Дидье ван Ковеларт. Принцип Полины

Лауреат Гонкуровской премии Дидье ван Ковеларт написал изобретательную, местами неудержимо забавную и очень романтичную историю — гимн любви и дружбе, которые порой неразличимы. Взаимоотношения трех молодых людей, один из которых начинающий писатель, вторая — студентка, а третий — арестант, развиваются в течение нескольких коротких дней, но оставляют отпечаток на всей последующей жизни главного героя.

Подобно многим молодым людям, которым
некомфортно в реальной жизни, я сделал попытку прожить другую на страницах романа.
Задуманная как событие в литературе, моя первая книга «Энергия земляного червя» разошлась
в девятистах четырех экземплярах. С половиной.
Я только что купил подержанный томик у букиниста на набережной за полцены. Не сказать
чтобы моя популярность выросла за минувшие
двадцать лет.

Пожелтевшее издание с загнутыми, потертыми страницами, в пятнах птичьего помета. Каждый день я прохожу по этому тротуару и никогда его здесь не замечал.

— Очень хороший выбор, — говорит букинист.

Он не узнал меня. Естественно. Мало кто
сегодня ассоциирует лицо с именем — тем более
моим: Куинси Фарриоль. Оно совсем на меня не
похоже. «Имя ему выбрал папа», — твердила
мать все мое детство в Лотарингии, когда я нес
его, как свой крест. Заведующий секцией в «Кастораме» и безоговорочный фанат Куинси
Джонса, отец назвал меня в честь знаменитого
джазиста: это имя-де обеспечит мне музыкальный слух и принесет счастье в жизни. Отца
убила током елочная гирлянда в год, когда мне
исполнилось семь. Куинси, я — это даже трогательно. Я бел, как червь, похож на служащего
похоронного бюро, люблю только тишину, и
случаются со мной одни лишь неприятности.
Это и стало темой моего первого романа.

Когда он вышел, люди думали, что я взял
псевдоним. Я не опровергал, чтобы не выглядеть совсем уж смешным. Как будто выбрать
самому столь дурацкое имя лучше, чем носить
его от рождения. Вот такой я. «Интроверт,
склонный к самобичеванию», как написал литературный критик «Репюбликен Лоррен» в единственной статье, которой я в ту пору удостоился
как уроженец Тионвилля.

— Вы не прогадали, — говорит мне букинист,
отдавая сдачу. — Он с дарственной надписью.

Я киваю. Наверное, экземпляр для прессы, сбагренный журналистом с моими «сердечными чувствами» в придачу. Лучше спрятать его от любопытных глаз, чтобы сберечь остатки самолюбия.

— Давно он у вас? — спрашиваю я.

— Только что получил. За ту же цену имеется Поль Гют^* с дарственной надписью Мишелю Друа^** .

— Нет, спасибо.

Отойдя на несколько шагов, я открываю томик: мне любопытно, кто же тот счастливый
адресат моего былого подхалимажа. И застываю
на месте. У меня было меньше одного шанса из
тысячи наткнуться именно на этот экземпляр.
Тот самый, что изменил всю мою жизнь.

Я прислоняюсь к парапету, в горле ком. Я и
забыл, что написал на этой книге. Ну и дерзким
же я был тогда. Надпись, адресованная двум
читателям, столь же хитроумная, сколь и искренняя, с видами на будущее, которого я в те
дни даже вообразить не мог. Какими путями
этот экземпляр двадцать лет спустя попал на
прилавок букиниста? Этот экземпляр, свидетель
единственного истинного приключения в моей
жизни. Этот экземпляр, стоивший мне двух незабываемых ночей любви, рискованной дружбы и
пули в спину.

Что это — случайность, знак судьбы или чей-
то умысел? Кто мог нарочно выложить
нашу
книгу на этот прилавок над Сеной, напротив
моей работы, у парапета, на который я облокачиваюсь шесть раз в день в перекуры? Я так
давно не получал вестей от Максима. Полина
же… Я думал, что мне удалось наконец ее забыть. Стук моего сердца и дурацкая улыбка,
такая широкая, что мошка залетела в рот, доказывают обратное.

Все началось со звонка из издательства «Портанс» в понедельник утром, когда я был занят глажкой своих рубашек. Анна-Лора Ансело, мой пресс-секретарь, воскликнула торжественным тоном:

— Вы получили Премию следственного изолятора в Сен-Пьер-дез-Альп!

Я молчал, и она спросила с нетерпением
в голосе:

— Вы рады?

Я выдавил из себя: «Потрясающе». В ту пору
я был автором покладистым. После благожелательного отзыва в «Репюбликен Лоррен» я получил «Золотую лозу», присуждаемую молодому таланту на Фестивале литературы и вина
в Паньи-сюр-Мозель; премию составляли три
ящика розового пино. Я ездил туда за наградой
и подписал тридцать книг. На сей раз я, кажется,
был окончательно
раскручен. По крайней мере, среди виноградарей и зэков.

