«Dreamworks* *Мечтасбывается» в постановке Виктора Рыжакова в МХТ им. А.П. Чехова
Художники: Мария Трегубова, Алексей Трегубов
Композитор: Игорь Вдовин
Балетмейстер: Олег Глушков, Юрий Евстигнеев
В спектакле заняты: Филипп Янковский, Светлана Иванова-Сергеева, Инна Сухорецкая, Ирина Пегова, Павел Ворожцов, Алиса Глинка, Паулина Андреева и другие
Премьера: 10 мая 2016
Спектакль «Dreamworks* *Мечтасбывается» по пьесе Ивана Вырыпаева режиссер Виктор Рыжаков представил в мае. Многих артистов, объединенных этой постановкой под крышей Основной сцены МХТ им. А.П. Чехова, связывает со знаменитым творческим тандемом Рыжакова и Вырыпаева опыт прошлых совместных работ. А вот центрального персонажа пьесы, Дэвида, главного редактора журнала «Наука и общество», режиссер увидел в Филиппе Янковском. Для артиста, перезапуск сценической биографии которого начался с Мити из богомоловских «Карамазовых», новый герой стал первой главной ролью в театре. Его Дэвид болезненно переживает потерю умершей от рака жены – и вдруг узнает, что за месяц до смерти она наняла девушку по имени Элизабет, которая должна помочь ему вернуться к полноценной жизни.
Жанр постановки – «голливудский фильм» (DreamWorks, как можно догадаться, это еще и название одной из крупнейших киностудий). Погружение в эстетику типичного продукта «фабрики грез» начинается еще до третьего звонка – благодаря скрывающему сцену экрану с титром-названием. С художниками Марией и Алексеем Трегубовыми режиссер работает не впервые: на их совместном счету вырыпаевские «Пьяные» на Малой сцене МХТ и «Война и мир Толстого» в БДТ. Колористически строгая, абстрактная, лишенная каких-либо бытовых подробностей – и восхищающая выразительностью, – сценография Трегубовых узнается с первого взгляда. Пространство квартир намечают лаконичные фронтальные конструкции (стена, уходящая к колосникам, громадное окно), а за ними раскинулись черно-белые заросли фантастических растений из пластика, напоминающие о голливудских павильонных декорациях 1930–1940-х.
Благодаря видеопроекции кажется, что в двуцветном целлулоидном мире, в который Рыжаков поместил героев, идет бесконечный дождь. А вытянутые тени, падающие на белую стену, вспышки молний и раскаты грома перекочевали под крышу МХТ прямиком из классических триллеров. В такой атмосфере невозможно жить: она подходит лишь для того, чтобы сойти с ума. И герой Филиппа Янковского к этому опасно близок. Большую часть времени он проводит, разговаривая с Мэрил, своей женой (Светлана Иванова-Сергеева), хотя сам знает, что ее нет ни в комнате, ни вообще в живых. Но до конца принять этот факт хрупкая психика Дэвида, которому, как и большинству персонажей Янковского, присуща повышенная эмоциональная восприимчивость и уязвимость, не в состоянии. Толпа друзей, вваливающаяся к герою, чтобы приободрить его (а заодно познакомить с Элизабет), выглядит скорее досадным раздражителем. В мире Дэвида, переживающего личную драму, эти люди, наряженные персонажами массовой культуры (Бэтмен, Женщина-Кошка, Чарли Чаплин и другие) и разговаривающие сериальными репликами, плоскость которых режиссер подчеркивает закадровым смехом, смотрятся неуместно.
Эмоционально неготовый быть вовлеченным в цветастый карнавал, Дэвид отгораживается от пришедших стеклами солнцезащитных очков. В присутствии обступивших его друзей он явно ощущает себя неуютно: скованная фигура в скромной рубашке и серых домашних штанах посреди костюмированной толпы. Живой, обостренно чувствующий человек – в окружении штампованных образов. Душевная боль персонажа постоянно ощущается в его пластике. Отделенный своим горем от остального мира, герой Янковского будто стремится спрятаться в самом себе, занимать как можно меньше места, а каждое прикосновение инстинктивно воспринимает как вторжение. Векторы жестов Дэвида направлены не наружу, а словно вовнутрь его самого: даже сидит он в неловкой позе, с сомкнутыми коленями, носки вместе – пятки врозь. И хочет, кажется, одного: чтобы его оставили в покое. Даже добровольно явившись на дружескую вечеринку, Дэвид внутренне продолжает быть где-то далеко. Чуткий артист, способный к чрезвычайно наполненному молчанию, Филипп Янковский филигранно передает перемены состояния своего героя: от поверхностной заинтересованности в происходящем вокруг – к полному уходу в себя. Ему гораздо комфортнее наедине с Мэрил – нужно только снова оказаться в одиночестве, и тогда можно будет с ней поговорить.
