Виртуальная личность как жанр творчества (на материале русского интернета) То, что наиболее истинно в индивиде, то, в чем он больше всего является Самим Собой, есть его возможное, выявляемое историей его весьма неопределенно…
Поль ВалериТолько создавая легенду, миф, можно понять человека.
А.М. Ремизов
Введение
Настоящая работа посвящена рассмотрению феномена виртуальной личности (далее — ВЛ) в русской интернет-культуре. Фокус настоящего исследования — ВЛ как форма творчества — может показаться неожиданным, особенно в контексте существующей исследовательской литературы. Творческий аспект онлайновой саморепрезентации редко привлекал внимание исследователей. Причин тому несколько.
Выражение «виртуальная личность» в широком смысле, как и его англоязычный аналог «virtual identity», многозначно и имеет целый ряд синонимов, значения которых пересекаются лишь отчасти. Основные значения термина ВЛ таковы: 1) идентификатор для входа в компьютерную систему (login, user name); 2) прозвище или псевдоним, используемые для идентификации пользователя в электронной среде (user name, nickname); 3) абстрактная репрезентация личности, используемая для ее гражданской, правовой и иной социальной идентификации (номер паспорта, личный код, отпечатки пальцев, DNA); 4) компьютерная программа, моделирующая разумное поведение (robot, bot); 5) то же, но в сочетании с телом (android, cyborg); 6) вымышленная личность, создаваемая человеком или группой людей, порождающая семиотические артефакты и/или описываемая извне (virtual character, virtual persona); 7) любая личность, как она воспринимается или моделируется кем-либо; другими словами, образы или ипостаси личности как нечто отличное от ее сущности (например, «я» [ego] в его противопоставлении «самости» [self]).
В настоящей статье речь пойдет преимущественно о ВЛ в шестом из разобранных выше значений. В этом значении ВЛ характеризуется снятием оппозиции между истиной и ложью, фактичностью и фиктивностью, реальностью и нереальностью, материальностью и идеальностью, что сближает ее с произведением искусства [Gorny 2003].
Какое место занимает виртуальная личность в связи с другими формами онлайновой самопрезентации? Опираясь на таксономию стратегий и процедур, разработанную для анализа различных форм автобиографии [Spengemann 1980], можно сказать, что создание виртуальной личности есть преимущественно реализация поэтической стратегии самоизобретения [Gorny 2003; Горный 2004]. Отметим, однако, что эта таксономия не охватывает тех форм ВЛ, когда объектом репрезентации является чужое «я» (наиболее наглядный пример — клонирование). Соответственно, автобиографический модус следует дополнить биографическим и ввести по крайней мере еще одну процедуру, которую условно можно обозначить как моделирование.
Настоящая работа представляет собой развитие тем и идей, обсуждавшихся в предшествующих публикациях автора, посвященных феномену «виртуального я» [Gorny 2003; Горный 2004]. Материал подвергся существенной переработке: некоторые положения были значительно расширены; в то же время другие темы, обсуждавшиеся ранее (обзор литературы, теории «я», онтология ВЛ, использование интернета как орудия самопознания и др.), оставлены за бортом.
Специфика предлагаемой статьи — в историческом подходе к материалу. Объектом исследования является в ней эволюция жанра ВЛ в русском интернете на протяжении последнего десятилетия.
Виртуальные личности в русском интернете
Исторически виртуальные идентичности играли немного иную роль в русском интернете, чем в англоязычном. Важно заметить, что западные исследования интернет-искусства [например, Greene 2004] не включают виртуальные идентичности (личности) в свой список жанров. В то же время в России виртуальная личность — узнаваемый жанр сетевого творчества, узаконенный соответствующей категорией в сетевом литературном конкурсе Тенета [Тенета 2003].
Указанное выше различие может быть объяснено совокупным действием нескольких причин.
Различие технологий наложило отпечаток на конструирование и бытование ВЛ. Открытое пространство → WWW не требовало «членства»; средой обитания ВЛ становился «весь интернет», а не полуприватные пространства игр и форумов. Кроме того, это позволяло выйти за рамки текста и выстраивать ВЛ как распределенный мультимедийный объект. Примечательно, что классические западные работы, посвященные виртуальной идентичности, построены на материале текстовых сред и редко касаются WWW. Для России характерно обратное. Заметим, что многопользовательские ролевые игры (MUDs) — традиционная среда для концептуализирования ВЛ в западной литературе — никогда не играли значительной роли в русской киберкультуре. Те русские пользователи, которые вышли в сеть до появления WWW (большую часть из них составляли те, кто учился или работал на Западе), отдавали явное предпочтение политическим и поэтическим дебатам в юзнетовских группах, а вовсе не онлайновым приключениям в духе «Темниц и драконов». Вряд ли это можно объяснить языковыми причинами: русские студенты в Америке не испытывали проблем с английским; речь скорее должна идти о различии культурных ценностей. Свою роль здесь сыграла, очевидно, относительная приватность игрового опыта: для сознания, ориентированного на диалог и публичность, приватные занятия кажутся несущественными.
