Генри Лайон Олди. Циклоп. Книга первая: Чудовища были добры ко мне

Генри Лайон Олди. Циклоп. Книга первая: Чудовища были добры ко мне

  • «Азбука-Аттикус», 2012
  • Однажды в подземельях Шаннурана, где властвует чудовищная Черная Вдова, сошлись трое: мальчик Краш, приемный сын Вдовы, великий маг Симон Пламенный и авантюрист Вульм из Сегентарры. Двадцать лет спустя судьба вновь сводит их вместе. Мальчик вырос, откликается на прозвище Циклоп и носит кожаную повязку, закрывающую лоб. Маг после битвы с демоном тяжело болен — и вынужден искать помощи у Циклопа. Что же до авантюриста, то он хорошо усвоил, что лишь драконы смеются последними. Зимой, в снегах, заваливших мрачный город Тер-Тесет, этой троице будет жарко. Гибнет настройщица амулетов Инес ди Сальваре, которую болезнь превратила в чудовище, и Циклоп — верный слуга Инес — решает продолжить исследования хозяйки, над которыми смеялись сильнейшие волшебники округи…

    Роман «Циклоп» авторы посвятили Роберту Говарду, одному из отцов современной фэнтези. Впрочем, декорации «меча и магии» лишь оттеняют реалистичность повествования. Первая книга романа включает в себя также рассказы «Сын Черной Вдовы» и «Принц тварей» — картины прошлой жизни героев.

  • Купить книгу на Озоне

Я думал, казня тебя, что месть утоляет боль. Я ошибся.

Ночь, когда умер король Фернандес, Вульм провел
без сна. Он не знал, что яд уже во рту шута, и с утра на
престол воссядет принц Ринальдо. Зато он отлично
знал, что станет делать, если выйдет в город и доберется
до пьяных горлопанов, мешающих спать честным людям.
Гвалт стоял — хоть уши затыкай. Бочки с дармовым
вином, должно быть, выкатили на каждый перекресток.
Мимо гостиницы шлялись хмельные толпы, крича про
изменников. Сам Вульм к последышам Янтарного грота
относился с полным равнодушием. В его возрасте
размен — штука бессмысленная, вроде ногтя на носу.
А юнцы… Кому охота себя калечить ради грядущих барышей
— вперед, милости просим! Иногда Вульм, конечно,
задумывался о том, что число изменников в ТерТесете
растет и скоро обычному человеку будет некуда
податься, кроме гильдии метельщиков…

Мимо протопала очередная толпа. Вульм вскочил,
распахнул окно — и вылил ночной горшок крикунам на
головы.

— Бей изменника! — заорали снизу.
Вульм плюнул, вернулся на тюфяк и, как ни странно,
заснул. Вопреки обыкновению, а может, благодаря
бессонной ночи встал он поздно. Кликнул служанку с
тазом холодной воды, наскоро умылся, прислушиваясь
к звукам наверху. Кажется, маги были у себя. Точнее сказать
он не мог — пьяный загул, судя по шуму за стенами
«Меча и Розы», продолжался. В гвалте проскальзывали
нотки, хорошо знакомые Вульму. Их становилось все
больше, пока он не уверился окончательно: убивают.
Людей убивают, они кричат. А убийцы радуются — вдвое
громче. Значит, убийцы случайные, без опыта. Мятеж?
Вряд ли. Мятежники уже столкнулись бы со стражей, а
нет, так с королевской гвардией. Погром? Вспомнилось
ночное: «Бей изменника!» Вульм пожал плечами. Если
честные тер-тесетцы вздумали уполовинить число последышей
Янтарного грота, это их дело. И короля Фернандеса,
вздумай его величество поддержать погромщиков
— или насадить их головы на пики.

Объявление о смерти Фернандеса Великолепного
и восшествии на трон Ринальдо Заступника, врага мерзких
изменников, Вульм благополучно проспал.

Вскоре маги покинули гостиницу, и Вульм увязался
следом. Гостиница стояла на окраине, изменников в
квартале жило — раз-два и обчелся. Девятый вал резни
сюда не докатился, кипя багровой пеной в иных местах.
Маги шли, беспокойно оглядываясь по сторонам. Циклоп
что-то говорил Симону, Симон кивал. Вдали над
крышами поднимались столбы дыма — густые, аспидно-
черные на фоне бледного зимнего неба. Там горели
дома. Мимо, торопясь, время от времени бежали какието
люди. Мародеры, оценил Вульм. Тащат что попало.
Маги свернули в переулок, где кого-то били, и остановились
— так резко, что Вульм едва не налетел на подопечных.
Встав за углом, он пригляделся. Били мальчишку.
Камнями. Здоровенного детину — должно быть,
отца — уже прикончили. Мальчишка ковылял прочь,
держась за стену, потом полз, цепляясь за обледенелый
булыжник; потом замер, ткнувшись носом в башмаки
Циклопа.

