- Издательство «ПРОЗАиК», 2012 г.
3 марта 1953 года. «Ближняя» дача Сталина в Кунцево.
Черный ЗИС на бешеной скорости мчался по пустынному шоссе через заснеженный лес. Машину резко встряхивало, заносило на обледеневшей дороге — водитель все время прибавлял газу.
На посту недалеко от шоссе, в зарослях кустарника стояли трое военных в белых маскировочных халатах. Они проводили машину взглядами, затем старший открыл крышку деревянного ящика, снял телефонную трубку, сказал негромко, но отчетливо:
— Докладывает третий пост. Машина генерала Сталина прошла.
ЗИС резко свернул на узкий проселок и затормозил перед закрытыми наглухо воротами. За рулем Василий Сталин — сын советского вождя. Шинель и ворот кителя расстегнуты, в лучах зимнего солнца вспыхивали золотые погоны с двумя генерал-лейтенантскими звездами. Василий резко просигналил. Рядом с воротами открылась калитка и вышел капитан в длинной шинели с барашковым воротником, затянутый широким ремнем с кобурой. Василий открыл окошко, закричал в ярости:
— Что зенки вылупил?! Открывай!
Капитан испуганно козырнул и побежал к калитке. Через несколько секунд открылась створка ворот. ЗИС отчаянно взревел и проскочил в ворота, обдав капитана и троих солдат облаком снежной пыли.
В конце аллеи стояла приземистая длинная дача. Окна большой веранды были плотно зашторены. По аллее медленно шли два человека в теплых зимних пальто и каракулевых шапках. Хрущев и Булганин.
Василий выскочил из машины, забыв захлопнуть дверцу, и бегом бросился ко входу. Миновать Хрущева и Булганина он никак не мог и остановился перед ними, тяжело дыша.
Булганин протянул ему руку, проговорил трагическим голосом:
— Мужайся, Василий. Мы с тобой.
Хрущев обнял Василия, лицо его сморщилось, слезы потекли из глаз, голос сделался по-бабьи тонким:
— Э-эх, Васенька… горе-то какое…
— Он жив? — помертвевшими губами выговорил Василий.
— Жив, жив! — поспешно ответил Булганин.
Василий оттолкнул Хрущева и рванулся к даче. Охранник, старший лейтенант с автоматом на груди, козырнул и посторонился.
В большой прихожей толпились генералы и старшие офицеры МГБ. У стены тихо переговаривались Маленков и Ворошилов. Чуть в стороне от них стояла сестра Василия Светлана в длинном платье, черных меховых сапожках, пуховом платке на плечах и черном берете поверх густой рыжей копны волос. Она первая увидела Василия, но не шелохнулась, и ничего не отразилось на ее лице.
В центре прихожей стоял Берия в расстегнутом пиджаке, галстук съехал на сторону. Он о чем-то говорил с генералом МГБ, но, увидев сына вождя, сразу прервал разговор и шагнул ему навстречу.
— Здравствуй, дорогой — он обнял Василия и трижды коснулся щекой его щеки.
— Где он?
— Там… в кабинете…
Василий сделал было движение к лестнице, но Берия удержал его:
— Нельзя, дорогой. Не надо, там врачи… мешать будешь…
— Я только посмотрю.
— Говорю, нельзя, — голос Берии сделался твердым, — Плохо человеку, зачем тревожить? Будет получше — пойдешь… Ты лучше езжай домой, дорогой. Как ему лучше станет, я сам тебе позвоню.
Василий молча смотрел на него и глаза медленно наполнялись слезами, губы вздрагивали, кривились. Рыжие спутавшиеся волосы упали на лоб. Офицеры МГБ наблюдали за ним.
— Держись, дорогой, — тихо сказал Берия. — Я обязательно позвоню.
И вдруг Светлана сорвалась с места и, расталкивая людей, побежала к лестнице. Берия с необыкновенным проворством успел поймать ее за руку.