Эта тенденция нашла свое проявление и в русском интернете. Многопользовательские игры, каналы IRC, чаты и форумы характеризуются преобладанием устной речи, хотя бы и в письменной форме. Юзнет, домашние страницы и блоги, напротив, ориентированы на риторику письменную [Манин 1996]. Именно поэтому, в полном соответствии с литературоцентризмом русской культуры, они обрели более высокий ценностный статус для русского человека онлайн. Это подтверждается исторической динамикой технологических сред, использовавшихся для создания виртуалов в русском контексте. Они возникают в юзнетовских дискуссионных группах (SCS/SCR) и в рамках онлайновых литературных игр (Буриме, Гусарский клуб и т.п.), затем начинают создавать собственные домашние страницы, колонизируют гостевые книги и, еще позже, Живой Журнал и подобные системы сообщающихся блогов. Все это — среды, ориентированные на письмо, на литературу. Разговорные среды и технологии (IRC, ICQ, веб-чаты и проч.), безусловно, тоже использовались как среда виртуальных забав, однако в порождении общественно значимых ВЛ их роль всегда была вторичной. Таким образом, виртуальные личности в России имеют отчетливо литературный генезис.
Наконец, различаются и преобладающие истолковательные стратегии. В западной литературе ВЛ часто трактуется в рамках концепции социальных ролей [Goffman 1956] и предстает как частный случай рационального «управления идентичностями» [boyd 2002; Pfi tzmann и др. 2004]. Такой подход в целом чужд русскому интернету, где виртуал — это, как правило, художественный проект, протуберанец творческой энергии, спонтанная театральная выходка, а не расчетливое предприятие по имиджмейкингу. Русский виртуал и западная virtual identity зачастую оказываются по разные стороны рампы. Ибо, как замечает российский исследователь, «само по себе функционирование в ролях не несет игрового начала, а означает лишь усвоение заданной роли-программы» [Гашкова 1997, 86].
Значительная часть западной исследовательской литературы посвящена техническим аспектам создания виртуальных персонажей, понимаемым в терминах программирования и робототехники. ВЛ в этом понимании есть технологический объект, отчужденный от своего создателя и связанный с ним лишь причинно, но не духовно. В русском контексте ситуация противоположна: ВЛ понимается здесь, как правило, именно как репрезентация «я», его психологическое и экзистенциальное расширение, а не как отчужденный и самодостаточный механизм (за исключением случаев «моделирования», объектом которого является «чужое я»).
Твое различение виртуальной личности «на Западе» и в России, как нам кажется, основано на оппозиции технологии и духовности, отчуждения и идентификации, рациональности и спонтанности и, как таковое, отражает стереотипы, связанные со спором западников и → славянофилов. Не боишься ли ты, что использование этих стереотипов может внести вклад в их укрепление? [Кати Тойбинер]
Я могу ответить притчей. Существует глубоко укорененный стереотип, что в Сибири холодно зимой. Тот факт, что это стереотип, не делает сибирскую зиму теплее. Иными словами, стереотипные идеи необязательно неадекватны: они могут отражать некоторые существенные черты реальности. Другое дело — что стереотипы стремятся пренебрегать нюансами, игнорировать исключения и приписывать общие значения частностям. Например, в Сибири водятся медведи, но они не ходят по улицам. То же приложимо к роли личностных сетей («коллективизм» + «персонализм») в России. Их роль здесь иная, чем на Западе. Это не ментальная конструкция, но реальность, данная в повседневности. Задача заключается в том, как описать и объяснить их доступным способом. Я не думаю, что выставление их как факта ложного сознания — наиболее эффективный путь к решению проблемы. [Евгений Горный]
Виртуальные личности в Юзнете
Можно говорить о «слабых» и «сильных» формах ВЛ. Первые довольствуются псевдонимом, вторые создают образ. Первые «сильные» формы ВЛ возникли,
Вулис: магия и донос
Самым известным создателем таких персонажей был Дмитрий Вулис, история которого подробно описана в статье Юли Фридман [1998]. Креатуры Вулиса были многообразны. Например, он рассылал письма от лица Симуляционного Демона (Simulation Daemon), подпись которого сообщала, что «эту статью сочинила программа искусственного интеллекта» и включала оскорбительную для оппонентов фразу «Лучше искусственный интеллект, чем никакого». Фридман сообщает:
«Новый Демон, помимо искусственного интеллекта, отличался вполне нечеловеческой фантазией. Он чрезвычайно изобретательно изрыгал непристойности в адрес оппонентов своего ученого хозяина, рассказывал истории из их биографии (весьма и весьма частного толка), которые затем пояснял аккуратно исполненными порнографическими картинками в ASCII-графике».
Еще одной креатурой Вулиса был Рабби Шломо Рутенберг. Объектом нападения он избрал Дмитрия Прусса, еврея по национальности, человека, по характеристике Фридман, «мирного и мягкосердечного, широко образованного интеллигента, отца троих детей». Рутенберг именовал Прусса «советсконацистским антисемитом» и «известным юдофобствующим панком из России», и, как водится, призывал американцев слать жалобы ему на работу, что они старательно и делали.
