Это окошко вспомнил Рей Бредбери.
Там, в новой Англии, и вправду есть такие витражные цветные стекла в старых домах. А у нас такое встречалось реже.
Но я все равно помню — если уж дом с цветными стеклышками, это считался совершенно Волшебный Дом.
Детям, которые жили на таких дачах — завидовали.
Они могли с тобой дружить, и тогда ты имел возможность зайти и поглядеть сквозь такое окошко. А если поссорились — так уж не зайдешь.
Поколения меняются, но атрибуты Дачного Детства остаются все те же.
Кастрюли, велосипеды, непременная игра в индейцев.
Бывает еще Деревенское Детство — это уже другая история.
Алла смотрит все время в это самое Земляничное Окошко.
Или, наоборот, через него — на весь остальной мир.
Для меня ее стихи это заросли, какие-то папоротники, черничники, яблоки…
Запахи… Ничего вообще городского, ничего питерского.
Это поэт… Ленобласти.
Вот так можно одним словом уничтожить девушку поэтессу — красавицу с таким ведьминским отъезжающим в строну глазком…
Ну а как сказать, чтобы вышло романтично?
Может Псковщина? Точно не Усть-Нарва…
Где эти домики-дачки? Где эта улица Вечная — и очень точное название.
Потому что и впрямь, тема Дачная — Вечная.
Алла Горбунова для меня — странная.
Одичалая в своих земляничных дебрях.
Она когда-то испугалась пьяного Гешу Григорьева.
И даже не поверила, что он добрый — и совсем не буйный.
Алла наверное наиболее «мой поэт». И при этом совсем не «мой человек».
Так бывает. Я и с Цветаевой не могу представить живое общение.
Есть еще точка схода с Аллой — она любит все старинное.
Алла понимает вкус в Ученичестве.
Из такого человека потом может получиться Учитель.
Она смотрит с интересом в прошлое.
Я когда-то сообразила что Не Всякая Новая Вещь Лучше Старой.
Был и второй этап, когда пришло понимание что Всякая Старая Вещь Лучше Новой.
Может Алла уже дошла и до второго этапа, не знаю.
Но первый она точно освоила.
Может лучше назвать ее Поэт Дикой Дачной Природы?
Если бы только природы — мне было бы скушно.
Но у Аллы в этих тазах, сараях, ржавых велосипедах, покореженных садовых рукомойниках — всюду что-то ползет, шуршит, булькает… На чердаке, в сарае — везде, оживленные ею тени. Рассказывают свои истории.
Плотные ее стихи пахнут всегда ранней осенью.
Никогда — весной.
Никакой этой вашей/нашей корюшки и легкого бриза.
Теплой ранней осенью… Время, где Рождение и Умирание — соседи.
Родильная кровь мирно соседствует с тлением.
«Музыкант в лесу под деревом…»
Вот Алла — девушка из этой песенки.
Она «наверно тот родник, который не спасает…»
Медовый ли Яблочный Спас — отдушка ее поэзии, все одно — не спасает. Только заверчивает… морочит…
Потому что это — очень языческие стихи.
Хотя совершенно нет закоса под что-то Русское Народное.
Дачная девочка — городская.
У-ни-вер-си-тетская. Наверняка есть очки.
Но она сочиняет все это Бродящее Дубильное Вещество.
Я вам немного плесну этой Бражки. Отпейте.
А вот тут еще много.
http://www.newkamera.de/gorbunova/gorbunova_07.html
Из последнего:
***
брошенные дачки и участки
в заячьей капустке.
о, кто-там-смотрит-сквозь-ветки
в тюлевые занавески?
где в ставни стучится голодная навь,
замшелые камни, витые корни,
коринка цветет, и собой, застонав,
хищная птица детенышей кормит.
забытые вещи хранят поцелуи
рук животворящих на патине пыли
про то, как любили и как обманули,
про то, как хранили, а после забыли.
заветную сказку вещей отсыревших
впитали вагонка, времянки, сараи.
ребенок, который построил скворечник,
глухим стариком умирает.