— Светочка, дорогая, нельзя туда…
— Не прикасайтесь ко мне! — визгливо крикнула Светлана и, с силой вырвав руку, быстро пошла наверх. Василий решительно последовал за ней, шагая через две ступени. Лицо Берии исказилось гримасой злости, но тут же вновь приняло горестное озабоченное выражение.
Брат и сестра вошли в кабинет Сталина. Вождь лежал на широком кожаном диване, укрытый до пояса простыней, левая рука откинута в сторону. Глаза его были закрыты, лицо неподвижно. Рядом стояли четверо врачей в белых халатах и о чем-то шептались, мимо них сновали медсестры. На двухъярусном стеклянном столике на колесах лежали лекарства, шприцы, тампоны со следами крови.
Светлана и Василий смотрели на застывший, медальный профиль отца…
Когда они спустились на первый этаж, Берия взял под руку Василия, заговорил ласково:
— Не надо вам здесь сейчас быть, дети мои. Езжайте домой, каждые полчаса звонить вам будем, не волнуйтесь, ему лучше стало, мы все надеемся, Бога молим, ему хорошо будет, он сильный, он встанет…
Берия сыпал словами, как горохом из порванного мешка. Солнечные блики вспыхивали на стеклах пенсне и глаз не было видно, только выделялись на бледном лице сочные красные губы.
— Что с ним? — спросил Василий. — Инсульт?
— Врачи говорят, да… но надежда есть… надежда всегда есть, нужно только запастись терпением. Он же грузин, у него железное здоровье!
Светлана не стала слушать, пошла к выходу…
Брат и сестра медленно шли по заснеженной аллее. В нескольких шагах сзади плелся майор Климов, телохранитель Светланы.
— Я тебя отвезу, — сказал Василий. — Ты куда? На квартиру или в Зубалово?
— Спасибо, Вася, я сама доберусь. У меня машина.
— Да ладно тебе кочевряжиться! Поехали, отвезу…
И они направились к ЗИСу Василия, который охрана успела отогнать к стоянке. Майор Климов последовал за ними. Светлана села спереди, рядом с братом, а Климов открыл заднюю дверцу и тоже хотел сесть, но Василий зло рыкнул:
— Куда? Я тебя не звал, майор.
— Но, Василий Иосифович, по инструкции я обязан следовать за Светланой Иосифовной…
— Отстанешь ты, наконец? — зло проговорила Светлана, — Кончилось все, ты не понял, что ли? Нет больше никаких инструкций!
— Свободен, майор. — Василий сел за руль и ЗИС плавно тронул, набирая скорость.
Машину раза два сильно занесло, и Светлана сказал нервно:
— Не гони, пожалуйста, я боюсь.
— Да я всего сотню еду! — оправдывался Василий.
— Ты пьяный, что ли?
— Трезвый, как стекло. Хочешь, дыхну?
— Да ну тебя!
Некоторое время ехали молча, потом Василий спросил:
— Что ты имела в виду? Ну, когда сказала — все кончилось?
— А ты не понял, что ли?
— Да как-то нет…хотя догадаться можно…
— Так догадывайся поскорее. Кончилось все это, и по мне — так слава Богу! Охрана, машины, почести, привилегии, пайки, телохранители…Теперь они нас со свету сживать будут… и в первую очередь — тебя. Съедят — только пуговицы выплюнут.
— Подавятся, — зло усмехнулся Василий.
— Берия не подавится. Он столько народу съел, что ты для него — на один зубок.
— Кроме Берии есть и другие люди…
— Кто, например? Хрущев, что ли? Ворошилов? Ох, Вася, с твоей доверчивостью хорошо воспитательницей в детском саду работать!
— Ты заткнулась бы… разговорилась что-то, — нахмурился Василий.
— Узнаю родного брата-хама, — буркнула Светлана.
Снова они долго ехали молча. И вдруг Светлана сказала:
— А он красивый…
— Кто? — не понял Василий.
— Отец.
