- Издательство «Альпина нон-фикшн», 2012 г.
- Эта книга — увлекательное журналистское расследование.
1920-е годы. Потрясенные смертью Ленина большевики инициируют опыты по омоложению человеческого организма. Одновременно перед советскими учеными поставлена еще более дерзкая
задача — создать сверхчеловека. С этой целью лучшие биологи
и генетики СССР ведут эксперименты по скрещиванию гомо сапиенс с человекообразной обезьяной. Появится ли на свет Красный
Франкенштейн? В тоталитарном государстве в людях недостатка
нет. Сложнее с приматами. За границу отправляются экспедиции,
голодная страна тратит огромные валютные ресурсы для покупки
обезьян, создается питомник в Сухуми.
История уникальных исследований и взаимоотношений ученых и власти основана как на открытых источниках, так и на материалах закрытых до последнего времени архивов. - Купить книгу на сайте издательства
Вечером 21 января 1924 года в 19 часов 30 минут в Кремле раздался резкий телефонный звонок.
Из подмосковной усадьбы Горки звонила сестра Ленина
Мария Ульянова. Передала буквально: «В 18.50 Ленин умер».
В состоянии аффекта она забыла повесить трубку, и та долго
болталась на шнуре. Связь через этот телефон оказалась невозможной, хотя в Кремле срочно желали проверить сообщение.
Смертельный исход больного был установлен присутствовавшими во время припадка и оказывавшими помощь профессорами Ферстером, Осиповым и доктором Елистратовым.
Свидетелем смерти Ленина был и член ЦК Бухарин. Как только
врачи зафиксировали летальный исход, у Николая Ивановича помутилось сознание. То, что он делал дальше, производит
ошеломляющее впечатление. «Я его поднял на руки, мертвого
Ильича, и целовал ему ноги», — вспоминал Бухарин.
Этой смерти ждали. Начальник личной охраны вождя Абрам
Беленький был в то время в Москве. Спустя три недели после
случившегося он вспоминал: «Немедленно собралось Политбюро и решило ехать в Горки. Товарищем Дзержинским было
отдано распоряжение приготовить на Павелецком вокзале паровоз с одним вагоном…»
Заведующий Московским отделением движения Рязано-Уральской железной дороги Константинов сформировал
из участкового служебного вагона № 52 и вагона
экстренный поезд до разъезда Герасимово. От этой станции
всего две с лишним версты до загородной резиденции вождя.
В те часы все мысли его духовных наследников были прикованы к подмосковной усадьбе. Они чуяли, что там, куда слетятся
претенденты на власть, станет все ясно. Вот почему кремлевская знать боялась опоздать на поезд, уходивший с Павелецкого
вокзала вне расписания.
Но один из наследников покойного — Иосиф Сталин —
решил добираться в Горки отдельно — на автосанях. Этим он
подчеркивал свой особый статус. Сталин знал, что опередит
поезд, отправление которого было назначено лишь на 22 часа
15 минут. Для него было важно первым приехать к телу вождя
и застать труп еще теплым. Сталина раздражало только то,
что у тела уже присутствовал Бухарин, и этого он ему не простил.
Иосиф Виссарионович точно расценил смерть красного
монарха как сигнал для битвы большевистских кронпринцев
за кремлевский престол. Теперь каждая выигранная секунда
становилась козырем, а поездка в общем вагоне с другими конкурентами была для горца равносильна безоговорочной капитуляции.
Проводить печальный экспресс на Павелецкий вокзал прибыл глава ОГПУ Феликс Дзержинский. В ту ночь он был одет
в черный простоватый овчинный тулуп.
По вокзалу и перрону фланировали сотрудники ОГПУ в штатском. Иногда, когда морозный ветер поднимал поземку, полы
их шуб и пальто на мгновение распахивались, обнажая чернокожие чекистские тужурки. Дзержинский выслушал спешивших
в Горки товарищей по партии, дождался отправления состава,
но сам не поехал. Кто-то должен был остаться в столице и начать
организацию траурных мероприятий.
