- «АСТ», 2012
- Говорят, что кошка в доме — к счастью. Но полосатый котенок,
подобранный девушкой-фотографом в мокрой песочнице, об этом
наверняка не слышал. Годзилла и Конан-варвар в одном усатом лице втягивает свою хозяйку в водоворот из чудовищных стечений
обстоятельств, трагических событий и загадочного убийства.
Почему преступник охотится за фотографом? Успеет ли Светлана опередить его? Что скрывают артисты популярного театра?
И — кто же все-таки убийца?
Читайте об этом в новом детективном романе Елены Михалковой «Котов обижать не рекомендуется».
Дрозд пел везде. Еще в школе на каждом уроке насвистывал под нос, отбивая пальцами ритм на парте.
— Дроздов! — взывала химичка, стоя лицом к доске. — Опять художественный свист!
Лешка смущенно умолкал. Но через пять минут
задумывался, и тишину снова нарушали негромкие
трели.
Внешне Дроздов ни капли не походил на певчую
птицу. Был он высоченный, долговязый, с лохматой
шевелюрой, летом выгоравшей до пшеничных прядей,
и синими глазами. За пару солнечных недель Лешка
успевал загореть так, что глаза тоже казались выгоревшими до светло-голубого, речного цвета.
И к тому же громкий, шумный и ужасно неуклюжий. Он хохотал так, что птицы в панике взлетали с
деревьев, а прохожие вздрагивали и ускоряли шаг.
Под ним рушились школьные стулья, а в его руках
куртки сами расходились по швам. Он единственный
из всей параллели ухитрился сломать физкультурного «козла», прыгая через него. И пока физкультурник
ПалАлексеич обливался слезами над безвременно погибшим снарядом, Дрозд стоял рядом с сокрушенным
видом и насвистывал что-то горестное.
При том его любили и одноклассники, и учителя.
Первые прощали ему дружбу с девчонкой, вторые — прогулы и мелкие школьные проказы.
Преподавательница русского и литературы, прозванная Буратиной за выдающуюся носатость, даже взяла
на себя благородную миссию очистить речь Дроздова от
«нелитературных выражений». «Алексей, ты можешь
разговаривать на правильном русском языке! — убеждала она Дрозда. — Бери пример с Морозовой!»
«А у меня что, неправильный?» — удивлялся Лешка.
Буратина всплескивала руками.
«Когда я тебя попросила принести журнал из учительской, что ты мне ответил? «Метнусь кабанчиком!»
«Ну так я и метнулся», — ухмылялся Дрозд.
«Алексей, я прошу, не надо этой специфической
лексики! Она тебе не идет. И весь класс потом за тобой повторяет».
Словечки и выражения Дрозда действительно цеплялись за язык с такой же легкостью, как созревшие
репейные колючки — за штаны. Леру Ивашину из соседнего «Б», худую, длинную ханжу с вечно поджатыми губами, Лешка как-то обозвал «три метра сухостоя». Прозвище привязалось на все оставшиеся
школьные годы, а потом плавно переехало за Ивашиной в институт.
Но все старания учительницы были напрасны.
Дрозд оказался неисправим — к большому удовольствию всего класса.
Единственным человеком, ненавидевшим Дроздова
от всей души, была Вика Ковальчук.
С пятого класса Вика с гордостью носила кличку
«отпетая». И считала своим долгом время от времени
подтверждать ее. Просто чтобы не забывали, кто в
классе главный.
Главная — она, Вика. Хочет — казнит, хочет — милует. Ковальчук завела себе собственную гвардию, состоявшую из трех сильных девочек, и с их помощью
милосердно правила классом.
Или почти милосердно. По вечерам Вику лупила
вечно полупьяная мать, а днем Ковальчук отрывалась
на одноклассниках.
Ей нужно было не так уж много: чтобы признавали
ее власть и словом, и делом. То есть соглашались с тем,
что Вика имеет право залезть в чужой портфель, вытряхнуть оттуда учебники и позаимствовать без спроса ручку. Что она может занять любую парту, стоит ей
только пожелать. Или выкинуть кого-нибудь из очереди в столовой, заодно отобрав булочку с сахарной посыпушкой.
На эти не слишком большие жертвы шли почти все.
Никому не хотелось заполучить во враги страшную
Ковальчук: низкую, широкоплечую, с глазами навыкате. Тем более, что ее гвардия всегда держалась при ней
и подчинялась одному щелчку Викиных пальцев.
