Александр Снегирев. Как же ее звали?..

Молодой писатель Александр Снегирев, автор романа «Вера», прошедшего в финал премии «Национальный бестселлер», выпускает еще одну книгу прозы. В рассказе «Как же ее звали…», как и в других текстах сборника, не найти героев и негодяев, хороших и плохих, обличений и вердиктов. Случайное здесь становится роковым, временное — вечным, и повсюду царит пронзительное чувство драмы жизни и беззащитности любви.

<…> В тот день я возвращался от девчонки. Мы с ней жили на одном проспекте, она в начале, у памятника, а я в конце, у леса.

Посреди ее комнаты стояла стремянка.

Девчонка не белила потолок, не вешала люстру, не протирала пыль со шкафа. И перегоревшие лампочки не меняла. Просто ей нравилось все время сидеть на верхушке этой стремянки и обозревать. Спустя годы я узнал, что грызуны шиншиллы тоже любят забраться повыше.

Моя девчонка походила на шиншиллу не только этим, она была очень приятной на ощупь и любила сухофрукты. Разве что зубы не точила о твердые предметы.

В марте и апреле она задумчиво сидела на своей стремянке, а я нерешительно бездействовал на полу. В мае я снова обнаружил ее на стремянке, только на этот раз совершенно голой, и наши отношения перешли на новый уровень.

В тот день по пути домой, расположившись в троллейбусе у окошка, я не мог избавиться от образов девчонки-шиншиллы. Она мелькала передо мной, заслоняя машины, дома и обляпанные цветами плодовые деревья, а спортивные штаны из мягкой ткани не могли скрыть рефлекс тела.

Приближалась моя остановка, я перебрал в уме все успокаивающие и даже отвратительные сюжеты — тщетно. Встать на ноги, сохранив тайну своего эмоционального состояния, я не мог. Как назло, на каждом сиденье, в том числе и рядом со мной, сидели пенсионеры. Не хотелось своей разнузданностью шокировать льготников, и без того в те годы разочаровавшихся в молодежи.

Я проехал свою остановку.

Проехал следующую.

Так и до МКАДа недолго. С отчаянием я закрыл глаза, но девчонка-шиншилла проникла под веки. Я стал снова таращиться в окно и вдруг увидел ее, Лесную фею.

Несколькими годами ранее я учился в младших классах, но уже тогда был легковозбудимым. Наша классная так и говорила моей матушке: «Ваш мальчик легковозбудимый». Мама давала мне гомеопатию, но сладкие шарики бесследно растворялись в пучинах моих детских страстей.

Пресловутая возбудимость, как часто бывает, сочеталась с робостью. В целом я был тих и задумчив, но обстоятельства время от времени пробуждали во мне зверя. Я забрасывал девочек снежками, пинал под зад сыночка завучихи, бросался предметами школьного творчества в кабинете ИЗО. Ища выход постоянно накапливающейся во мне страсти и не умея излить ее, я связался с двумя хулиганами, в компании с которыми принялся бушевать. Одного вскоре выгнали, а мы с Лехой удерживались в школе из милости — директриса пожалела моих немолодых родителей и бабушку моего дружка, единственную его опекуншу.

В нашей школе, как и во многих других, была обустроена экспозиция, посвященная Великой Отечественной войне. Точнее, одному из авиационных полков и его боевому пути. Экспозиция состояла из фанерного, крашенного под натуральный камень, обелиска и стендов. На обелиске золотом были выведены патетические слова, а у подножия топорщились пластмассовые, покрытые пылью лепестки как бы вечного огня, лампочка в котором перегорела. Стенды располагались по обе стороны от обелиска и образовывали букву «П». Под стеклами лежали покоробившиеся, отклеившиеся от паспарту блеклые фотографии, расплывчатые копии приказов, нечитаемые карты, вырезки из газет и выцветшие письма. Этот бумажный хлам не мог привлечь мальчишку, но было кое-что еще — гильзы от авиационных пушек, наполненные землей городов-героев: Сталинграда, Одессы и других.

Время от времени, обычно ближе к Девятому мая, в школу приходили ветераны. Нас сгоняли в актовый зал, пришедшего ветерана сажали на сцене, и мы слушали. Я помню лысого летчика, который вспоминал облачка воздушных взрывов и смущенно признавался, что в жизни не видел ничего красивее. Помню пехотинца с желтой сединой. Он рассказал, как в самом начале начфин их части роздал деньги из сейфа. Никто не решался, а он взял, и ничего, пока отступали до самой Москвы, молоко покупал у крестьян. А однажды пришла она, бабушка-пирожок, Лесная фея.

Она была подтянутой, благообразной старушкой. Плотные шерстяные чулки облегали тонкие щиколотки. Строгие дамские ботинки на невысоком каблуке придавали стать, юбка и пиджак имели в своем крое что-то военное. Справа на груди блестела красной эмалью звезда ордена. Седые волосы она заплетала в толстую косу, а глаза были, как бетон — серо-голубые. При ней имелся портфель, из которого она достала фотографию. Мужчины и женщины в пиджаках, шинелях и ватниках. У некоторых — трофейные автоматы. В центре, рядом с командиром, девчонка-подросток, чуть старше нас, и только по материалу глаз, угадывающемуся на старом черно-белом снимке, можно было догадаться — это она.

Среди героических рассказчиков Лесная фея была единственной женщиной, а история ее оказалась самой увлекательной. Время стерло из памяти подробности, поэтому пересказ мой может показаться блеклым, однако основные относящиеся к тому дню факты я помню отчетливо.