* * *
Василий лежал на даче в Зубалово в пьяном забытьи — босиком, в нижней белой рубахе. Китель с золотыми погонами валялся в кожаном кресле. Возле дивана, на письменном столе, на полу — пустые бутылки из-под водки и коньяка, засохшие объедки, куски ветчины и колбасы, надкусанные яблоки и помидоры, скелеты обглоданной воблы.
На стенах его кабинета — спортивные вымпелы, дипломы и флажки. И множество фотографий: Василий в кабине самолета, в окружении летчиков на аэродроме, на льду с хоккеистами… а вот смеющийся Василий Сталин держит над головой серебряный кубок, а вокруг него плотно сгрудились счастливые футболисты в грязных майках и трусах… вот он на торжественном приеме в Кремле, а рядом — Берия, Хрущев, Ворошилов, Микоян, Маленков… Отдельно, в дальнем углу висел большой портрет Сталина, перетянутый траурной лентой.
В кабинет вошла Капитолина Васильева, стройная, миловидная женщина в ярко-синем шелковом халате, стала собирать с пола пустые бутылки, складывать их в ведро. Вдруг бутылка громко звякнула и Василий проснулся, громко застонал, с трудом сел, глянул на жену:
— Что, не привезли?
— Еще нет.
— За смертью их посылать, сволочей! — Василий потряс головой, поднялся, вышел на балкон и, замерев, долго всматривался в глубину широкой аллеи из тополей. — Позови кого-нибудь из охраны.
Капитолина ушла, а Василий вернулся в кабинет, стал подбирать одну за другой бутылки, смотрел, не осталось ли что-нибудь. Под письменным столом нашел почти наполовину полную бутылку коньяка.
— Ну, падла, жизнь наша кромешная… — Он отпил прямо из горлышка два больших глотка. Отдышавшись, закурил «Герцеговину Флор» и вновь стал смотреть на аллею.
Скрипнула дверь и в кабинет вошел молоденький старший лейтенант с «птичками» в голубых петлицах:
— Звали, Василий Иосифович?
— Сергачев, ты, что ли? — не оборачиваясь, спросил Василий.
— Так точно, Василий Иосифович.
— Ты кого за пивом послал, а?
— Лейтенант Мигунько с сержантом Тарасевичем поехали.
— Ну, и где они?
— Не могу знать. Может, на пивзаводе какая задержка случилась?
— Какая задержка, твою мать?! — рявкнул Василий, — И дорогу ни хрена не видно — тополя загораживают! Снаряди двоих солдат, топоры им в руки — пусть в конце аллеи верхушки у тополей посрубают!
— Зачем? — испуганно спросил Сергачев.
— Я же сказал: дорогу загораживают, не видно ни хрена, везут пиво или нет! Выполнять!
— Слушаюсь!
Василий схватил бутылку, в два глотка допил коньяк, жадно затянулся папиросой. Скоро до него донесся перестук топоров. Он выскочил на балкон и увидел, как падали на землю одна за другой толстые верхушки тополей. И дорога, действительно, стала видна почти до горизонта, а на ней появился черный ЗИС.
— Наконец-то! — Василий швырнул окурок с балкона. — Я же точно сказал — верхушки дорогу закрывали…
Бочонок был на двенадцать литров. Василий откупорил его, поднял над головой тонкая струя пива полилась прямо в открытый рот. Наконец, шумно выдохнув, он сказал:
— Свободен, Сергачев. Позаботься, чтоб к обеду коньяк был.
Василий плюхнулся на диван, закурил. Капитолина присела рядом, провела рукой по его рыжей шевелюре, прошептала:
— Плохо?
— Плохо.
— Надо держаться, Вася…
— Да уж… вся эта сволочь, которая раньше пятки лизала, теперь грызть меня начнет. За всё отыграются!
— Кто? — тихо спросила Капитолина.
— А то ты не знаешь? Да все, кому не лень…
Василий скомкал папиросу, встал и вновь поднял над головой бочонок. Он пил и пил гулкими большими глотками, потом с тяжелым стуком поставил бочонок на стол, нетвердыми шагами прошел к дивану и рухнул на него лицом вниз. В затуманенной от алкоголя голове всплывали картины прошлого…