Симуляционный Демон: «Привет! Я — искусственная интеллектуальная симуляция типичного советского эмигранта»
Прусса не уволили, но запретили ему пользоваться интернетом и приставили к нему психотерапевта.
Не брезговал Вулис и кражей идентичности. Так, чтобы скомпрометировать своего оппонента Петра Воробьева, Вулис со своими соратниками завел почтовый адрес, с которого «под дельный Воробьев немедленно начал слать во все конференции выдержки из криминально (по американским меркам) расистских текстов с призывами к геноциду». Одновременно с этим внимание общественности привлекалось к «расисту Воробьеву», эффект чего не замедлил сказаться: на работу к настоящему Воробьеву посыпались жалобы, а почтовый эккаунт (account) на panix. com был закрыт администрацией. Для усиления эффекта использовался другой виртуальный персонаж, нареченный «Владимиром Фоминым», который неутомимо обличал «Воробьева», а заодно и многих других. Генезис этого персонажа примечателен. Фридман пишет:
«Фомин, как выяснилось, был не простой голем: он был, что называется, „undead“, зомби, восставший из гроба.
Кто-то нашел документальное свидетельство о его смерти: лейтенанту Владимиру Фомину оторвало голову взрывом артиллерийского снаряда в Афганистане. Когда этот документ был опубликован на Юзнете, Володя встретил его радостным восклицанием. Он признал, что событие это имело место в его биографии, и отдельно заверил, что голова ему решительно ни к чему».
Конец этой истории показателен. Если в виртуальной войне Вулис и его виртуалы казались непобедимыми, удара со стороны реального мира они не выдержали. Затравленный Воробьев сотоварищи пожаловались на Вулиса в ФБР. Что сталось с Вулисом — неизвестно, но из Сети он исчез, оставив по себе лишь имя и дурную славу. Описывая эту историю, Фридман проводит прямую параллель между виртуальной битвой Вулиса и Воробьева и магической битвой французских оккультистов Булана и Гэты в конце XIX века. Такое сближение кажется оправданным: интернет, позволяющий бесконтактно влиять на мысли, эмоции и жизни людей, используется порой как орудие «черной магии». Классический случай, описанный в литературе, — виртуальное изнасилование в многопользовательской игре LambdaMOO с превращением персонажа в зомби с помощью программных средств [Dibbel 1993].
Големы, зомби, гомункулусы, похищение имени (и, предположительно, связанной с именем души) и прочие магические сущности и процедуры актуализируются в киберпространстве с поразительной регулярностью. Популярность оккультных учений в среде ряда активных деятелей русского интернета весьма этому способствует.
Ты ссылаешься на «черную магию» как на феномен, характерный для деятельности виртуальных личностей. Если это — центральный мотив в «тексте», который здесь анализируется, то нужно
как-то прокомментировать привлекательность (русского?) сетевого сообщества для эзотерики, конспирации и оккультизма. Некоторые виртуальные личности, которых ты упоминаешь, — такие, как созданный Вулисом, или Робот Дацюк — связаны с открыто экстремистскими ресурсами/идеологией. Беря во внимание демиургические мотивы (де)конструкции идентичностей, нужно упомянуть прото-тоталитарный импульс подобных проектов (основанных, например, на Ницше). [Энрика Шмидт]
«Тенета»: сетевая литература и виртуальная личность
Юзнет — это не только fl ame wars: в конференциях кипела активная литературная жизнь. При этом многие предпочитали публиковать свои стихи и прозу под псевдонимами, а от псевдонима до виртуала — один шаг. В апреле 1995 года → Леонид Делицын, сам не чуждый писательства, решил собрать и упорядочить литературные тексты, опубликованные в конференциях soc.culture. soviet и soc.culture.russian — так появился первый русский литературный журнал DeLitZine, располагавшийся на сервере Висконсинского университета, где Делицын в то время писал диссертацию по геологии. В июне следующего года на базе этого журнала, при активном участии Алексея Андреева — математика и поэта, тоже в то время учившегося в США, был создан конкурс русской онлайновой литературы «Тенета» [Тенета 2003]. В оргкомитет конкурса вошли почти все активные на тот момент русские интернетовцы, которые нарекли себя «отцами». Примечательно, что формирование русского сетевого сообщества произошло именно по поводу литературы — при том, что большинство участников были представителями естественных наук и ни один не являлся профессиональным литератором.
«Тенета» быстро эволюционировали: вводились новые категории, отражающие специфику сетевой литературы. Среди них — номинация «Виртуальная личность», в которой блистали такие персонажи как «виртуальная любовница Лиля Фрик» (с очевидной аллюзией на любовницу Маяковского Лилю Брик), писавшая стихи, и виртуальный кот Аллерген, помимо стихов писавший эссе на тему виртуальности. Создатели «Тенет» и сами приняли участие в этой номинации: Алексей Андреев как Виктор Степной и Мери Шелли, а Леонид Делицын — как Леонид Стомакаров. Но это произошло, когда стало можно писать на русском языке русскими буквами и когда центр творческой активности переместился на WWW.
Тенета.ру: Представление виртуальной личности как жанра