Маргарита Павлова. Писатель-Инспектор. Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

  • М.: Новое литературное обозрение, 2007
  • Переплет, 512 с.
  • ISBN 5-86793-512-4
  • 1500 экз.

По долгу службы или велению души

Словесность (научная) и коммерция, как знаем, уживаются с трудом. Издательство «Новое литературное обозрение» все более удаляется от начальных идеалов и под влиянием иных и модных веяний до предела суживает свою «Научную библиотеку»: в прошедшем году издано всего пять книг, из которых единственная дельная и внятно написанная — книга Л. Флейшмана «От Пушкина к Пастернаку». При этом издательство имеет претензию «выглядеть европейцем»: например, как принято в зарубежных научных монографиях, цитаты графически выделяются при наборе; но пресловутое российское разгильдяйство на месте: в рецензируемой книге, обильно оснащенной интереснейшими источниками, цитаты то выделены (на западный манер), то нет. Хуже того: нигде в книге не сказано, чтo за голый мальчик стоит на первой странице обложки за спиной Сологуба (хотелось бы знать также автора и дату создания портрета писателя), равно неизвестной оказывается и загадочная картинка — некто крылатый в котелке и с плеткой — на четвертой странице обложки. На книге обозначена фамилия корректора — тем хуже: то и дело отскакивающие от текста обозначения номеров сносок, опечатки, начинающиеся прямо с аннотации,— свидетельства его неряшливой работы.

К счастью, все искупается содержанием книги. Издательство может успокоиться и в нынешнем году не выпускать больше ни одной книги в своей «Научной библиотеке» — выполненное М. Павловой исследование биографии и первых двадцати лет творчества Федора Сологуба служит свидетельством тому, что здесь еще в цене содержательные, осмысленные и по-русски написанные монографии (лишь как мелкая подачка более ценимой издательством стилистике в книге выскакивают: «креативная миссия» — с. 155; «сомнительный пиар» и «литературный имидж» — с. 338).

М. Павлова, кажется, впервые исследовала и осязаемо продемонстрировала, как из дьявольских жизненных обстоятельств, которые ведут обыкновенно лишь к уничтожению личности: систематического родительского насилия (порки), раннего детского онанизма, нелюбви товарищей по школе (и снова порки), презрения и преследования со стороны сослуживцев (и порки уже в 20–30 летнем возрасте),— как из этих вот диких обстоятельств произошел уникальный феномен писателя Федора Сологуба. Интуитивно (инстинктивно защищаясь?) еще в юношеском возрасте (о чем свидетельствует ранняя поэма «Одиночество. История мальчика-онаниста») и далее, в процессе службы учителем и инспектором городского училища, он превращал свой горестный опыт в творческий акт, постепенно умудряясь (здесь это слово самое уместное) придавать индивидуальному значение всеобщего. В книге М. Павловой тщательно исследовано, насколько уникальная степень откровенности Сологуба в творческом акте делала его в той же мере уязвимым для всевозможных сторонних интерпретаций личности писателя.

Как будто, однажды в детстве обнажившись для порки, он так и простоял в этой беззащитной позе всю свою жизнь.

Надежда Петрова

Дуглас Смит. Работа над диким камнем: Масонский орден и русское общество в XVIII веке

  • Перевод с англ. К. Осповата и Д. Хитровой
  • М.: Новое литературное обозрение, 2006
  • Переплет, 224 стр.
  • ISBN 5-86793-478-0
  • 1500 экз.

Фармазоны, мартинисты, «мартышки», вольные каменщики и прочие

Книг о масонах написано великое множество. Русских, переводных, изданных в прошлом веке и трудов современных историков. Масоны и тамплиеры, масоны и власть, масоны и богоискатели, и даже — масоны и шаманы, масоны и ваххабиты. В этой книге тоже есть свое «и»: масоны и русское общество.

Отличие этого издания от подавляющего большинства других книг «масонской тематики» состоит, если так можно сказать, в «камерности исследования». Дуглас Смит сосредоточился на одной-единственной теме и постарался ее максимально широко раскрыть. От своей задачи он не отступил ни на йоту, и отказ от желания «объять необъятное» автору пошел явно на пользу. В книге прослеживается появление первых масонских лож в России и формирование отношения к масонам со стороны российского общества на протяжении XVIII века.