здесь — сумрак и свет, паутина и полдень,
патина, память, нечисть,
здесь, возвращаясь, поруку исполнит
моя соловьиная вечность.
новые дети играют в саду,
новые кости лежат на траве.
в черный черничник с корзинкой уйду,
счастье белое в ней унося,
как личинку свою муравей.
***
рельсы-рельсы шпалы-шпалы
белый свет — цветочек алый
воздух, бездна, высота
в каменных бойницах небо
замурованные двери
там, где скальные тоннели.
что за хмели-повители
в этих брошенных местах!
балконы, окна, галереи
железнодорожных арок,
железнодорожный мост,
чайки, камень, ржа.
старая одноколейка
дореволюционная,
и дрезина, словно время,
укусив себя за хвост,
то туда, а то обратно
ездит, дребезжа.
ДАЧНЫЕ ДОМА. УЛИЦА ВЕЧНАЯ
улица Вечная, 1
половина Макаровых:
каменная плитка
теряется от калитки,
у забора налитая
клонится черноплодка,
окна в картоне,
лесенка к самой трубе.
здесь жила моя лучшая в мире подружка
Анечка маленькая,
а потом ее дедушка
всё испортил —
развелся с бабушкой
и женился на дамочке,
которая не пускала на дачу Анечку.
половина Кораблёвых:
подвески рябины, спелый шиповник,
слива, яблони, парники.
хозяйка Елена — исправный садовник —
разбила в саду цветники.
старый хозяин, 86 лет,
от дел отошел, старикам не след
трудиться на грядках, когда невмочь —
теперь хозяйствует его дочь.
вот — перевернутое ведерко,
тряпки, мыльница, помидорка.
младшая дочь хозяйки Наталья —
сама по себе,
а у старшей Анны ветер гулял в голове:
ветр-вертопрах, мужички, курорты, латина,
кружит-кружит, ничего глубокого, всё девичье,
но в махаон-океан — в черной бабочки безразличье —
уплыло, танцуя грязные танцы, на льдине.
как красив родной сад в наступающем сентябре,
не увидит Анна в своем подмосковном монастыре.
улица Вечная, 2
…вот сосновая хвоя и ландыши пожелтели…
…неокрашенный дом деревянного цвета средь света
колеблющегося, и подвешенные качели
между сосен слегка покачиваются от ветра.
…тропка идет вдоль веранды, пустуют большие окна,
и то, на втором этаже, что разбито и что забито.
нет ни грядки, дубок сплетается с черноплодной
рябиной в безвременье сада вовне событий.
улица Вечная, 2а
добротный дом — надежный тыл,
клубники листья покраснели,
стоят на жердочках цветы —
садовые Офелии.
багров крыжовник, столик крив
с клеенкой, рваной на углу.
иди со мной, сюда смотри, —
я сосны и сирень люблю.
вот тряпка грязная на пне,
ванночка шифером накрыта, —
какая это ванночка?
садовое корыто!
садовая перчатка, глянь,
висит, забытая на кране,
а в кучу сложенная дрянь
лежит, как куча всякой дряни.
вот снова столик, снова крив,
и по углам прижали камни
клеенку, срамоту прикрыв;
за ним сарай, закрыты ставни,
свисает с крыши паутина,
стоит стремянка у стены,
покрыты полиэтиленом,
кастрюли ржавые видны,
какие-то мешки большие,
и перевёрнут старый таз.
роскошные цветы — чужие,
и в этот дом не пустят нас.
улица Вечная, 3
Здесь на две семьи был дом,
сделалась беда:
дом сгорел — виновны в том,
что ли, провода.
Беленькая Женечка
с бабушкой жила,
нас как старших девочек
всё играть звала.
А вдруг она же, пьяная,
другим злосчастным летом
заснула, окаянная,
не бросив сигарету?
улица Вечная, 3а
дом Беляевых:
лесной орех и яблонь шквал,
куст жимолости и скамья,
где дряхлый Надькин дед дремал.
увы, уменьшилась семья:
дед умер, умер и отец,
прибавился гражданский муж
уж пять березовых колец
тому назад, и сельских груш
уже давно объелся муж,
и я могу сказать ему:
я Надьку так люблю саму,
как будто мы прошли войну.
