Эдуард Кочергин. Крещенные крестами: записки на коленках. СПб.: ВИТА НОВА, 2009.
Отца и мать арестовали, сына-дошкольника отправили в Сибирь, в полутюремное воспитательное заведение под названием «детприемник НКВД».
Знакомились с вопросов:
— Ты шпион?
— Нет, я враг народа.
Восьмилетний пацан решает бежать и долгих шесть лет пробирается в родной Ленинград. Едет зайцем на поездах, по дороге встречает добрых дяденек военных и по-собачьи злых ментов, сердобольных казахов и суровых уральских мужиков, видит эшелоны возвращающихся с войны безруких и безногих инвалидов, учится выживать в тайге у лесного человека-«хантыя», обучается своему будущему ремеслу у художника-китайца. С наступлением холодов сдается милиции, зимует в детприемниках, снова бежит. Несколько раз становится подручным воров, попадает в детскую колонию. В финале находит свою мать.
Это не роман, а реальная история детства знаменитого сценографа, главного художника БДТ Эдуарда Степановича Кочергина.
Книгу стоит прочесть по разным причинам: и как уникальный документ (кто еще показал сталинскую эпоху глазами ребенка? – причем не свою семью, а всю страну); и ради напряженного сюжета, состоящего сплошь из саспенсов «поймают» – «не поймают»; и ради огромной галереи быстрых и точных «графических» портретных зарисовок. Однако есть и другая причина, по которой можно рекомендовать эту книгу всем, кто любит литературу: Кочергин – мастер слова. Такого языка в русской словесности, и прежней, и нынешней, кажется, ни у кого не бывало:
После отъезда погонников мы видели, как дэпэшная начальница, ругаясь бабским матом, своими жирными кулаками лупила кромешницу по ее первобытным глазам;
Ближайшими заспинниками надзирателя были три охранника — Пень с Огнем, Чурбан с Глазами и просто Дубан — старший попердяй, сексот и болтун.
Перед нами бывальщина, написанная небывалым языком: смесью детской речи и уголовного жаргона. Художник пишет только двумя красками – но такими, каких до него никто не смешивал. В результате получается щемящее сочетание трогательности и жестокости, Диккенса и Бабеля: рассказ о том, как несчастный ребенок нашел свою маму одновременно оказывается историей о том, как «подворыш вышел в стопроцентные фраера».
Кочергин предельно лаконичен, каждое слово у него на своем месте, каждый персонаж обрисован минимальными средствами, иногда даже одним только прозвищем. «Обзовоны» начальников и воспитателей настолько выразительны, что суть характера становится ясна без всяких комментариев: Жаба, Свиная Тушенка, Крутирыло, Гиена Огненная, Однодур и Многодур, Золоторотный Клык, Шкетогон, Тылыч, Пермохрюй. Мастеру достаточно одной метафоры, чтобы читатель представил внешность героя: «В профиль шарабан Тылыча напоминал двусторонний молоток». А для окончательной, завершающей характеристики человека довольно одного эпизода: жирная пучеглазая Жаба, начальница детприемника, рисует умильно-парадные картины на тему «Сталин и дети», а в качестве натурщиков использует своих подопечных, Сталиным же и обездоленных.
Из странных, небывалых слов и выражений, которыми полна книга Кочергина, можно составить целый словарь объемом с «Каторжную тетрадь» Достоевского: богодуй, жутики, зверопад, капутка, лагаш, людва, мандалай, мухосос, мралка, козлоблеи, ныкаться, отдать дых, помоганка, присосыш, прихудеть, саловон, съедоба, трапезонды, унизиловка, хостяк, чувствилище, шамкала. Среди этих слов есть настоящие произведения минималистского искусства: матросы, например, называются «полосатиками». А еще тут показаны скрытые словообразовательные возможности русского языка. Вот хотя бы ряд существительных на «-ла»: бабила (баба), возила (водитель), гасила (тот, кто гасит свет в палате), топила (истопник), людские торчилы (дяденьки, замеченные в лесу), теребила, дёргала, царапала, рвала, драла (последние пять слов говорит нянечка о ребенке). Попробуйте продолжить – увидите, что любой частотный глагол разговорной речи легко преобразуется в такое существительное. И стилистическая окраска большинства из них окажется «кочергинской» – грубо-детской, трогательно-наивно-забавно-страшной: «И мощная охранная пердила, выдернув меня из строя за шкварник бушлата, потащила в подвал».
Литературный талант Эдуарда Кочергина признан уже давно. Еще в 1990-х он начал публиковать в журналах свои былички-воспоминания, а в 2003 году вышла «Ангелова кукла» – сборник, без которого теперь не полна ни питерская мифология, ни русская литература. Тогда он открыл читателям затерянный мир ленинградского дна – мир нищих, калек, проституток, воров, юродивых. Теперь показал сталинскую Россию в разрезе от Омска до Ленинграда.
Психолог Лев Выготский считал, что в искусстве форма развоплощает содержание и этим вызывает у реципиента очищение эмоций, катарсис. Наверное, это происходит далеко не всегда, но к книге Кочергина слова ученого подходят как нельзя лучше. Страшная реальность нарисована с таким мастерством, что читатель полностью погружается в этот мир: он и плачет, и смеется, и негодует, и трусит, и храбрится, но главная его эмоция – восхищение тем, как рассказано. Думаю, что «Крещенные крестами» – тот редчайший случай, когда голод по «настоящей» литературе насытят и эстеты, и любители сырого мяса «реальности».