Небольшое предисловие вводит нас в мировую историю масонства — первые ложи в России были английскими. На первый план Смитом выводится моральный аспект масонства: эти общества пытались воспитать идеального человека и гражданина. Процесс обуздания низменных страстей назывался «работой над диким камнем». В зависимости от степени «обработки камня» масону присваивался тот или иной титул в ложе.

Время распространения масонства совпало в России с зарождением гражданского сознания и формирования «почтенной публики» — образованного слоя российского общества, не чуждого политики, культуры, литературы. Появляются кружки, клубы по интересам, входит в моду театр, набирает объемы книгопечатание в России. Казалось бы, это именно то, о чем мечтали масоны. Именно они должны были составить костяк нового российского общества. Но, увы, этого не произошло. «Почтенная публика», необразованное крестьянство, служивый люд и городские власти оказались едины в одном: в своей ненависти к масонам. Прислужники сатаны, пожиратели младенцев, богохульники, тайные революционеры, заговорщики, шарлатаны — фигура масона стала пугалом для всех. Ложи закрываются, их члены подвергаются арестам и гонениям. С 1822 года масонство в России под запретом.

Книга Дугласа Смита интересна обширным фактическим материалом: автор основательно поработал в российских архивах. Сделаны небольшие открытия: например, мало кто знает, что существовали женские ложи. Одна из них называлась «Английские амазонки»: они ратовали за свободу женщин и финансовую независимость. Думаю, что российским феминисткам было где порезвиться. Также нам предложена «правдивая история» графа Калиостро, который, оказывается, не только оживил статую, но и основал собственную ложу.

Соблюдая фактическую точность, автору удалось передать «дух эпохи»: мы побывали и на собраниях вольных каменщиков, и в городских трактирах, распевая песни о «проклятых фармазонах», а в придворных театрах на представлении комедии Екатерины II «Обольщенный», где на сцену выведен все тот же масон.

Книга Смита существенно отличается от множества недобросовестных трудов на модную тему масонства. Прежде всего, солидной документальной базой исследования, а кроме того — легкостью изложения и доступностью материала современному читателю. В общем, книга должна быть интересна той самой «почтенной публике» — образованным слоям современного российского общества. Будем надеяться, что масонофобия в нашей стране уже пошла на убыль.

Ольга Кадикина

Наталья Голицына, Андрей Шарый. Знак 007. На секретной службе Ее Величества

  • М.: НЛО, 2007
  • Обложка, 208 с.
  • ISBN 5-86793-495-0
  • 5000 экз.

Его зовут Бонд. Джеймс Бонд

Красавец мужчина. Настоящий джентльмен. Светский лев. Благородный авантюрист. Азартный игрок. Секретный агент на службе Ее Величества королевы Британии. Джеймс Бонд уже давно покорил сердца по обе стороны океана. Издательство «НЛО» выпустило книгу об агенте 007 в серии «Кумиры нашего детства». Джемс Бонд действительно был — и остается — кумиром для многих поколений читателей и, прежде всего, кинозрителей.

В чем секрет популярности этого персонажа? Бонд — не первый супергерой, спасающий человечество от мирового зла, а заодно и вырывающий из лап гангстеров красавицу-блондинку. Но он единственный, кто делает это изящно, легко, аристократично, не помяв атласных лацканов элегантного смокинга. В сущности, Джемс Бонд — это собирательный, уже давно мифологичный образ легендарного героя и настоящего джентльмена.

О том, как формировался этот образ — начиная с романов Йена Флеминга и заканчивая последним фильмом бондианы «Казино Royale» — и рассказывается нам в книге «Знак 007». Рассказывается подробно, внятно, систематично и с массой наглядных примеров. Авторы — журналисты «Радио Свобода» Наталья Голицына и Андрей Шарый — пишут о прототипах Бонда, о судьбе романов Флеминга, о режиссерах бондианы и актерах, воплотивших на экранах образ бессмертного супершпиона. Вы слышали о том, что главным прототипом агента 007 является его создатель, Йэн Флеминг? Знаете ли вы, что роман «Из России с любовью» был любимой книгой президента Кеннеди? И что существует 21 экранизация романов о британском супершпионе? И это — самый успешный проект в истории кино, принесший за 40 лет более трех миллиардов долларов прибыли? Догадываетесь ли, что крупнейшие мировые корпорации «бьются насмерть» за право демонстрации своих товаров — машин, напитков, сигарет… — в каждом «эпизоде» бондианы? А также о тех баталиях, которые происходили вокруг утверждения Дэниэла Крейга на роль нового Бонда?

