- Издательство «Время», 2012 г.
- «Библия в SMS-ках» не просто получила одну из главных премий «Книгуру» — Первого всероссийского конкурса литературы для подростков — она вызвала самые острые споры и среди сетевых читателей (они же члены детского жюри), и среди взрослых-экспертов. Само столкновение в названии книги столь далеких друг от друга понятий высекало такие полемические искры, будто речь шла не о конфликте поколений, а о войне двух враждебных цивилизаций. Между тем цивилизация у нас общая, а границы между людьми пролегают вовсе не по возрасту, а там, где и всегда — между добрыми и злыми, искренними и подлыми, доверчивыми и коварными. «Все, как на самом деле», «характеры живые», «я таких знаю» — это из откликов на сетевую рукопись. Теперь книжку можно взять в руки, и наверняка ее читатели, подобно героям романа Аи эН, обменяются не одной сотней SMS-ок — и одобрительных, и негодующих. Главное — чтобы прочли.
Могут ли найти общий язык72-летняя богатая бабушка-паломница Вигнатя и ее14-летняя боевая внучка Ева, не разделяющая буквально ни одного жизненного принципа своей бабушки? А если Еве поможет ее продвинутый старший брат, начав пересказывать «Библию» весело, коротко, в виде смс-ок? Всё сильно усложняется, когда Ева знакомится со своим сверстником Салимом, который ищет отца и борется за жизнь младшего братика.
Жизнь прошла мимо. Прошла, равнодушно помахивая сиренево-зелеными ресницами в полосочку и
зелено-сиреневой сумкой в клеточку. Прошла, не заметив Вигнати, неприметно сидящей на
полосато-клетчатой скамейке детской площадки коттеджного поселка. Жизнь, прошедшая
мимо, была яркой и молодой, знакомой Витнате с самого своего рождения, и звали ее Вероника. Или
Виктория. Кажется, Виктория. Вика. Впрочем, какая разница? И как только родители позволяют
девочке из приличной семьи наряжаться и краситься таким диким образом? Вера Игнатьевна
поджала тубы со следами тщательно выщипанных усиков и стряхнула пепел в пасть китчевой
оранжевой лягушке.
Впрочем, чего ожидать от родителей шестнадцатилетней соседской вертихвостки, если все вокруг
такое же дикое, даже мусорница-жаба на детской площадке? Мир сошел с ума.
Жизнь прошла мимо, а мир сошел с ума. Это надо признать, с этим надо смириться и с этим ничего
не поделаешь.
На площадке, несмотря на солнечный августовский день, никого не было. Даже голубей. Вера
Игнатьевна извлекла из пачки вторую сигарету. Но курить не стала, а положила ее на скамейку рядом
с телефоном. Телефон молчал. Сигарета тоже. Вера Игнатьевна — тем более. Они сидели втроем на
скамейке и молчали.
Детская площадка была совсем небольшая. Слева — два сооружения для юных скалолазов: горки под
башенками, лесенки, перекладины, под горками — два домика-шара с треугольными окошками.
Справа — качели и металлический пенек, на котором сто лет назад торчала карусель. Почему ее
сейчас нет?
Когда-то давно Вигнатя приводила сюда внучку Еву. Иногда сама, иногда — вместе с няней.
Однажды какая-то чужая девочка, кажется, не Вика, но по возрасту так же чуть старше внучки,
раскрутила карусель, и та несильно ударила Еву в плечо. Евка от обиды громко расплакалась, а
чужая девочка от испуга — еще громче. И это было счастье, настоящее счастье. Только в тот момент
они все не знали этого. Успокаивали девочек, ругали нерадивых нянек и себя заодно. Нянек —
больше, себя — меньше, а потом и девочек: «Вы уже большие, должны сами быть внимательнее», а
потом опять нянек… Это было счастье — самое-пресамое настоящее! Словно вчера это было…
Вигнатя улыбнулась, но улыбку тут же сменили слезы. Того чудного дня уже не
вернуть… Ни-ког-да, никодашеньки…
Нет-нет, вот еще глупости! Не плакать, не плакать, только не плакать. Слишком много дел и
слишком мало времени, чтобы сентиментальничать. Вигнатя лихорадочно достала третью сигарету
и сунула ее в рот. Почему не звонят из клиники? Она скосила глаза на телефон, увидела вторую
сигарету, вынула изо рта третью и положила ее рядом со второй. Может, мобилка села или тут нет
приема? Вера Игнатьевна ткнула в пару кнопок.