Среди тех, кто проявлял непонятное упрямство, была Светка Морозова. Как-то раз, когда Вика собралась
провести ревизию ее портфеля, Морозова вдруг словно взбесилась: вырвала сумку из рук Ковальчук и выбежала из класса. Мало того, что прогуляла русский,
так еще и было бы из-за чего беситься! Ничего такого
особенного Светка в портфеле не держала.
После этого Вика официально назначила Морозову
на роль школьной дурочки. Светка давно раздражала
ее. Высокая, молчаливая дылда, и вечно держится сама по себе. Русичку вместе со всеми не травит. За школой не покуривает тайком от директора. И вообще чокнутая. Разве нормальный человек будет подбирать каштаны на улице и рассовывать их по карманам? Однажды физкультурник отправил девчонок на турник,
так Морозова перевернулась вниз головой, а из нее каштаны посыпались. Ну не дура?
Одна привычка Светки особенно выводила Вику из
себя. Морозова могла всю перемену таращиться в окно, как слабоумная. Или на школьном дворе уставится
на что-то — и смотрит, смотрит, смотрит… Ковальчук
несколько раз походила, приглядывалась. Ничего там
не было! Ну, обшарпанный бок уличной скамьи. Или
ветка в инее. Или и вовсе кирпич! Валяется в замерзшей луже, а Светка присела рядом на корточки и лыбится. Ну не дура?
Вся, вся Морозова, от коротко стриженых волос
(«фу, тифозная») до грубых туфель («фу, лошадь») вызывала у Вики необъяснимую антипатию.
А после выступления русички антипатия перешла
в ненависть.
Трепетной Буратине сорвали урок. Взбешенная поведением класса, та заявила, что перед ней сборище
питекантропов. «Одна Морозова — утонченная натура! — пылко воскликнула учительница. — Луч света
среди вас!»
«Что же вы делаете-то, Людмила Прокофьевна, — с
тоской подумал „луч света“. — Зачем вы меня так подставляете?»
И умоляюще посмотрел на учительницу, взглядом
упрашивая ту замолчать.
Но носатая Людмила Прокофьевна обладала чуткостью кастрюли и смысла взгляда не уловила.
— Утонченная! — настойчиво повторила она. — Начитанная! Образованная! Вы все ей в подметки не годитесь!
И торжествующе оглядела класс, довольная тем,
что донесла до глупых семиклассников истину.
Тут-то Вике и стало ясно, что с обнаглевшей Морозовой пора что-то делать. Утонченная она… Кобыла
дурковатая!
После уроков Ковальчук подстерегла Свету в раздевалке. Встала в дверях, выдвинув на аванпост преданную гвардию: Ленку Бахтину и Наташу Каплун,
угрюмых крепких девиц, здоровенных, как тролли.
И скомандовала, упиваясь моментом:
— Давайте!
Бахтина и Каплун зажали Светку в углу. Вика подошла, не торопясь, обшарила карманы ее паршивенькой курточки и вытащила все сокровища: штук восемь
каштанов. Морозова отчаянно вырывалась, но не издала не звука. Что Вике и требовалось. Она знала, что такие, как Светка, на помощь звать не будут: слишком
гордые.
— А говорят, во Франции каштаны едят, — задумчиво сообщила она, подкидывая гладкое коричневое
ядрышко. — Может, и ты их жрешь? А, Морозова? Давай попробуем?
И подошла к Светке, приноравливаясь, как бы ловчее напихать дуре в рот парочку каштанов.
Сзади что-то просвистело и больно ударило Вику
в спину. Ковальчук отскочила и обернулась.
В дверях возвышался лохматый Дроздов. Портфель, который он швырнул в нее, валялся в углу.
— А ну отпустили ее, живо, — тихо приказал он.
— Ты, Дрозд, офигел?!
Дроздов не стал больше тратить времени на уговоры. На его стороне была сила. На стороне Вики Ковальчук только глубокая убежденность в том, что такие
парни, как Дрозд, не трогают девчонок.
В столкновении этих двух преимуществ сила победила. Дроздов попросту растолкал Вику, Наташу и Лену. Все трое обнаружили себя валяющимися на полу
под чужими куртками. Это было не больно, но очень
обидно. А Дрозд молча подобрал рассыпавшиеся каштаны, закинул портфель за спину, взял Морозову за
руку и вывел из раздевалки.
Вике ни разу не доводилось получать в школе такой
отпор. Она поднялась и накинулась на Бахтину с Каплун:
— Что разлеглись, дуры?! Вставайте!
И обматерила неповинных Ленку с Наташкой.
Но Светку с тех пор обходила стороной. Стало ясно,
что тифозную Морозову Дрозд взял под свое покровительство.