Радует то, что это издание — не просто собрание разного рода «жареных» фактов и эффектных примеров, а подробное структурированное исследование создания и мифологизации образа агента 007. Книга открывается биографией Флеминга, далее нам предлагается история литературного и кинематографического образов британского секретного агента. Отдельные главы посвящены режиссерам и продюсерам бондианы, и еще одна — актерам, воплотившим на сцене один из самых популярный кинообраз XX века. Перед нами встает и череда «сопутствующих» персонажей — девушек Бонда, вечной секретарши мисс Манипенни, главного оружейника мистера Q. Также в качестве своеобразного справочного материала в книгу включены краткие изложения содержания произведений Флеминга, хронология выхода романов и фильмов, описание (режиссер, актерский состав, аннотация) кинолент.

Разумеется, не была обделена вниманием и последняя экранизация романа Флеминга — одноименная лента «Казино Royale». Авторы приходят к выводу (и я полностью с ними согласна), что это — фильм о другом Бонде. Мартин Кэмбелл усложнил образ главного героя, сделав больший акцент на психологии, а не на экшене: в полном соответствии с сегодняшними кинематографическими традициями. Фильм от этого выиграл, но у зрителей, пересмотревших и полюбивших предыдущие 20 «эпизодов», остается чувство недоумения: а где же здесь привычный Бонд?

На мой взгляд, самое существенное достоинство книги заключается в том, что авторы раскрывают перед читателями механизмы формирования и «раскрутки» знаменитого образа. Перед нами рассказ о том, как персонаж «шпионского романа» начинает жить на киноэкране, и занимает в нашей жизни то же место, что и Фантомас, Зорро, Дракула, Винетту… Кстати, в предисловии к данному изданию есть на намек, что серия «Кумиры нашего детства» будет продолжена книгами именно о них.

«Знак 007» — это не художественное произведение. Но читается оно «в запой» — как хороший приключенческий роман. В сущности, авторы нам и предложили историю приключений агента 007 в литературе, кинематографе, в наших душах и наших сердцах.

Ольга Кадикина

Надежда Киценко. Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

Вторая половина XIX века. Россия входит в эпоху потрясений. Все, что было незыблемым и, казалось, таким и останется, меняется. Нет больше автаркии, невозможно жить без влияний извне. А что принесет окружающий мир — неизвестно. А оттого неуютно в настоящем и страшно в будущем. В таких условиях человеку свойственно найти опору, искать маяк. Причем бессознательно он должен отвечать двум критериям: демонстрировать укорененность и обладать способностью, как сейчас сказали бы, креативностью. Тот, кто сможет соответствовать этому, станет не просто авторитетом — он станет властителем, причем не только поведения, но и мыслей.

Одним из них (впрочем, не единственным) и стал Иоанн Кронштадтский; символ увядания старой, уходящей «матушки Руси». Он родился при Николае I (1829), в эпоху Пушкина («золотой век»), а умер при Николае II (1908), в «век серебрянный». Вдумайтесь! Это ведь два совершенно разных мира. Много ли сходств найдем мы в них… Буду благодарен, если укажете. Люди узнавали, что у них все больше и больше возможностей для удовлетворения своих желаний… Но вот что оказалось странным: они обнаружили, что особой радости это обстоятельство не приносит. Наоборот, тревога и головная боль с суетой (причем все более и более бессмысленная по ощущениям) одна. И тогда возникает вопрос: «Зачем?» Вопрос о смысле жизни… А что за структура более всего претендует на четкое решение этой проблемы? Правильно — религия. Но старая, в нашем случае государственная, синодальная версия в новых условиях неадекватна. Нужно новое, но с опорой на старое. Потому-то и оказался востребован герой книги. Ничто не действует на подсознание так эффектно, как набор притягивающих и манящих символов. Религиозный культ — один из примеров набора таковых. И если служба не казенная, а предельно экзальтированная, не останавливаемая даже в случае смерти прихожан, то это сильный ход. Человек нуждается в том, что бы кто-то поговорил с ним по душам. Исповедь — форма такового разговора. А если она проводится не в «часы приема», а в любое время суток?.. Потянешься ведь к тому, кто готов тебя выслушать даже ночью. И вот уже распространяется мнение о праведнике. Поможет всем. А ближний-то уже не способен на это. У каждого свои проблемы, каждый за чем-то гонится. Вековая общинность рушится на глазах… Непривычно и страшно.