Смерть Ленина была сильным ударом по большевистской
диктатуре. Нужно было опасаться политических провокаций,
террористических актов, попыток переворота. В столице усилили меры безопасности. Организацию охраны траурного поезда,
Павелецкого вокзала и расчистку от снега дороги от резиденции
Горки до железнодорожной станции поручили Абраму Беленькому. Он же должен был обеспечить проезд врачей для вскрытия трупа. Путь от вокзала до разъезда Герасимово и окрестностей Горок
оцепили войска ОСНАЗа. Ночью их по тревоге подняли в казармах недалеко от Покровских ворот и без лишних объяснений рассыпали по всему пути следования поезда. Бойцы стояли буквально
через каждые сто метров. Мосты находились под особым контролем: в Кремле рисковать не хотели. Если бы поезд с телом Ленина
был взорван террористами, погибло бы все руководство страны.
В эти часы возможность государственного переворота резко
возросла. В столице появились дополнительные патрули. Словно всадники Апокалипсиса проносились по заснеженным бульварам Москвы вооруженные пиками мрачные конные разъезды
ОСНАЗа.
Глава охраны Ленина Абрам Беленький вспоминал: «По приезде в Горки мы застали там товарищей Обуха и Вейсброда
которые приехали спустя несколько минут после смерти Владимира Ильича; они были вызваны Марией Ильиничной тогда,
когда Владимир Ильич почувствовал себя плохо. Там уже находился тов. Бухарин, который в это время отдыхал в санатории
„Горки“».
Обстановка в ночной усадьбе была истеричной. Вожди давно знали: смерть Ленина неизбежна и близка. Они даже готовились к ней, но когда случился летальный исход, все кремлевские
боги погрузились в глубокий обморок. Смерть, неотвратимая
смерть, перед которой бессильны даже могучие тираны, ужаснула одних и парализовала других.
Советский публицист Михаил Кольцов писал о ночных гостях покойника: «Старики. Они понуро уместились внизу на диванчике. Кутаются в шинели, похрустывают суставами пальцев
и, ворчливо перебивая друг друга, всё вспоминают. Они очень
важные персоны в правительстве великой советской страны,
руководимой Владимиром Лениным. Они начальники больших
государственных учреждений — тех, в которых гений Ленина,
политика и борца, развертывался с величайшей мощью. Но сейчас только старики…»
Уже несколько месяцев ожидалось печальное известие.
И многие соглашались с тем, что скорая смерть была бы наилучшим исходом для наглядно деградировавшего лидера коммунизма. Сознание уже навсегда покинуло Ленина, и в таком
состоянии, похожем на идиотию, вождь мог дискредитировать
свои великие идеи.
Вспоминая последнюю встречу с Лениным в Горках, большевик Преображенский сокрушался: «Мне стоило огромных
усилий, чтоб сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку. В нем столько страдания, но не столько страдания в данный
момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все
перенесенные им страдания за последнее время». Лицо Ленина
и его выражение были главной государственной тайной.
9 сентября 1923 года, за несколько месяцев до этой ночи,
в «Огоньке» выходит статья Михаила Кольцова «Человек из будущего», посвященная пятой годовщине покушения на Ленина.
С большими сомнениями в редакции решились поместить фотографию вождя в Горках. Глаза Ленина были тщательно, даже
грубо заретушированы и сильно напоминали вставные. Художник обработал и рот. Но, несмотря на величайшее старание,
Владимир Ильич выглядел на фото не «безупречным воином
за мировую справедливость», как его и назвал в статье Кольцов,
а мрачным безумцем с остекленевшим взором.
Кремлевских наследников Ленина угнетало не только лицо.
С 22 июня 1923 года Ленина мучили чудовищные припадки
и галлюцинации. Узкий круг кремлевской верхушки был информирован и о странном происшествии, случившемся в Горках. Однажды в лунную ночь усадьбу потряс дикий волчий вой.
Он переполошил охрану ОГПУ. Срочно по тревоге был поднят
наряд и в окрестный лес был выслан дозор на поиски волчьей
стаи, мешавшей спать великому больному. Но возвратившиеся
чекисты сообщили, что никаких следов зверей ими не обнаружено. Для них это событие осталось неразгаданной тайной.
В действительности прогрессирующее безумие довело Ленина до такого состояния, что он буквально выл на Луну. Для консультаций по этому происшествию в Горки привозили известного психиатра Бехтерева. Его выводы и мнения его коллег относительно диагноза Ленина были расплывчаты и тревожны. Робкий
оптимизм врачей не мог ввести в заблуждение ни верхушку ЦК,
ни Крупскую, переставшую верить в светил науки.
Все чувствовали медленное, но неотвратимое движение
к смерти.