Вика никак не могла понять, отчего Дроздов выделил
эту долговязую уродку из всех девчонок их класса. На
следующий день после происшествия в раздевалке они
сели вместе. Вика с отвращением наблюдала, как Морозова смеется его шуткам, а Дрозд паясничает, довольный, что развеселил ее.
Ковальчук настроила своих приспешников, и те пытались дразнить Дрозда и Морозову. Для разминки — «тили-тили-тесто», а потом и похлеще. Но не прижилось. Не
было у этих двоих никакого тили-тили-теста, а было что-то другое, Вике непонятное и оттого бесившее ее.
До конца четверти ей так и не удалось придумать,
как разобраться с ними. А потом Дрозд со Светкой неожиданно ушли из школы. У Морозовой умер отец и
семья переехала в другой район, а Дрозд, как говорили, перешел с подругой «за компанию».
Ну не идиот ли? Вика окончательно убедилась, что
два придурка нашли друг друга, и продолжала владычествовать над покорным классом. О своем унижении
в раздевалке она постаралась забыть.
…В пакетах оказался корм, две миски, шампунь от
блох, лоток, игрушки для котенка и какие-то гранулы
в пакете.
— Наполнитель, — пояснил Лешка. — Удобнейшая
вещь. Ну, где твое приобретение?
— За холодильником. Так и сидит, негодяй.
— Ничего, сейчас выйдет.
Дрозд порылся в пакете и извлек оттуда длинную
палочку с ярко-розовым перышком на конце.
— Универсальный Выманиватель Котят! — объявил он. — Цыпа-цыпа-цыпа…
И зашуршал палочкой перед холодильником.
Не прошло и полминуты, как из щели взмахнула
быстрая лапа. За лапой высунулся нос. Через минуту
весь котенок увлеченно играл с пером.
— Ну-ка, ну-ка…
Дроздов подхватил полосатого и быстро, но внимательно осмотрел со всех сторон. Света уважительно
наблюдала.
Лешка любил котов. Дома у него жили два помоечных черно-белых найденыша со странными именами
Бронислав и Никодим. Из скелетов, обтянутых драной
шкурой, оба вымахали в огромных пушистых зверей.
Они ходили за Дроздом по пятам, как собаки, и боролись за место на его подушке.
Время от времени Лешка подбирал еще какого-нибудь несчастного, приводил в божеский вид и пристраивал в хорошие руки.
— Ухи грязные… — бормотал Дрозд.—Ребра выпирают… Ну, и блох полный мешок. Типичный бездомный
кошак. А рожица ничего, симпатичная.
Он бережно отпустил котенка на пол, и тот немедленно помчался разбираться с перышком.
— Блох выведешь, это ерунда. В уши прокапаешь лекарство, проверишь у ветеринара на предмет лишая —
и получите-распишитесь-верните ручку. Готовое домашнее животное.
Света так и села в кресло. Господи, блохи! И, возможно, лишай.
— Леш, возьми его себе! — умоляюще попросила
она. — Ну пожалуйста! Я с ним не справлюсь!
Но Дрозд только насмешливо хмыкнул.
— Попрошу без манипуляций. У тебя ему будет хорошо.
— Зато мне с ним будет плохо!
— Ничего, привыкнешь, — бессердечно заметил
он. — Иначе ты со своей работой скоро человеческий
облик потеряешь. Тебе нужен тот, о ком ты будешь заботиться.
— Мне нужен тот, кто будет заботиться обо мне!
— Я давно предлагаю свою кандидатуру, — мигом
отреагировал Дрозд. — Берешь?
Света против воли улыбнулась. Это Лешка-то будет
о ней заботиться? Безалаберный Лешка, живущий от
выступления до выступления? Весельчак, раздолбай и
бабник Лешка, в квартире которого вечно отирается
какая-нибудь девица с шальными глазами? Ха-ха! Нетрудно представить, вот что превратилась бы их совместная жизнь.
— Ты способен заботиться исключительно о своих
котах! — уколола она.
— А ты — только о своей бесценной камере! — парировал Дрозд. — Тебе просто показано живое существо в доме. Как лекарство от одиночества.
— А если меня устраивает одиночество?
— Верь мне, коты сами по себе не заводятся.
Кот — это не вошь. Считай, небеса тебя облагодетельствовали.
— Я бы предпочла деньгами!
Дрозд строго погрозил ей пальцем:
— Не торгуйся с провидением! Раз не согласна на
меня, бери этого, полосатого. Кстати, где он?
Котенок обнаружился за креслом. Розовое перышко торчало у него из пасти.
Дрозд бесцеремонно отобрал у него игрушку и почесал за ухом:
— Выглядишь так, будто сожрал фламинго. Надо
тебя покормить.