Понятно, что стали задаваться известными русскими вопросами: «Что делать?» и «Кто виноват?». Себя обвинить всегда сложнее, чем другого. И поскольку все новое пришло извне, значит корень проблем в чужих, не русских и не православных. Это было политическое кредо отца Иоанна и, надо сказать, нашло (и сейчас находит) определенный отклик верующей паствы. Интересно почитать об его взаимоотношениях с «Союзом русского народа».

Нельзя не сказать об отношениях Иоанна с «хозяевами жизни», с теми, кто парадоксальным образом сочетает в себе безудержную любовь к земным благам и экзальтированную религиозность. Подобный симбиоз весьма показателен и достоин внимания. Тем более что эта тенденция в нашем обществе сейчас реанимирована. Да и стремление найти опору в традициях, когда не знаешь, что будет в следующий момент опять в моде. Яркий пример — магнитные иконы в автомашинах. Хотим мы этого или нет, но это — подавленное проявление страха. Это пример совмещения нового и старого. И, в общем, не каноническое православие.

Алексей Яхлов

Медлар Лукан, Дуриан Грэй. Туризм для декадентов (The Decadent Traveller)

Первыми декадентскими путешественниками были, вероятно, Аскилт и Энколпий, персонажи петрониевского «Сатирикона», только их путешествие совершилось в I веке нашей эры в Средиземноморье, а Дуриан Грей и Медлар Лукан путешествуют в конце XX в Санкт-Петербург, Неаполь, Каир, Токио, Новый Орлеан и Буэнос-Айрес. Остальное то же: вакхические пиры, оргазмические бани, упругие попки мальчиков и необъятные телеса перезрелых женщин.

Классическое образование понуждает героев раздавать поклоны своим великим предшественникам, среди которых и маркиз де Сад, и Алистер Кроули, и страницами цитировать «Москву-Петушки», «Жюстину» и Бодлера. Пункты маршрута раскрываются с самых волнующих и порочных сторон, но вряд ли эта книга сможет послужить путеводителем — разве что по истории декаданса, понимаемого авторами (героями) весьма своеобразно. Эта книга не претендует на пророческую многозначительность, как романы де Сада, и она не станет для будущих поколений настольной, как «Москва-Петушки», скорее, она — способ передать веселый привет европейским развратникам всех времен; читателю же предлагается вместе с героями (авторами) поиграть в аристократическую небрежную распущенность.

И это тем более умилительно, что реальные авторы этой книги, скрывшиеся за масками редакторов, — оксфордские преподаватели, исследователи литературы и авторы нескольких книг для детей. Надо полагать, для детей они пишут в несколько ином духе. Вместе они написали три книги о приключениях декадентов Медлара и Дуриана — «Поваренная книга декадентов», «Садоводство для декадентов» и «Туризм для декадентов». Две из них, первая и последняя, уже вышли на русском языке, дополненные прекрасными полноцветными иллюстрациями.

Вадим Левенталь

Антон Долин. Такеси Китано. Детские годы

В России японское кино ассоциируется главным образом с двумя «К» — Акира Куросава (воплощение киноклассика) и Такеси Китано (воплощение неокиноклассика). Не слишком нормальная ситуация: в кинематографе Страны Восходящего Солнца были и есть фигуры куда более значительные, но, впрочем, отраден сам факт интереса к японским фильмам.

Некоторая ирония такого положения вещей заключена в том, что мировая слава режиссеров Куросавы и Китано уступает таковой на родине. Куросава всегда был в тени Одзу или, например, Фукасаку. Китано безмерно популярен как актер-комик и телезвезда, а вот его постановочные опыты по большей части воспринимаются некоторым баловством любимца публики, испытывающего своими режиссерскими, в основном некоммерческими, работами терпение своих верных поклонников (разве успех «Затойчи» в эту схему не вписывается).

Разумеется, талант и незаурядность Китано сомнению не подлежат, тем больше заинтриговало меня появление первой (если я ошибаюсь, пусть меня поправят) довольно большой книги о нем на русском языке. Название «Такеси Китано. Детские годы» не должно вводить в заблуждение: кинокритик Антон Долин пишет не о нежном возрасте Китано, а о всей жизни, проводя одновеременно анализ основных работ режиссера-актера-писателя-художника-телеведущего и завершая свое исследование тремя очень интересными интервью с героем книги.