Разговоры о будущей похоронной процессии кремлевские
обитатели вначале вели кулуарно. Но чем больше они говорили, тем больше приходили к выводу: грядущие похороны нужно
будет превратить в крупную пропагандистскую акцию.
27 ноября 1923 года, когда Ленин еще был жив, члены Политбюро келейно обсуждали процедуру прощания с вождем. Ввиду
особой секретности совещание не протоколировалось, и память
о нем сохранилась лишь в мемуарах эмигрировавшего на Запад
близкого друга Ленина, члена ВСНХа Валентинова-Вольского.
На заседании выступал Иосиф Сталин с сообщением о резком ухудшении здоровья и приближении часа смерти вождя.
Ссылаясь на мнение некоторых коммунистов из провинции,
генеральный секретарь предложил забальзамировать тело вождя мирового пролетариата. В полемику с ним вступил Лев
Троцкий, заявивший, что идеи эти не имеют ничего общего
с марксизмом.
Когда, наконец, произошла ожидаемая смерть, она все равно застала врасплох верхушку советской элиты. Но не в организационном смысле — тут все обстояло более-менее прилично:
железная ленинская когорта еще плотнее сомкнула свои ряды.
Сложнее было с биологией.
Неотвратимая гибель вождя показала кремлевской знати:
помимо безграничной власти над людьми, которую они завоевали, помимо мощной армии и ОГПУ, которые эту власть
гарантировали и обещали распространить на весь мир, есть
еще власть над временем, которая им недоступна. И не террористы, а рак, преждевременное старение, досрочно наступивший паралич или старческий маразм могут превратить их в ничтожеств, а их власть — в эфемерный мираж.
Теперь, когда все обитатели Кремля стояли, обливаясь холодным потом у тела Ленина, завтрашний день представлялся
неустрашимому большевистскому конвенту преддверием фатального кошмара.
Рыдания охватили бывших политкаторжан и террористов,
когда они увидели своего бога застывшим на столе в полутемной комнате. Вдохновитель Октября, человек, кичливо заявлявший: «Мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей
перестрелять», — теперь сам был мертв. И конечен.
Вокруг застывшего тела стоял почетный караул сотрудников
личной охраны вождя. Ее начальник, обычно высокомерный,
надменный и неприступный даже для чекистской элиты, шеф
ленинских телохранителей Абрам Беленький эмоционально сокрушался: «Мы застали Ильича уже лежащим на столе. Лежал
он совершенно спокойный, с обыкновенной своей улыбочкой,
как будто на минуту вздремнул, и никак не верилось, что он
мертв, но только руки холодные как лед указывали на смерть».
Еще более откровенно высказался председатель Коммунистического Интернационала Григорий Зиновьев: «Нечеловечески тяжело. Никто никогда не переживал таких жутких минут».
Член Центрального комитета ВКП (б) Николай Бухарин образно описал растерянность большевиков от произошедшего в тот
момент шока: «Умер Ленин. Точно разрушилась центральная
станция пролетарского ума, воли, чувств, которые невидимыми токами переливались по миллионам проводов во все концы
нашей планеты».
Боготворивший вождя Леонид Красин 27 января в письме
одной из своих жен, Миклашевской-Красиной, откровенно признался: «Весть о кончине почти и не была неожиданной, все-таки
повергла всех в шок, подобно грому среди ясного неба».
В момент рокового удара перед красными вождями встала задача хоть как-то сохранить иллюзию бессмертия вождя,
а значит, и собственные иллюзии. Здесь же, в ночных Горках,
они предприняли к этому первые шаги. По телефону в Москву
было отдано распоряжение о присылке скульптора Меркурова
для снятия посмертной маски, а затем и врачей для вскрытия
и временного бальзамирования. Убитые всем произошедшим,
в 2 часа 20 минут пополуночи вожди возвратились в Москву.
Предполагалось, что гипсовые слепки будут сняты с лица
и рук Ленина, потом будет создана вторая копия маски, с которой будет сделана бронзовая отливка. Потом она займет свое
место в вечном хранении в архиве ОГПУ-НКВД как фиксация
бессмертного образа. Через подобный обряд впоследствии пройдут 56 советских вождей и различных деятелей культуры СССР.
Спешка была величайшая. Уже в 3 часа 8 минут моторная
дрезина ОГПУ со скульптором, личным секретарем председателя ВЦИК Калинина и сотрудниками ОГПУ отправилась с Павелецкого вокзала в сторону разъезда Герасимово. Глубокой ночью пассажиры добрались до Горок. Воспоминания скульптора
Меркурова об изготовлении посмертной маски Ленина похожи
на отрывок из триллера.