Когда фашистские оккупанты вторглись в ее родную Белоруссию, Лесной фее исполнилось тринадцать лет и два месяца, она только что окончила восьмой класс. Во времена, когда она почтила визитом нашу школу, повсюду стали продаваться гороскопы с краткими характеристиками знаков Зодиака. Скопив рубль на жвачку Turbo, я в последний момент передумал и купил гороскоп. Хотелось понять, как сложится с одноклассницами, на кого стоит тратить время, а с кем тотальная несовместимость. Особой пользы мне новые знания не принесли, но гороскоп я невольно вызубрил и потому легко определил, что Лесная фея, вероятнее всего, Овен.

Сила, упорство, стремление к победе.

За сорок девять лет до этого папа Лесной феи решил добровольно сотрудничать с новыми властями. Об этом она сообщила нам обкатанным, гневным тоном. Предательство отца и подтолкнуло ее к побегу в партизанский отряд. Решила смыть кровью позор семьи.

Она произнесла вереницу фраз о героизме простых людей, о непростом быте и о подвиге народа. Только мы начали скучать, как она устроила мастер-класс. Сменив гневную, с нотками драматизма патетику на ласковую, светлую улыбку, Лесная фея принялась делиться секретами мастерства — рассказала, как натягивала поперек лесных дорог тонкую, невидимую глазу проволоку. Если немецкий мотоциклист налетал на такую, то гарантированно лишался головы. И так она в этом проволочном обезглавливании поднаторела, что немцы захотели получить ее собственную, тогда еще не седую, а белобрысую головку.

Правда, короткостриженую.

В лесной землянке не до бани, только и думаешь, как бы не завшиветь вконец.

Немцы награду назначили — тысячу марок. И неспроста, за год с небольшим Лесная фея умудрилась безвозвратно вывести из строя пятьдесят шесть мотопехотинцев противника.

Тут Леха потянул руку и, не дожидаясь разрешения, спросил у феи, как немцы узнали, что проволочные засады — ее рук дело.

Пленный из отряда выдал. Ему фотографию класса показали, и он опознал.

Тогда папашу и повесили.

Хоть и сотрудничал.

И мамашу паровозом.

А на той школьной фотографии она очень красиво получилась. Тогда немецко-фашистские романтики ее Лесной феей и прозвали.

Бетон ее глаз засветился. А может, просто лампочка на потолке мигнула.

Здесь-то я и встрял.

Неужели какой-то проволокой можно отрубить башку взрослому дяде, тем более откормленному фашисту?

Фея посмотрела на меня своим лучистым бетоном и сказала: «Иди сюда, покажу».

И я, стеснительный, но хорохорящийся, единственный сын пожилых интеллигентов, поднялся на сцену актового зала.

Дальше все произошло самой собой и как-то очень быстро. Возможно, причина такого восприятия — в моем волнении, когда лица сливаются в сплошное пятно, а звуки пропадают. Из-за занавеса, словно по мановению, появился школьный завхоз и подал Фее моток медной проволоки. Она попросила два деревянных бруска, и ей тут же были вручены ножки от расшатанного стула, который завхоз никак не удосуживался склеить.

Обратившись к залу, Фея пригласила помощника-добровольца. Помню, желание выразил лишь один — мой приятель Леха. Фея извинилась, что не может продемонстрировать метод обезглавливания мотоциклистов, но готова поделиться проволочным способом казни. Быстро, бесшумно, не затрачивая боеприпасов.

Сложив проволоку вдвое, Фея скрутила концы, образовав проволочное кольцо диаметром с обыкновенную бочку. Сделала по краям небольшие петли, в которые продела ножки стула. Подобрав юбку и деловито опустившись на колени, Фея накинула проволочное кольцо себе на шею и велела нам смело крутить ножки стульев. Зал смолк, завучиха приоткрыла рот.

Леха крутил бойко, я — сбивчиво, и через считаные секунды проволочные косички подобрались к шее, кольцо стянулось на горле.

— Еще! — скомандовала Фея с хрипотцой.

Леха нерешительно сделал один оборот. Проволока заметно сдавила кожу.

— Сильнее! — рявкнула Фея, клокоча. — Чего встали!

Мы не решались шевельнуться.

Фея вырвалась из наших рук и сама сделала по обороту каждой из ножек. Лицо ее налилось, как насосавшийся клещ.

— Теперь хорошо! — прохрипела она. — Еще один оборот — и каюк!

Фея ослабила петлю, стащила ее с головы, и тут-то все и случилось. Откашлявшись и посмотрев на меня, она сказала, что солдат, который не может казнить врага, плохой солдат и сам достоин смерти. Она погладила меня по макушке, а затем надавила. Я невольно встал перед ней на колени. Она накинула петлю мне на шею и стала быстро крутить с одной стороны, велев Лехе крутить с другой. Зал продолжал безмолствовать. Завучиха дастала из рукава платочек и промокнула свой выпуклый лоб.

— Теперь достаточно одного поворота, чтобы он стал задыхаться, и еще одного, чтобы проволока перерезала артерию, — сообщила Лесная фея.

Что было потом, не помню. Или петля затянулась туговато, или душно стало в помещении, только я потерял сознание. Вроде моргнул всего лишь, а уже лежу на спине, и лица вокруг взволнованные.

Даже та одноклассница, ради которой гороскоп купил, прибежала посмотреть. А над всеми, позади, возвышаясь над плечами и головами подростков и учителей, улыбались нежные бетонные глаза. <…>