- Сергей Даниэль. Музей. Аврора, 2012.
Давно ли вы читали литературу об искусстве? Не спешите отвечать. Вспомните: действительно ли вы читали тот модный альбом фотографий, или только пролистывали, цепляясь взглядом за названия работ и броские заголовки? И была ли та книга с мудреным названием и столь же туманным содержанием («эманация», «симулякр», «статусный художник») действительно литературой? Наконец, было ли пухлое исследование об «истории бытования предметов из собрания музея N» действительно посвящено искусству?
Нет, читать литературу об искусстве — удовольствие редкое. И тем замечательнее, что книга известного петербургского искусствоведа Сергея Михайловича Даниэля «Музей» это удовольствие предоставить может.
Во-первых, это настоящая литература — увлекательное повествование, написанное лаконичным, емким и образным слогом, напоминающим живую речь обаятельного и опытного рассказчика.
Во-вторых, эта книга действительно об искусстве. В ней рассказывается о группе молодых художников, что полвека тому назад каждый день скрывалась в одном ленинградском музее, где под руководством таинственного учителя занимались аналитическим копированием — занятием для тех времен вполне эзотерическим. На копирование обычное оно было ничуть не похоже — ведь плодом многонедельных штудий могли стать несколько линий на белом фоне. Впрочем, вовсе не холсты были целью их деятельности.
— «Скажите, молодой человек, вы хорошо видите?», — этим вопросом учитель встречал нового ученика и речь, конечно, шла не об обычном зрении. «Видеть» — значило понимать суть, внутреннее строение картины, скрытые пружины, которые определяют её драматургию и гармонию, собирают в неразделимое целое рисунок, колорит, сюжет, символику. Именно этому искусству — искусству видеть (так называлась одна из книг Даниэля, по его собственному признанию «выросшая» из рукописи «Музея») и обучались пришедшие в музей художники.
Книга автобиографична. Она была создана вскоре после описываемых в ней событий и несет отпечаток пылкой юношеской увлеченности «зараженного нормальным классицизмом» автора, которая сообщается и читателю. Рассказы о музейной школе перемежаются здесь с обрывками дневниковых записей, выписками из трактатов старых мастеров и байками, рассказанными соучениками в курилке под лестницей. Тут же — рисунки, созданные в процессе обучения — не столько иллюстрирующие рассказ (они даже лишены подписей, так что узнать их по описанию в тексте не всегда просто), сколько дополняющие его, создающие параллельное, визуальное повествование. Особенно выразителен рисунок, помещенный на обложку: строгая, но полная энергии геометрическая композиция — аналитическая копия одной из музейных картин — вычерченная ясными, уверенными линиями, по сторонам которых виднеются бледные следы их многочисленных стертых предшественниц — выразительное свидетельство упорных поисков идеальной формы. (Откроем секрет заинтересованному читателю — на разворот обложки помещена аналитическая интерпретация эскиза Рубенса «Охота на львов»).
Книга, однако, к мемуарам не сводится — не случайно имена большинства действующих лиц скрыты за псевдонимами — не так уж важно, существовали ли они в действительности, ведь эта книга не о них, она — об искусстве. При этом чуть ли не большую часть повествования составляют события, с искусством, как кажется, не связанные — тут и история любви, и деревенская рыбалка, и подпольный сейшен советских битломанов — для героев этой книги искусство не отделено от жизни, Пуссен не менее актуален, чем «Битлз» (концерт в честь любимой группы украшается классической сценой вакханалии), а музей, что вынесен в заглавие — не «кладбище искусства», как его принято аттестовать сегодня, но обиталище муз, одновременно храм и мастерская — в той же мере, что и природа. Границы между искусством и жизнью размываются: окруженный колоннами зал античной скульптуры представляется автору лесом, населенным волшебными существами, а рыба, затаившаяся в глубине лесной заводи — картиной, созданной неизвестным автором.
«Музей» — это еще и замечательный рассказ о проклинаемой и благословенной эпохе застоя, времени «мальчиков под зелеными лампами», ищущих спасения от мерзостей окружающей действительности во «внутренней эмиграции» — у проигрывателя с пластинками «на костях», в библиотеке или музее — опыт, весьма актуальный и в наше время.
После книги Даниэля хочется бросить все и с головой уйти в изучение старых мастеров: перечитав «Неведомый шедевр», заняться штудированием трактатов Леонардо и писем Пуссена, но главное — идти в музей — чтобы смотреть — смотреть и видеть, как в «Возчиках каменей» Рубенса «день и ночь взвешены в пространстве изображения и одна чаша перевесила другую», как Леонардо «превращает лицо в подобие холмистого ландшафта», а Пикассо рисует одновременно двумя сторонами линии. А потом выйти из Музея — и снова видеть — как Медный всадник «принимает весенний парад» ладожского ледохода, Ботанический сад похож на старый город с «хвойной готикой» и «лиственным барокко», а перелистываемая книга, отражаясь в черной глубине окна, «взмахивает крыльями, будто огромная ночная бабочка прилетела на свет и бьется у невидимой преграды».