюсь. Работа писателя, во всяком случае для меня, — это и вдохновение, и труд. Первое случается гораздо реже. Но без того, что принято называть вдохновением, ничего стоящего написать нельзя. Такой текст — нечто заведомо мертворожденное. Однако и вдохновение — штука опасная, норовит куда-нибудь не туда завести.
Боязни чистого листа я не знаю. В роман входишь как в реку. Тут главное — поймать «живой звук». Дальше — как пойдет. Я стараюсь писать последовательно, но в то же время знаю заранее: с первого раза ничего не получится, все равно придется переписывать, менять местами, сокращать, убирать лишние сюжетные линии. Собственно, это и есть писательский труд.
Марина Степнова, писатель:
— Пишу я, как правило, дома — на кухне, сидя за ноутбуком. Очень удобно, потому что всегда можно метнуться к плите и что-нибудь помешать. Правда, обедов и ужинов я приготовила куда больше, чем написала текстов. Боюсь я обычно не чистого листа, а громадного объема материала, который всегда поначалу кажется неподъемным и непосильным. Работа каждый день требует несокрушимой воли, у меня — сокрушимая. Потому я пишу обычно урывками, отрывками, когда придет вдохновение и появится время.
Аполлинария Аврутина, тюрколог, литературный обозреватель, переводчик книг Орхана Памука:
— Я предпочитаю работать дома, однако фактически приходится работать буквально везде: часто езжу работать в библиотеку (люблю тамошнюю вековую тишину), в поезде или самолете, на пляже или даже в пробке в такси. Я давно приучила себя не обращать внимания на происходящее вокруг, если надо отключиться и с головой погрузиться в текст. Это часто спасает, а часто и бывает наоборот: в сердце толпы меня посещает какая-нибудь знаменательная фраза, фантазия, образ, но записать некуда, и фраза улетает так же, как и прилетела. Это обидно. Чистого листа не боюсь, скорее боюсь глупости, графомании. Ведь в наше время пишут все, а читают — единицы.
Могу встать рано утром, чтобы поработать в тишине, часто засиживаюсь допоздна. А еще зависит от времени года. Летом, конечно же, легче работается по утрам, зимой — по ночам. Закрываю дверь в комнату и вешаю снаружи надпись «Не входи, убьет!». Тот же принцип действует в библиотеках против болтливых студентов, затесавшихся в читальные залы для профессоров. Отвлекаюсь и на домашние дела, и на рабочие, стараюсь равномерно распределять время. Например, могу замесить тесто, оставить его подходить или поставить противень в духовку, а сама сяду напротив, буду поглядывать на пироги и работать. На одном таланте далеко не уедешь, а терпение и труд, как известно, все перетрут. Поэтому работа с текстами — это сочетание вдохновения и усидчивости, терпения. Бывают минуты озарения, когда кажется, что ты написала нечто разэдакое, а наутро смотришь свежим глазом — боже, что за чушь я накарябала. Так что главный принцип, мне кажется, размеренность. Осторожность. Я переводчик и привыкла подбирать слова, играть ими.
Татьяна Алферова, поэт, прозаик («Поводыри богов»):
— Работать люблю дома, но часто получается на ходу: в метро, в кафе, в поезде, во сне… Если «идет», могу работать долго. Мой рекорд — четырнадцать часов подряд. Отвлекаюсь, конечно, — собака использует несокрушимые аргументы. Обычно при большом объеме — семь-восемь часов, но начинаю не раньше двух часов дня.
Только наивные тридцатилетние циники не верят во вдохновение. Но надо быть готовым к его приходу. Чистое творчество — фантазия, оно «в уме, про себя», там же может и остаться (как правило), а само письмо и редактура занимают 95 % от уже существующей, сочиненной, но не зафиксированной «нетленки». И это труд, довольно утомительный; если прервешься, в прежний ритм не попадешь. Чтобы сосредоточиться, я хожу. Быстро. Дома крайне неудобно — мало места, но собаки привыкают, тоже быстро. Прозу и статьи пишу на компьютере. А стихи — карандашом, правда после не всегда разбираю свой почерк.