— Любуня?
— Да, Вер Игнатъна!
— Ты… ты не забыла… не забыла полить цветок в гостевом домике?
— Так мы ж его еще неделю назад перенесли в бильярдную, Игнатьна!
— Да? А… а в гостевом теперь ни одного горшка не осталось?
— Ну!
— Ладно… Дети звонили?
— Вроде нет. А должны были?
Дети могли позвонить в том случае, если врачиха из клиники позвонила им, а не напрямую ей. Но
раз нет, то нет. Ладно. Подождем.
—Ладно, Любунь. Я скоро буду. Пока.
Итак, телефон работает исправно, детям из клиники пока не звонили, но ведь и ей пока не звонили.
Может, позвонить самой? Сейчас половина первого. Сказали, что результат будет известен после
двенадцати. Значит, уже известен.
Вера Игнатьевна решила не звонить. Вместо этого она собралась с мыслями, деловито достала из
сумочки ежедневник, а из пачки, неосознанно, — четвертую сигарету. Надо составить список
неотложных дел. Самое неотложное — завещание. Значит, дело номер один — юрист.
Фирменной перьевой ручки на привычном месте, в боковом внутреннем кармане, не оказалось.
Вигнатя уложила не раскуренную четвертую сигарету рядом с остальными и поискала ручку в косметичке. В косметичке семидесятидвухлетней сухощавой вдовы, продолжающей контролировать
одну из фирм мужа и вести преподавательскую деятельность в институте (две лекции в семестр,
четвертые курсы), ручки также не обнаружилось. Была тушь, которой
Вигнатя никогда не пользовалась, была пудреница, которой Вигнатя пользовалась крайне редко,
была обводка для губ, которую приходилось покупать пачками, так быстро и незаметно она
расходовалась. И — ни фирменной ручки, ни запасной шариковой. Вера Игнатьевна горько
усмехнулась. Самого необходимого в жизни всегда не бывает под рукой. Вот так таскаешь всю жизнь
с собой только ненужное барахло. Тушь. Зачем она? В гробу не будешь краше, чем есть. А в
последний путь патологоанатомы тебя отштукатурят собственным дешевым гримом, он у них
небось один на всех. От этой мысли плакать почему-то не захотелось. Будущее не вызывало никаких
эмоций. Наверное, потому, что его не существовало.
Вигнатя равнодушно отправила в пасть лягушке тушь, вслед за ней — пудреницу. Рука с пудреницей,
впрочем, на долю секунды задержалась перед пастью. Но это так, случайно. Наверное, случайно.
Обводка механически вернулась в косметичку. Где же ручка? Может быть, она на дне сумки? Зонт.
Кошелек. Визитница. Одноразовые платочки.
Тонкий шарфик в пакетике. Сумочка с лекарствами: корвалол, валерьянка, желудочное, мазь от
ожогов — Вигнатя с детства боялась ожогов. Бутылочка с холодным фирменным чаем. Хлебцы —
пачка. Две леденцовые конфетки.
Коробочка с ерундой, якобы освежающей дыхание. Щипчики — почему они валяются отдельно, не в
косметичке?
Может и ручка так же, отдельно? В кармане с молнией: паспорт, права, ключи от дома, ключи от
машины, еще пара визиток, страховой полис, бумаги из клиники, рекламный листок «горящие
туры». Туры полетели в лягушку вслед за пудреницей.
— Гурл!
Голубь приземлился возле столбика от карусели и с интересом принялся наблюдать за сидящей на
скамье старушенцией в кремовых брюках и светлой свободной кофте
с бежевыми ненавязчивыми разводами.
— Гурлым?
Вера Игнатьевна вскрыла упаковку с хлебцами, раскрошила один и кинула в сторону голубя.
