Отрывок из книги
Честно говоря, мне эта идея пришла в голову случайно. Лежал, болел, думал о том, как это круто — быть маленьким: никакой ответственности, все вокруг бегают, суетятся, а ты живешь себе и горя не знаешь. Потом подумал еще немного и понял, что все не так просто, как кажется.
Детство — штука сложная. Потому что именно в нем, в детстве, все случается в первый раз — первая любовь и первое разочарование, первый Новый год и первая смерть, первая дружба и первая вражда. Когда ты становишься взрослым, ты научаешься воспринимать все, происходящее вокруг, немного не так, как оно есть на самом деле. А в детстве все по-настоящему, потому что ты еще не научился обманывать — себя.
В этой маленькой книжке я попытался собрать портрет моего детства. Вернее, «моего» — детства тех, кто родился, как и я, в десятилетие между 1970 и 1980 годами, условно — детство моего поколения. Здесь почти нет примет времени, потому что это — не портрет
Не ищите в этих историях морали и нравоучений — их там нет. Это просто — книжка про детство, которое сделало нас такими, какие мы есть. И, вы знаете, — а мне нравится то, какими мы получились.
Евгений Коган
Лиза
Гостья из будущего
В детском саду пахло сладко, но неприятно, ковер всегда казался пыльным и колючим, цветы на окнах — несчастными, а всё это вместе — чужим. К тому же друзья Илюша и Марина в детский сад не ходили, и от этого мне было особенно скучно и бессмысленно. В детском саду был мальчик, который бил всех, кто скажет, что я мелкая. Но ведь он был не друг, а просто смелый мальчик из детского сада. А Марина и Илюша были друзьями, и их не хватало.
Фортепьяно в детском саду фальшивило. Клавиши у фортепиано были стёртые, шершавые и пожелтели. Руки у воспитательницы тоже всегда были шершавые, обветренные, но не желтые, а красные. Пахла воспитательница кошкой и сладким чаем. Она была одинокая, и обижаться на неё было нельзя, — так объяснили родители. Я поняла, что одинокий человек пахнет кошкой, сладким чаем и совершенно невыносим. Но обижаться на такого одинокого человека нельзя, потому что он несчастный. Всё равно было противно. Особенно противно было, когда воспитательница обращала на меня внимание, и приходилось с ней разговаривать. Но оказалось, что это не самое страшное.
Самым страшным в детском саду оказался Тихий Час. Тихий час — это такое время, чтобы спать, когда спать не хочется. Особенно не хотелось спать при всех этих чужих людях и шершавостях. Что может быть ужаснее принудительного сна в шершавой обстановке?
Час «икс» настал, когда Тихий Час совпал с фильмом «Гостья из будущего». Фильм начался, воспитательница необратимо повернула ручку на телевизоре своей особенно красной в этот миг рукой. Телевизор зашипел, вместо фильма на экране замерцала серая полоска, да и та исчезла через несколько секунд. «Как жестоко. Только одинокий человек на такое способен», — подумала я. В этот момент стало понятно, что если всю несправедливость и сладкую шершавость не исправить сейчас, то так оно и останется.
Мне очень не хотелось, чтобы оно так и оставалось. Все были заняты подготовкой к принудительному сну, а я пошла в раздевалку, нашла свой шкафчик, оделась и, честно ответив на вопрос нянечки, что иду к родителям, вышла на улицу.
На улице было непривычно одной. От чистого солнца заболели глаза. Слёзы были крупными и радостными, их было приятно есть. Я еще ни разу не ходила по улице вот так, и от новизны сердце билось в районе ушей. Уши были под шапкой, звук получался странный. Первый встречный дедушка тоже был в шапке, но в сказочной и меховой. Сердце у него не билось до ушей, зато у него была улыбка. Он захотел проводить меня до дома, сказав про какую-то опасность.
Потом я изучала коричневые квадраты кафеля на лестничной клетке и ждала чуда, так как до звонка в квартиру допрыгнуть не получалось. Из квартиры доносился дрожащий голос пластинки: «Может, будь понадёжнее рук твоих кольцо, — покороче б, наверно, дорога мне легла». Я приняла это на свой счёт. Я думала, что сбежала от одиночества, а теперь за этой дверью мама, которая совсем меня не слышит. Я думала, что именно по этим кафельным квадратикам дедушка уходил на войну, а бабушка его обнимала и, наверное, тоже плакала, и слёзы, наверное, тоже капали на эти квадратики. Я прижалась к квадратикам щекой. Пальцем сделала из слезы на полу цветочек. Сидеть на квадратиках было прохладно, а прижиматься к ним щекой, зажмуривать глаза и представать дедушку — приятно. Мне было очень хорошо.
Потом грохнула дверь лифта. Мама открыла дверь и остолбенела. Мне показалось, что теперь-то всё в порядке. «В детском саду выключили телевизор, но фильм, наверное, все равно уже закончился. Давай включим и проверим», — сказала я маме спокойно и уселась на диван. Ковёр на диване был чистым и мягким. На чистом подоконнике не было цветов. Больше я в детский сад не ходила.