На выбор названия и общую концепцию книги повлияла очевидная любовь Китано к играм (это заметно в каждом фильме), его демонстративный отказ «вести себя по-взрослому» (что видно по интервью, в поведении на публике и в телешоу «Бита» Такеси). Западные критики величают Китано «вечным Питером Пэном», с чем Долин полностью соглашается.

Отсюда же и структура книги. Она разделена на главы, посвященные разным ипостасям Китано, его вариациям на темы различных киножанров, а связываются главы воедино темой игры. Игры в чемпиона (спорт в картинах Китано), в клоуна (Китано-комик и телеведущий), в полицейских и якудза (гангстерские фильмы Китано), в самураев и т. д. Подход привлекательный, позволяющий читателю лучше узнать героя книги с самых разных сторон. Долин, относящийся к Китано с очевидным восхищением, старается представить своего героя со всех сторон. Потому в «Детских годах» много важной для поклонников Китано и японской культуры вообще сведений о литературной деятельности «Бита» (напомню, таков его творческий псевдоним), телеработах, связях с миром моды, о чем русскоязычному читателю раньше было сложно узнать. Портрет разностороннего Такеси Китано получается живым, привлекательным и почти полным.

Вот это «почти» мешает назвать книгу Долина удачной. Удачной именно в области киноведческой. Рассказывать о Китано, оставляя вне книги традиции жанров, в которых объект исследования работал и работает, вряд ли удачная идея. Китано любит говорить, что смотрит мало фильмов, кинокритику же не стоит следовать его примеру. Раз Антон Долин довольно много пишет о традиции театра Бунраку, рассказывая о фильме «Куклы», то разумно было бы побольше внимания уделить традициям криминального или самурайского кино. Нельзя передать значение работ Китано в «якудза эйга» (гангстерском кино) без рассказа об особенностях жанра и сравнения Китано-режиссера с такими фигурами, как Киндзи Фукасаку или Норифуми Сузуки, а Китано-актера с Кеном Такакура или Бунта Сугавара. Как нельзя избежать сравнения с другими современными мастерами жанра (Рокуро Мочизуки). Такая же ситуация и с «самурайским фильмом». Необходимо, на мой взгляд, рассказать о трактовке образа Затойчи у Китано и в классическом киносериале об этом персонаже (над которым работали такие асы, как Кендзи Мисуми и Кадзуо Икехиро). Возможно, автор или издательство не хотели перегружать книгу именами и обилием информации, но такую позицию я оправданной не считаю: мне было бы интересно более развернутое исследование.

Словом, спасибо Долину за книгу, но я буду ждать «дополненного» переиздания с заполненными лакунами, о которых он сам предупреждал в предисловии. А от серии «Кинотексты» жду продолжения темы: в японском кино еще много замечательных деятелей, заслуживающих отдельных исследований.

Иван Денисов

Вильям Фрэнсис Райан. Баня в полночь (The Bathhouse at Midnight)

  • Серия: Historia Rossica
  • Перевод с английского Л. И. Авиловой, И. И. Соколовой, О. В. Беловой, Е. Б. Смилянской, А. В. Чернецова, Н. И. Шленской
  • Новое литературное обозрение, 2006
  • Твердый переплет, 720 с.: ил.
  • ISBN 5-86793-444-6
  • Тираж: 3000 экз.

Известно ли вам, что гадание на кофе считалось самым верным, и некоторые даже избегали его использовать? А знаете почему? Если к вам в руки попадет книга В. Ф. Райана, вы сможете ответить на этот вопрос.

«Баня в полночь: Исторический обзор магии и гаданий в России» — одно из тех изданий, которое заинтересует как специалистов, так и непосвященных читателей. Главы можно было бы издавать отдельно под названием «1001 способ Рождественских гаданий» или «Все любовные заговоры». Прекрасный материал для издателей и поклонниц женских журналов, увлекающихся нумерологией и ономастикой. К сожалению, многие гадания уже недоступны современному читателю — например, гаруспиции и гадания по лопаточной кости, но «Круг царя Соломона», если постараться, найти можно.

А если серьезно, то надо разочаровать тех, кто собирался использовать этот труд как настольную книгу мага. Работа Райана представляет собой прежде всего исторический обзор магических и гадательных текстов. Хронологические рамки исследователь определяет IX—XVIII вв., но не избегает обращений и к более позднему времени.