— Эй, чего встали?

— Проваливайте!

— Сами ублюдка добейте! Разрешаем!

Уходите, одними губами шепнул Вульм. Ну, мальчишка.
Ну, убьют. Одним изменником больше, одним
меньше. Ваше-то какое дело?

— Защитнички!

— Песок сыплется!

— Валите, пока мы добрые!

От Симона пахнуло жаром. Маг врос в мостовую,
окаменел без движения. Не уйдет, уверился Вульм. Вот
ведь старый дурак… Он и тогда, двадцать лет назад,
остался в подземельях, а я ушел. Я и сейчас уйду. Симон
сожжет буянов, и мы пойдем дальше. Что ему грозит?
Вызовут на королевский суд, оправдается… Мальчишка
у ног Циклопа поднял голову. В мокрых от слез глазах
изменника плескалась надежда. Наверное, у Мари были
такие же глаза. Красавец Теодор Распен изгалялся
над жертвой, а девочка ждала: вот сейчас вернется отец.
Сильный отец. Справедливый отец. Отец-защитник.
Мари ждала, и надежда таяла.

Пока не растаяла до конца.

Вульм вышел из-за угла. Нет, годы никуда не делись.
Да и Симону Пламенному вряд ли нужна помощь. Возраст
помутил твой рассудок, Вульм из Сегентарры. Ты
делаешь глупости, жалкий, сентиментальный старик,
а значит, долго не проживешь.

Он встал рядом с магами — и взялся за Свиное Шило.

* * *

Камни бьют в стену. Камни бьют в тело.

Каждое попадание — изменение.

Корчась под ударами, истекая кровью, Танни радуется.
Он знает: калеча плоть, камни делают ему подарок за
подарком. Превращают в иное, могучее существо. Грузчик?
Воин! Он встанет с мостовой, и встанет в гневе и
ярости. С хищным мечом в руке. С багровым глазом во
лбу. С огнем, накинутым на плечи, словно плащ. Три
старца, явившись из зимней стужи — не в смертной
ли судороге разума? — соединят усилия, превратятся в
одного беспощадного убийцу, и звать мстителя будут
Танни. Какая-то заноза кроется в этой прекрасной будущности,
мешая поверить до конца. Саднит, отравляет
душу сомнением. Танни — воин! — вырывает занозу
с корнем. Он отомстит за отца! Он отомстит за Эльзу.

Он…

Тепло. Жарко.

Что-то давит на лоб. Нет, не ладонь сивиллы.

Отец!

…Эльза!

Страх упал с небес, вцепился когтями, окутал душными
крыльями. До одури, до смертного озноба Танни
боялся открыть глаза. Всего лишь миг назад он лежал на
обледенелом булыжнике, под градом камней, и ничего не
боялся, мечтая о мести. И вот — лежит на мягком, в тепле,
задыхаясь от дурных предчувствий. «Тряпье, — подумал
он. — Бросили на пол, как для собаки. Или расщедрились
на топчан?» Лоб холодила мокрая повязка. С осторожностью
зверька, угодившего в западню, мальчик принюхался.
Он боялся выдать себя даже трепетом ноздрей.
Запах жилья. Печная гарь, смолистые поленья. Ухо болит.
Ой, как болит! Ноет, дергает. Спина тоже болит.
И бедро. Губа распухла, как оладья. Во рту — острое,
злое. Царапает. Голова? Голова вроде ничего. И отрезанные
пальцы на ногах вспомнили, хвала Митре, что их
нет…

— Хитрец. Это хорошо.

— Почему?

— Хитрецы живучи…

— Ну, не знаю.

— Хватит притворяться, парень. Посмотри на меня.

Веки дрогнули. Зрячий глаз слезился, мешая как следует
разглядеть человека, раскусившего нехитрый обман.
Танни моргнул, слезы потекли на щеку. Над ним
склонился старик — тот, у кого лицо из разных половинок.
Значит, троица — не бред помраченного рассудка.
А мерцающий карбункул во лбу старика? Лоб незнакомца
вновь скрывала кожаная повязка. Танни с ужасом
представил, как она чернеет, обугливаясь, открывая
камень-пожар, вросший в кость и мозг.