— Где это?

— Простите?

— Сен-Пьер-дез-Альп.

— Не знаю. Где-то в Альпах. — С досадливым вздохом и раздражением в голосе (видно, ей пришлось надеть очки, чтобы разобрать
написанное) Анна-Лора добавила: — Премия
не денежная, но к ней прилагается приглашение.

— Погостить в следственном изоляторе?

Мою реакцию Анна-Лора, похоже, не оценила. Она была из тех, кто блещет серьезностью.
Конский хвост, воротничок, застегнутый до последней пуговички, низкие каблуки. Профессионалка во всем. Ей чуть было не довелось поработать с Маргерит Дюрас в 1978 году. Но когда
она приехала в Нофль-ле-Шато, чтобы встретиться с ней, некий булочник, любивший пошутить, показал ей не на тот дом, и она вломилась
к аятолле Хомейни. С тех пор юмор Анна-Лора
воспринимает как личное оскорбление.

— Знаете что, премия есть премия. Карьера
писателя не делается в один день, Куинси, даже
если на вас работает имидж издательства «Портанс». С чего-то надо начинать, и всему свое время. Вручение состоится 16 февраля в 11 часов.

— В комнате для свиданий?

— Они не уточняют. Я свяжусь с ними, все
выясню и перезвоню.

Десять дней спустя я сел на поезд в 5.28.
Обратно на Лионский вокзал в тот же вечер в
23.30. Как выяснилось, обещанное приглашение
предполагало всего лишь коктейль для прессы,
сеанс подписей и встречу с читателями-арестантами, проголосовавшими за меня. Все организовала владелица местного книжного магазина
мадам Вуазен, которая заказала сто пятьдесят
экземпляров «Энергии земляного червя» и напечатала за свой счет манжетку^*** «Литературная
премия следственного изолятора Сен-Пьер».

— С ума сойти, как она на вас запала, — сухо
заметила Анна-Лора.

Это не была ревность, ей просто надоело:
мадам Вуазен звонила по три раза на дню, чтобы обговорить условия моей поездки, передать
формальности, соблюдения которых требовала
тюремная администрация, и дополнить мою биографию.

Эта последняя просьба стала для меня проблемой. Что добавить к трем строчкам, напечатанным на задней обложке книги, под анонсом?
«Куинси Фарриоль, 21 год, родился в Тионвилле
(Мозель), холост, живет в Париже и работает в
сфере недвижимости». «Дополнить мою биографию» значило бы уточнить, что по роду занятий
я настилаю ковровые покрытия, а обнародовать
эти подробности мне совсем не хотелось. Тем
более если эта владелица книжного магазина и
впрямь имеет на меня определенные виды.

В пустом вагоне, увозившем меня к ней, рассеянно глядя на зимний пейзаж, я невольно
представлял ее себе белокурой и налитой, столь
же желанной, сколь и недоступной. Молодой
вдовой, к примеру, спроецировавшей на себя
ярко выраженную сексуальную неутоленность,
исходившую от моего романа. Да, она, должно
быть, почувствовала между строк эту откровенно автобиографическую обделенность, в которой факт публикации — эта наконец-то осуще-ствившаяся неотвязная мечта, с самого детства
отравлявшая мне все прелести обыденной жизни, — ровным счетом ничего не изменил.

«Хорошо быть писателем — девушки так и
падают», — говорили мне в «Клиши-Палас». Как
же. До сих пор мне в руки упала только одна
мертвецки пьяная фотографиня на Книжной
ярмарке в Бриве. Подцепить такую можно было
только в темноте, что я и сделал под древними
шарами-стробоскопами в «Кардинале», китчевом
клубе в стиле семидесятых, где проходил банкет
по случаю закрытия ярмарки. Пятьдесят лет и
все зубы свои. Из тех, что спрашивают между
двумя отсосами:

— А почему ты не печатаешься в «Галлимаре»? Это куда круче.

Я ответил, что мне там отказали. Она сказала
«ага», снова взялась было за дело, но передумала:

— Извини, совсем забыла позвонить Флоранс.
Пока она болтала с подружкой, я уснул, а
когда проснулся в полдень, на одеяле белел самоклеящийся листочек с телефоном Антуана
Галлимара и подчеркнутой припиской: «От
меня». Поскольку она не подписалась, а имени
ее я не знал, эпизод для упомянутого издателя
последствий не имел.

Вот к чему сводилось единственное мало-мальски яркое событие моей юной литературной карьеры. Дополнять им свою биографию
для достопочтенной мадам Вуазен я не счел необходимым.

* Поль Гют (1910–1997) — французский романист и
эссеист. — 
Здесь и далее примеч. перев.

** Мишель Друа (1923–2000) — французский писатель
и журналист, член Французской академии.

*** Манжетка — полоска бумаги в виде кольца, надеваемая
на издание. На манжетке печатается дополнительная информация, появившаяся после выхода тиража.