Освещая тему магии, Вильям Фрэнсис Райан ничего не оставил в стороне: начиная с описания всех возможных влияний, соотношения магии и религии, заканчивая алхимией и астрологией. Все, что может оказывать хоть какое-то магическое действие, описано и классифицировано: христианские и языческие талисманы и амулеты, заговоры и толкования снов, магия букв и цифр, геомантия. Не забыто ничего, что может быть отнесено к materia magica: пища, травы, животные, рыбы, птицы, вода и металлы. Здесь вы узнаете, чем отличается ворожей от волхва и колдуна, прочтете о юридических основах магических практик в разные периоды русской истории.

Монография была изначально написана для англоязычного читателя, что во многом определило ее специфику. Подробнейшим образом Райан прослеживает традиции магических практик и связанное с ними поведение в быту. Российские читатели найдут здесь много интересного о собственной истории. Правда, иногда автор отходит от принятой объективности, и создается впечатление, что видишь пред собой свидетельства путешественника XV—XVI века. В частности, иногда встречаются курьезные высказывания такого рода: «Забылин мог бы испытать удивление и еще больший стыд, узнай он, что это поверье существует и по сей день».

Кстати, книга И. А. Забылина, изданная впервые в 1880 году, в наше время не потеряла актуальности: ее часто цитируют на свадебных сайтах и в разделах для молодых мам…

Полина Аркадова

Янни Коцонис. Как крестьян делали отсталыми. Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861—1914

То, что «умом Россию не понять», давно плотно вошло в наше сознание; это уже не столько ее «особенная стать», сколько удел нашей ментальности, не лишенной — вроде бы до сих пор — возможности «только верить», вероятно потому, что всякие иные возможности сама история нашего отечества упрямо ставит под сомнение.

На наше счастье (или удивление?), профессор Нью-Йоркского университета историк Янни Коцонис, вооруженный академическим педантизмом, пробился-таки сквозь цепкие льды русского национального мифа и почти совлек волшебные покровы непроходимой тайны с «загадочной русской души».

В центре его скрупулезного исследования — попытки русского правительства спешно «модернизировать» «отсталое» крестьянство после Освобождения последнего в 1861 году (в книге слово «Освобождение» всегда используется вместо «политкорректного» словосочетания «отмена крепостного права» и пишется с большой буквы).

«Модернизация» уклада жизни миллионов бывших рабов, некогда продаваемых оптом и в розницу через объявления в газетах, как показывает Коцонис, проходила в той же барской манере, что и их закрепощение. Деятельные «прогрессивные» господа и мысли не допускали о возможности самостоятельного хозяйствования вчерашних холопов, «темных», «неразумных» и «неорганизованных», поэтому все реформы были насильственными и хоть встречали пассивное — а порой и активное — сопротивление, это обстоятельство никогда не приводило к серьезным попыткам понять истинные чаянья самих освобожденных.

Неписаные правила выживания в узаконенной вековой неволе, да еще и освященной Церковью, подсказывали крестьянам линию поведения по отношению к бывшим работорговцам и рабовладельцам, чьим добрым намерениям никто не верил.

Эта вошедшая в плоть и кровь тактика выживания, строящаяся по принципу «я сделаю все, что вы хотите, только оставьте меня в покое», привела к тому, крестьянам было гораздо удобнее поддерживать стереотипы, которые охотно использовали «господа», нежели что-либо опровергать, тем самым провоцируя более ощутимое вторжение властей в уклад привычной жизни. И тогда грубость нравов, суеверие и неграмотность, порожденные крепостным рабством, превращались в сознании агрономов и инспекторов в непреходящую «отсталость», «серость» и «неученость» всего русского крестьянства. Крестьянин уже просто не мог быть не «отсталым».

Прочитав книгу американского историка, можно прийти к неутешительному выводу, что даже тем реформаторам, которые искренне желали процветания и свободы своему «народу», при непосредственном столкновении с этим самым народом было «умом Россию не понять» — в первую очередь потому, что «ум» их был отшлифован европейскими экономическими теориями и изысками западноевропейской культуры, а не необходимостью каждодневного примитивного изнуряющего труда и лавирования между гневом и милостью «цивилизованного» поместного сатрапа или его нецивилизованного, но от этого только гораздо более расторопного наместника.

Валерий Паршин