я к матери ее на днях
зайду, спрошу об их делах, —
ан Надька в пепельных кудрях
въезжает в сад на Жигулях!
улица Вечная, 4
и я не узнаю, кто забрасывал мяч в баскетбольную корзину,
какая дурная хозяйка выбрала этот ядовитый малиновый цвет для дома.
сосны и березы стоят по углам почти ровной лужайки.
здесь нет ничего и никого для меня.
(только, может быть, красный и зеленый вьюн, свисающий над верандой,
маленькая куча гнилых растений, сухих трав, сломанных сосновых веток,
полное ведро под водостоком с крыши,
бельевая веревка между сосен — на ней прищепки и старые тряпки,
она должна качаться в грозу,
когда в доме включён свет, тусклый
от перепадов напряжения в сети,
старики пьют чай на веранде, и от них так далек тот
«сумасшедший рокер»,
кто в эту грозу разобьется
и о ком заплачет их внучка).
улица Вечная, 4а
дом Романовых:
кастрюли, шланги, ребристый шифер,
клеенки, тряпки, садовые перчатки,
бельевые прищепки, дырявые ведра,
детские формочки и совочки
уплывают в ржавом тазу среди яблок,
огородное пугало стоит, как мачта,
раскрыло дедовское пальто, как парус.
они уплывают за стариковскую могилу,
они уплывают во внучкино детство,
исчезая всё дальше в желтом тумане.
улица Вечная, 5
здесь был шалаш,
чей? —
да Санькин, с которым играли
в индейцев в американском лесу, —
Аппалачей.
меня похищали,
в шалаш уносили,
в шалаше понарошку насиловали,
потом спасали.
улица Вечная, 5а
дом Филипповых:
умерли все старики, остались старухи и бабы.
зеленым мхом поросла крыша, глядят старухи:
над раковиной проржавелой разлапились ели,
громадные яблоки падают в лиственный шелест.
улица Вечная, 6
дом Поповых:
…цвет кустов салата, мелких яблочек,
цвет крыжовенный и покрасневших листов «Виктории»,
песочница, полная разнообразных формочек,
и гамак между сосен наводит недолгую дрему.
вовне деревянного сада, деревянного дома
новые дети играют, новые кости сгорают в костре.
время теперь Владиславе, младшей сестре,
смотреть на кого-то зрачков
расширенной белладонной.
улица Вечная, 7
«мама анархия», —
написал дерзким тоном
на гараже тот, кто ставит теперь иномарку,
став офисным скользким планктоном
на лестнице длинной Ламарка.
его, слугу всемирного Дракона,
должна отправить на хер я:
ведь не жалеет их,
поддавшихся архонам,
мама АНАРХИЯ!
улица Вечная, 8
дом Остапкевичей:
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
здесь жили две сестры пригожих пожилых:
почила Маргарита Николаевна,
не ездит больше Нелли Николаевна, —
и нет на даче никого из них.
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
хозяйские внук и внучка в моей памяти в детском теле:
он еще не женат на сучке, она еще
не играет на виолончели,
а только всегда откликается грубо
на бабушкино «Люба! Люба!», —
и нет на даче никого из них.
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
жили здесь коты — белый Пуша и толстая Мурка, —
как меховой мешок, лесного окраса шкурка.
жили в довольстве и счастье,
похоронены на участке, —
и нет на даче никого из них.
улица Вечная, 9
дом Даниловых:
на плитах паданцы,
подстрижена лужайка,
а здесь жила болонка-пустолайка, —
за мной бежала, провернувшись под забор.
от страха потеряла я туфлю,
а, может, и сознание, — и сплю,
и не могу проснуться до сих пор.
и вижу: добежала, баба Беба
пошла устроила Даниловым скандал,
но много лет, как нет у них болонки,
ребенок их уже растит ребенка,
в земле на Ковалёвском баба Беба,
и глупая во сне тревожит грусть,
что заругают —
туфель-то пропал, —
верните мне его, и я проснусь!