— Гургл!
Пернатый мозговой парень не заставил себя уговаривать: бодро перепорхнул поближе к скамейке и
приступил к обеду. «Как это просто — сделать птицу счастливой!» — подумала Вигнатя. Голубь
молча тыкался клювом в крошки.
Возможно, он предпочел бы другое меню, но… «Взгляните на птиц небесных, — вспомнилось вдруг
Вере Игнатьевне, — они не сеют, не жнут, не собирают в житницы и…»
Дальше не вспоминалось. Отрывок этот был из Библии, из знаменитой Нагорной проповеди,
которую Вигнатя много лет цитировала на своих лекциях по истории этики. Но кусок про птиц она
никогда не цитировала, поэтому наизусть не помнила. Голубь клевал без энтузиазма. Может, был
сытый, а может, уже сейчас наелся. Много ли такому малышу надо? «Птичка божия не знает ни
заботы, не труда» — всплыло в слегка воспаленном ожиданием звонка мозгу Вигнати — «то, как вол,
она летает, то ей горе не беда…»
Почему — как вол? Откуда взялся вол? Птичка летает, как птичка. Как же там было, в оригинале?
Без четверти час. Почему они не звонят? Вот гады! Просто безобразие. Сказали четко — после
двенадцати. Но уже почти час дня! Такие деньги с пациентов гребут, и ничего не могут сделать
вовремя! Может, они позвонили детям?
Вере Игнатьевне почему-то не приходило в голову, что ее «дети» — сын и невестка — живут в
Америке, и даже если врачу пришло в голову им позвонить, он не стал бы делать это в час дня,
учитывая разницу во времени между Москвой и Чикаго. А вообще, интересно: как именно мысли
«приходят в голову»? Если верить нейрофизиологам…
Может быть, врачиха позвонила внукам: Еве — нет, она еще ребенок, у врачихи и телефона ее нет, а
вот Максу могла.
— Любуня…
— Да, Вергнатьна!
— Ты это… ты вот что. Загляните в холодильник. Там нам этого… творога не надо купить?
Любуня послушно потопала к холодильнику. Видно, она возилась на кухне, потому что долго ждать
не пришлось.
— Есть пачка. И еще этих взбитых полно. С джемами.
— Ну, это для Евки, это не в счет. Кстати, она там не звонила?
— Кому, мне?!
Четырнадцатилетняя Ева и бабушке родной звонила только когда деньги нужны были.
А уж Любе…
— А Макс не звонил?
— А чего ему сегодня из Италии звонить? Они же завтра прилетают. Небось отдыхает там последний
денек-то со своей… френдой. На полную катушку.
— Всем бы вам только развлекаться! — взорвалась вдруг Вигнатя. — и что это за словечко —
«френда»?
Любовь Антоновна потеряла дар речи. Это она-то развлекается? Нет, конечно, ей грех жаловаться —
живет, как за пазухой и сыр в масле, и работы немного — у других горничных бывает не продохнуть,
но… Но она честно выполняет все обязанности, и они же с Вигнатей просто как родные, давно уже
так, и… пип, пип, пип! Хозяйка, она же старая подруга, бросила трубку. Любуня шумно вздохнула и
оглядела просторную, заставленную всякой всячиной кухню. Посуда вымыта. Обед почти готов.
Пожалуй, надо бы заняться огурцами. Последние в этом сезоне, жалко, если пропадут…
Вера Игнатьевна посмотрела на часы. Двенадцать пятьдесят одна.
— Гургл-гургл-гурлым?
— Надо было Богу остановиться на птицах! — объявила она голубю. — И не создавать такую
сволочь, как человек! Иди сюда, мой славненький, я тебя покормлю. Мне-то уже не нужно…
Голубь вразвалочку подошел, поскольку второй хлебец рассыпался у Вигнати прямо возле ног.
Жизнь прошла мимо. Удачная она была или не очень — какая разница? Все кончено. В любом случае все кончено. Даже если результат биопсии будет отрицательным, это почти ничего не меняет.
Семьдесят два, это само по себе — приговор. Почему раньше она об этом не задумывалась?! Непостижимо…