Юрий Арабов. Солнце и другие киносценарии

• Авторский сборник
• СПб.: Амфора, СЕАНС, 2006
• Переплет, 528 стр.
• ISBN 5-367-00187-4
• Тираж: 5000 экз.

Название серии «Библиотека кинодраматурга», затеянной издательством «Амфора» совместно с петербургским киноведческим журналом «Сеанс», мало того, что скучновато и отзванивает какой-нибудь «Библиотечкой юного ленинца», так еще и не вполне точно. Своей миссией, как понятно из названия, серия имеет ознакомить публику с текстами известнейших сценаристов — но, как оказалось, исключительно отечественных. Одновременно с арабовским вышел сборник Дуни Смирновой «Связь», позже последовали книги Алексея Германа и Светланы Кармалиты, Евгения Шварца, ожидают печати тексты Петра Луцика и Алексея Саморядова, Николая Эрдмана, Надежды Кожушанной, Ренаты Литвиновой, Юрия Клепикова… Альмодовар и Тарантино, надо думать, обрыдались оттого, что их не пригласили. Не знаю, чего тут больше — местечкового патриотизма, стремления избежать мороки с авторскими правами или квазикоммерческого расчета (аналогичная серия издательства «Новое литературное обозрение» «Кинотексты», в которой, в частности, вышел «Догвилль» Ларса фон Триера, в прокате, как сказали бы киношники, провалилась). Но факт, что «библиотека» эта без зарубежных классиков будет явно неполной.

С другой стороны, открывает серию сборник Юрия Арабова — и это отчасти искупает все издательские оплошности, уже совершенные и грядущие.

Книгу составили восемь сценариев Арабова, шесть из которых известны по фильмам: «Серый автомобиль» («Господин оформитель»), «Ангел истребления» («Посвященный»), «Апокриф» («Апокриф: Музыка для Петра и Павла»), сокуровская трилогия о диктаторах: «Мистерия горы» («Молох»), «Приближение к раю» («Телец») и «Солнце», — а два — «Конкубино» и «Ужас, который всегда с тобой» — пока существуют только в виде буковок. (Романный вариант «Конкубино» под названием «Флагелланты» не так давно выпустил «Вагриус». Желающие могут сравнить.) Читая все эти тексты, в который раз убеждаешься, что настоящая литература — это не обязательно романы-повести-рассказы, а вообще все, что приносит удовольствие от чтения. И удовольствие это доставляет не только собственно драматургическое мастерство Арабова, его умение, как пишет в предисловии Александр Сокуров, «создать магнитное поле, наполненное конфликтными смыслами», но и лаконичная образность, явно необязательная для служебного текста, каковым вроде бы является сценарий. Эта самая избыточность образности — безусловно, свидетельство настоящего искусства, которое по самой природе своей, как известно, избыточно и не имеет прикладного значения. «Лишнего-то мне как раз и надо», как говорил один известный персонаж.

«Стрелок на горе внимательно наблюдал их в оптический прицел. И палец на секунду захотел нажать на курок» («Мистерия горы»/«Молох»).

«Было в общем-то тихо, лишь отдельные реплики игроков прорезали эту возбужденную тишину, как ножом. И вдруг она лопнула: толпа ухнула, зашевелилась, и Грильо пододвинул к себе пачку ассигнаций; он выиграл» («Серый автомобиль»).

Те, кто знаком с арабовским творчеством исключительно по фильмам Сокурова с их звериной серьезностью и отождествляет этих двух художников, будут, возможно, поражены легкостью и остроумием автора, тем, что Арабов вообще-то может изготавливать по-голливудски мастерские, виртуозные даже гэги:

— Ну и… — пробормотал Володя, чтобы разрядить паузу.

— Ну и сказал я ей через час: «Нет, Дуся. Не сходимся мы характерами. Мне другая нужна, честная…»

Леша закрыл финку, давая понять, что разговор окончен.

— Ладно, — прошептал Володя, вставая и снимая с себя пиджак. Открыл платяной шкаф. Оттуда с грохотом вывалился человеческий скелет и лег к ногам всеми своими костьми.

— Это… ч-что? — заикаясь от ужаса спросил Вольдемар.

— Это Дуся, — задумчиво сказал Леша. («Ангел истребления»)

Дар Арабова-драматурга протеичен. Осознавая и безусловно признавая, что «автором является режиссер», он может изготовить и готическую новеллу для «фильма ужасов» («Господин оформитель» Олега Тепцова), а может сочинить для Александра Сокурова, который, пристально вглядываясь в своих героев, бежит всякой завершенности, (остро)сюжетности, — сцены с ослабленной, почти неосязаемой фабулой, практически не поддающейся пересказу. Юрий Арабов — как вода, что принимает любую форму, но при этом физические свойства ее остаются неизменны. Во всех своих сценариях, сколь бы различны они ни были, Юрий Арабов остается самим собой, ни в чем не жертвуя своими эстетическими и этическими принципами, которые явственно проступают в этих текстах и которые он четко формулирует в пространном интервью, также помещенном в сборнике.

— Можете ли вы как драматург представить идеальный жизненный путь человека?

— Жизнь в знании. Не в механическом сне, призванном удовлетворить тягу к деньгам, славе, власти — но в свободе от них. Чтобы различить добро, нужно бодрствовать каждую секунду, потому что за добро легко принять ему противоположное. Жизнь в постоянном напряжении, в постоянном различении добра и зла, в постоянном усилии — вот что для меня представляется идеалом. Я, конечно, далек от того, чтобы этому соответствовать. Сегодняшнее время целиком построено на самопрезентации. А если самовыражение имеет характер творческий, то самопрезентация, маркировка себя в общественном сознании целиком зиждется на гордыне. Я борюсь с этим как могу.

— Одну из ваших книг вы назвали «Механика судеб». Чувствуете ли вы сами, какую-то «механику» своей собственной судьбы?

— Ничего сверхъестественного я не чувствую. Я знаю, что единственно сущностное в мире — это любовь к своему ближнему и чувство Бога. Что, в общем-то, одно и то же. Вот и вся «механика».