Мария Галина, писатель:
— «Настоящих» писателей, то есть тех, кто живет тиражами и гонорарами, не так много, а автор, выпускающий по книге раз в два-три года, вроде меня, живет, как любой другой литератор, самыми разными заработками. В идеале утром я сажусь за свой собственный текст, днем иду на работу в редакцию, а вечером занимаюсь переводами худлита или доделываю редакционные дела, скажем, редактирую чужие тексты.
Тут способность написать связный текст — профессиональный навык и орудие производства, потому о каком-то сакральном отношении к писательскому труду говорить сложно. Я принадлежу к тем людям, которым лучше работается с утра, но не потому, что голова свежая, а потому, что я настолько сонная (в состоянии грогги), что все делается почти на автомате: самоконтроль понижен, а подсознание работает!
Честно говоря, когда я по уши в делах, дом довольно запущен, не считая завтраков-обедов-ужинов, потому что готовить я люблю и времени это у меня не отнимает вообще. Страх перед чистым листом (монитором) мне знаком, и, закончив очередной текст, я никогда не уверена, что будет следующий. Это очень неприятное чувство, и писательские неврозы дело на самом деле нешуточное, тем более способность сочинять является частью личности, ее очень важной составляющей. Если ты ничего не пишешь, ты не просто человек, который сейчас не работает, ты как бы не совсем ты. Как справляться с этим страхом, не знаю, у каждого, наверное, свои какие-то способы. Я, как уже сказала, работаю в полубессознательном, полупроснувшемся состоянии, что, конечно, помогает (если текст перевалил за треть, можно уже не так нервничать, дальше все само идет). К тому же я обычно пишу на бумаге план или наброски, а потом на компьютере разворачиваю их в текст, и тут очень важно, чтобы обстановка была привычная и даже клавиатура одна и та же все время, чтобы все получалось механически, без отвлечения на какие-то сознательные манипуляции, специально контролируемую моторику. Зато всегда можно определить, что текст развернулся и сам себя пишет: тебе в самых неожиданных местах сам собой некто начинает подбрасывать нужный и важный материал, без которого текст бы был более скучным и плоским. Это признак того, что все получается наконец-то…
Ксения Букша, поэт, писатель:
— Пишу свою прозу я исключительно в свободное от основной работы и детей время, с десяти до двух-трех ночи, но не каждый день, иногда днем прихватываю по полчаса-часу. Это для меня отдушина, и, надеюсь, так всегда и будет. Вдохновение у меня «послушное», сядешь писать и пишешь себе быстро и легко, никаких мучений. Но при этом тексты я почти всегда переписываю много раз, иногда очень сильно все меняю, переставляю куски и так далее. У меня написано и собрано очень много самых разных кусков текста, многие из них (пока) никуда еще не вошли, например огромное количество прямой речи (интервью) самых разных людей на разные темы.
Вероника Капустина, поэт, прозаик («Намотало»), переводчик книг Хорхе Луиса Борхеса, Филипа Рота:
— Стихи пишу ближе к ночи, когда глаза уже слипаются, но невозможно оторваться от блокнота. Пишу, стало быть, рукой и уже полулежа, зевая. Часто обрываю и потом доделываю на следующий день. Или вообще оставляю строфу-другую, потом на них натыкаюсь, продолжаю. Или не продолжаю. С какого-то момента, трудно определить, когда (но половина стиха должна быть готова уже), все же перевожу на компьютер и дальше уже вся правка и дописывание — на нем. Если рассказ, очень люблю урывать время от основной работы — перевода всяких бухгалтерских счетов или текстов по морской геологии. То есть не дома. Все это, увы, бывает далеко не каждый день, привычки сесть и работать нет. Только с переводами, если есть договор и сроки — вот тогда, какое бы ни было настроение, состояние, сажусь и делаю свои пять страниц в день, потому что знаю, что, если хоть день пропустить, потом нагонять, авралы — это страшно.
Иллюстрация на обложке статьи: Owen Davey