— Вы…

— Я. Что ты хочешь сказать еще?

— Вы меня спасли?

Осколок переднего зуба оцарапал язык.

— Спас, — кивнул старик без особой приветливости.

— Я…

— Ты мне благодарен. Верю. Ты мне благодарен так,
что у тебя нет слов. И в это верю. Урок первый: не спеши
благодарить, даже если тебя удержали на краю пропасти.
Иногда пропасть — спасение, а спасение — кошмар.
Как тебя зовут?

— Танни… Натан.

До сих пор все звали его Танни. Но он больше не ребенок.
Отец погиб, теперь Натан — старший мужчина
в семье. Пусть старик зовет его полным именем. Даже
если старик — сумасшедший.

— Сесть сможешь?

Вместо ответа Танни — нет, отныне и навсегда Натан
— сел. Тело откликнулось многоголосием боли. Комната
завертелась колесом. У окна в кресле, свесив подбородок
на грудь, дремал второй старик — высоченный,
лысый, древнее руин. Единственный, кто остался недвижен,
как гвоздь, вокруг которого вертится мир. Это
он сомневался в живучести хитрецов — и, должно быть,
имел на то веские основания.

— Голова кружится?

Старик с повязкой на лбу видел мальчика насквозь.

— Все, уже прошло.

— Врешь. Значит, соображаешь. Я прав?

— Наверно…

— Соображай, парень. От этого зависит твоя жизнь.

— Я понял. — Натан проглотил комок в горле. — 
Я понял, господин.

— Зови меня Циклопом.

— Хорошо, господин Циклоп. Вы маг?

— Нет. — Придвинув табурет, Циклоп сел напротив.

— Теперь спроси, добрый ли я человек. И я снова
отвечу: нет. Я тебя спас не по доброте душевной. Заруби
себе это на носу, хитрец Натан. Ты мне нужен. Вслушайся
в мои слова. В них звучит все добро нашего славного мира:
«Ты мне нужен!» Большего я тебе предложить не смогу.

— Зачем я вам нужен, господин Циклоп?

В жарко натопленной комнате Натану сделалось зябко.
Он едва совладал с дрожью. Руки старика лежали на
бедрах и были вовсе не старыми. Гладкая, упругая кожа;
сильные пальцы музыканта. Эти руки скорее принадлежали мужчине средних лет. В сравнении с морщинистым,
странноватым лицом… Словно подслушав чужие
мысли, Циклоп сцепил пальцы обеих рук на колене.

— Боюсь, ты последний из изменников Тер-Тесета.

— Последний?!

— Если спасся еще кто-то, он сейчас за сто лиг отсюда.
Забился в такую нору, что и днем с огнем не отыщешь.
А ты — вот он. Хоть режь тебя, хоть с кашей ешь.

— Что вы хотите со мной сделать?

— Еще не знаю. — Циклоп задумчиво поскреб подбородок.

Под его взглядом мальчик чувствовал себя тушкой
кролика под секачом умелого повара. — Ты только
начинаешь меняться. Это кстати. Грозный Митра, как
же это кстати! Я буду за тобой наблюдать. Буду тебя изучать.
Возможно, ставить опыты…

— Опыты? Это как?

В ожидании ответа Натан весь покрылся испариной.
Циклоп, как нарочно, не спешил. Встал, прошелся по
комнате. С помощью кочерги открыл раскаленную печную
дверку, подбросил поленьев в огненное нутро. Вернулся,
снова взгромоздился на табурет.

— Опыты и пытки — родные братья. И те и другие
бывают болезненными. И те и другие ставят одну задачу:
постижение истины. Так говорила Инес ди Сальваре,
а она знала толк в истине. Где кроется истина, хитрец
Натан? В сердцевине. Значит, — Циклоп сунул в руки
мальчику жестяную кружку, доверху полную рябинового
чая; чай остыл, был еле-еле теплым, — нужно узнать,
что творится у человека внутри.

— Вы будете меня резать?!

Чай выплеснулся мальчику на ноги. Был бы кипяток
— ошпарил бы, как пить дать. С минуту Натан, да
и Циклоп тоже смотрели на кружку. Жесть уступила
дав лению, от пальцев остались глубокие вмятины. Еще
чуть-чуть, и Натан скомкал бы посуду в кулаке.