- Серия: Historia Rossica
- Перевод с английского В. Макарова
- Новое литературное обозрение, 2006
- Твердый переплет, 320 с.
- ISBN 5-86793-440-3
- Тираж: 2000 экз.
То, что «умом Россию не понять», давно плотно вошло в наше сознание; это уже не столько ее «особенная стать», сколько удел нашей ментальности, не лишенной — вроде бы до сих пор — возможности «только верить», вероятно потому, что всякие иные возможности сама история нашего отечества упрямо ставит под сомнение.
На наше счастье (или удивление?), профессор Нью-Йоркского университета историк Янни Коцонис, вооруженный академическим педантизмом, пробился-таки сквозь цепкие льды русского национального мифа и почти совлек волшебные покровы непроходимой тайны с «загадочной русской души».
В центре его скрупулезного исследования — попытки русского правительства спешно «модернизировать» «отсталое» крестьянство после Освобождения последнего в 1861 году (в книге слово «Освобождение» всегда используется вместо «политкорректного» словосочетания «отмена крепостного права» и пишется с большой буквы).
«Модернизация» уклада жизни миллионов бывших рабов, некогда продаваемых оптом и в розницу через объявления в газетах, как показывает Коцонис, проходила в той же барской манере, что и их закрепощение. Деятельные «прогрессивные» господа и мысли не допускали о возможности самостоятельного хозяйствования вчерашних холопов, «темных», «неразумных» и «неорганизованных», поэтому все реформы были насильственными и хоть встречали пассивное — а порой и активное — сопротивление, это обстоятельство никогда не приводило к серьезным попыткам понять истинные чаянья самих освобожденных.
Неписаные правила выживания в узаконенной вековой неволе, да еще и освященной Церковью, подсказывали крестьянам линию поведения по отношению к бывшим работорговцам и рабовладельцам, чьим добрым намерениям никто не верил.
Эта вошедшая в плоть и кровь тактика выживания, строящаяся по принципу «я сделаю все, что вы хотите, только оставьте меня в покое», привела к тому, крестьянам было гораздо удобнее поддерживать стереотипы, которые охотно использовали «господа», нежели что-либо опровергать, тем самым провоцируя более ощутимое вторжение властей в уклад привычной жизни. И тогда грубость нравов, суеверие и неграмотность, порожденные крепостным рабством, превращались в сознании агрономов и инспекторов в непреходящую «отсталость», «серость» и «неученость» всего русского крестьянства. Крестьянин уже просто не мог быть не «отсталым».
Прочитав книгу американского историка, можно прийти к неутешительному выводу, что даже тем реформаторам, которые искренне желали процветания и свободы своему «народу», при непосредственном столкновении с этим самым народом было «умом Россию не понять» — в первую очередь потому, что «ум» их был отшлифован европейскими экономическими теориями и изысками западноевропейской культуры, а не необходимостью каждодневного примитивного изнуряющего труда и лавирования между гневом и милостью «цивилизованного» поместного сатрапа или его нецивилизованного, но от этого только гораздо более расторопного наместника.