Но на самом деле герой Янковского ведет диалог не с призраком жены, а с частью своей души. Через отстраненную фигуру в белом платье, почти всегда ласково ему улыбающуюся и словно отвечающую из далекого измерения, с Дэвидом беседует его собственное бессознательное. Именно поэтому некоторые их диалоги впоследствии дословно повторяются у героя и с Элизабет, которую Мэрил перед смертью посвятила в свои переживания по поводу мужа. На подсознательном уровне Дэвид и сам знает, в чем его главная проблема (иначе не возник бы в его голове этот образ), но нужно долго копаться в себе и многое проговорить, чтобы суметь ее сформулировать.
Дэвид не может справиться со случившимся потому, что нецелостен, зависим от предмета своей любви. Со смертью жены для него умер и остальной мир, а чувства обернулись бесконечным страданием. По мнению Мэрил (и настоящей, и существующей в воображении героя), это печальное подтверждение тому, что за пятнадцать лет, прожитых вместе, ее муж так и не сумел испытать истинную любовь. Любовь, которая не может приносить страданий, потому что не зависит от бытия (и даже небытия) второго человека. Здесь и начинается работа Элизабет (Инна Сухорецкая). Ее задача – не отвлечь Дэвида, а помочь ему обрести внутреннюю целостность, напомнив герою о простых истинах: например, о том, что подлинная любовь не может отъединить человека от мира.
Элизабет, обыкновенная швея по профессии, – этакий стойкий оловянный солдатик в неброском платье. Внешне хрупкая, забавная и по-детски обаятельная, она на деле сильная духом, неукоснительно честная и умеющая за себя постоять. В отличие от друзей Дэвида, обеспеченных людей, собирающихся вместе, чтобы заполнять внутреннюю пустоту кокаином, виски и разглагольствованиями о буддизме, она обладает потенциалом, чтобы пробить защитные барьеры, которыми главный герой отгородился от мира. В светском обществе, где обманывают ‒ от скуки, унижают – между делом, и даже убивают – просто потому, что так сложились «гребаные обстоятельства», Элизабет возникает как подлинный носитель светлого начала. В одну из общих сцен она буквально врывается: несуразная, с мокрыми от дождя волосами, в руках – белая лилия, символ чистоты. Так же, как этот цветок контрастирует с пластиковыми растениями, которыми уставлена сцена, героиня Инны Сухорецкой выделяется на фоне элегантных, но безнадежно запутавшихся в собственных жизнях друзей Дэвида, которые сами будто бы стали частью черно-белой декорации.
Актрисе приходится произносить два длинных и сложнейших монолога: о том, каким должен быть мужчина, и о том, что такое любовь. Она играет их, преодолевая сопротивление зрительного зала: кто-то воспринимает вырыпаевский текст сочувственно, а кто-то открыто выражает несогласие и недовольство затянувшейся сценой. Сухорецкая выполняет задачу с достоинством, не превращая слова героини в пародию (как это, например, происходит в спектакле, поставленном Артемом Петровым в петербургском театре «Комедианты»). Драматургу и режиссеру здесь присуща ирония, но иронизируют они скорее над запальчивостью девушки, убежденно обрушивающей на Дэвида формулировку за формулировкой, чем над содержанием. Монолог Элизабет о любви становится переломным: во время этой сцены пластиковый мир отступает от героев. Платформы с растениями уходят вниз, и на краю небольшой площадки остаются мужчина и женщина – наедине с целой Вселенной. Слова Элизабет достигают цели – сумевший их услышать и осознать, Дэвид «воскресает». И не где-нибудь, а на кладбище, во время похорон своего друга Фрэнка (Виталий Кищенко), которого на тот свет отправила его жена Салли (яркая второплановая роль Ирины Пеговой).
Когда миссия Элизабет выполнена, осталась самая малость, чтобы мечта сбылась. С первой же сцены Рыжаков разделяет персонажей Ивановой-Сергеевой и Янковского на физическом уровне. Мэрил, время от времени невзначай вмешивающаяся в материальный мир мужа, то подбирая его платок, то заботливо складывая брошенный на пол плащ, все же остается бесплотной фигурой, которой нельзя коснуться. В финальной сцене то, что прежде было для героя невероятным, становится возможным. Но не потому, что хэппи-энд и поцелуй крупным планом голливудскому фильму предписаны. Просто «наши мечты – это наша работа, которую мы во что бы то ни стало должны сделать хорошо», и у Дэвида, благодаря влиянию Элизабет, это получается. Получается обрести самого себя, преодолеть свою обособленность от мира – и от той части собственной души, которую олицетворяла в спектакле Мэрил.
«Dreamworks» Виктора Рыжакова – постановка о том, как жизнь подчас начинает походить на голливудский фильм категории «B». Проживая ее согласно законам жанра, можно полностью слиться с картонным задником и позабыть о существовании иного пространства, дверь в которое человеку открывает любовь, не зависящая ни от каких «гребаных обстоятельств». И это – то самое пространство, где мечта о подлинном счастье, наконец, сбывается. Даже смерти вопреки.
В статье использованы фотографии Екатерины Цветковой.