«Открываю дверь в большую комнату: там много света,
и к моему ужасу я вижу лежащего на столе Владимира Ильича… Меня кто-то зовет. Все так неожиданно — так много потрясений, что я как во сне.
Подхожу к Владимиру Ильичу, хочу поправить голову —
склонить немного набок. Беру ее осторожно с двух сторон; пальцы просовываю за уши, к затылку, чтобы удобнее взять за шею,
шея и затылок еще теплые. Ильич лежит на тюфяке и подушке.
Но что же это такое!? Пульсируют сонные артерии! Не может
быть! Артерии пульсируют! У меня странное сердцебиение. Отнимаю руки. Прошу увести Надежду Константиновну.
Спрашиваю у присутствующего товарища, кто констатировал смерть.
— Врачи.
— А сейчас есть ли кто-нибудь из них?
— А что случилось?
— Позовите мне кого-нибудь.
Приходит.
— Товарищ, у Владимира Ильича пульсирует сонная артерия, вот здесь, ниже уха.
Товарищ нащупывает. Потом берет мою руку, откидывает
край тюфяка от стола и кладет мои пальцы на холодный стол.
Сильно пульсируют мои пальцы.
— Товарищ, нельзя так волноваться — пульсирует не сонная артерия, а ваши пальцы. Будьте спокойны. Сейчас вы делаете очень ответственную работу».
Первая посмертная маска превратилась в прототип множества других масок, которые в ближайшее время предполагалось
изготовить из гипса, фарфора и других материалов для раздачи
всем значительным советским функционерам. Этот антропологический объект приобретал характер магической святыни.
К нему допускался небольшой круг по особому списку.
«Тов. Енукидзе!
По поручению тов. Каменева прошу распоряжений о рассмотрении прилагаемой при сем сметы на изготовление ста
посмертных бронзовых масок В. И. Ленина и отпуска необходимых для этой работы средств. При рассмотрении сметы прошу
вызвать скульптора С. Меркурова».
Писал секретарь заместителя председателя СНК и СТО товарищ Музыка.
Место скульптора Меркурова вскоре заняли врачи. Они
приступили к вскрытию в 11 часов 10 минут 22 января. У тела
собралась представительная команда: нарком здравоохранения
Семашко, гигиенист Обух, хирург Вейсброд, немецкий невропатолог, психиатр и нейрохирург Ферстер, психиатр Осипов,
заведующий хирургическим отделением Боткинской больницы
Розанов, патологоанатом Абрикосов, антрополог Бунак, прозектор Дешин и лечащий врач Ленина Елистратов. Главным
органом покойника, представлявшим интерес для врачей и духовных наследников вождя, был мозг.
В «Акте патолого-анатомического вскрытия В. И. Ульянова
(Ленина)» читаем: «Головной мозг. Вес без твердой мозговой
оболочки непосредственно после вынутия 1340 г».
Взвешивание стало самым важным ритуалом. С этого момента мозг Ленина имел уже не анатомическую, а совсем иную
ценность. К глубокой печали, свежая святыня местами уже
была попорчена, и порча эта была результатом болезни. «В левом полушарии мозга, — снова сообщает акт, — 1) в области
прецентральных извилин, 2) в области теменной и затылочной
долей, 3) в области fi ssurae paracentralis и 4) в области височных
извилин замечаются участки сильного западания поверхности
мозга. В правом полушарии на границе затылочной и теменной
долей замечаются также два рядом лежащие участка западания
поверхности мозга».
Глава охраны Беленький фиксировал: «Закончили вскрытие
и бальзамирование в 16 часов». Он забывает только добавить,
что с мозга Ленина и с его сердца также были сняты гипсовые
слепки.
В официальном заключении о смерти Ленина, подписанном
врачами, был зафиксирован «склероз изнашивания». Это «изнашивание» на многие годы лишило покоя советских вождей.
Народный комиссар здравоохранения Семашко разъяснил эту
формулировку: «Болезнь поражает обыкновенно „наиболее
уязвимое место“ (locus minoris resistentiae); таким „уязвимым“
местом у Владимира Ильича был головной мозг: он постоянно
был в напряженной работе, он систематически переутомлялся,
вся напряженная деятельность и все волнения ударяли прежде
всего по мозгу».