Людмила Ковалёва-Огороднова. Сергей Рахманинов. Биография

Биография Сергея Васильевича Рахманинова (1873–1943), написанная Людмилой Ковалёвой-Огородновой, подводит итог ее многолетним исследованиям жизни и творчества великого русского композитора, пианиста и дирижера. В нем рассказывается о жизни Рахманинова в эмиграции: его больших американских гастролях и преодолении десятилетнего творческого кризиса. Повествование сопровождается уникальными иллюстрациями, фотографиями, а также письмами композитора. В книге указана хронология выступлений, концертные программы и каталог сочинений С. В. Рахманинова.

Концертный сезон начался после Нового года.

После смерти зятя, которого Сергей Васильевич очень любил, он не мог и дня оставаться без близких, и с ним теперь всюду ездила жена. Наталия Александровна вспоминала:

«Обыкновенно мы выезжали из Нью-Йорка вчетвером — помощник менеджера, настройщик от «Стейнвея», Сергей Васильевич и я. Чтобы проверить себя в подготовленных для текущего сезона программах, концерты, по желанию Сергея Васильевича, всегда начинались в небольших городах. «Как бы вещь ни была хорошо разучена, надо проверить на эстраде, как она звучит», — говорил Сергей Васильевич. Сыгравши ее раза два-три в концертах, он уже знал все, что ему нужно. При поездках по железной дороге мы брали обыкновенно купе со всеми удобствами. Часто и обед нам приносили в купе. При длинных переездах, например в Калифорнию, чтобы убить время, мы играли в карты, в «фонтэн». На место назначения мы приезжали обычно часов в 7 утра. Трудно было вставать так рано зимой, когда было еще совсем темно. Если наш отель был недалеко от вокзала, то один из наших спутников ехал с багажом на такси в отель, а мы шли пешком. Сергей Васильевич очень любил такие прогулки по пустынным улицам. В отеле мы сразу заказывали кофе, а потом поднимались в наши комнаты, где читали полученные в этот день письма. Затем Сергей Васильевич занимался в течение часа или двух на фортепиано, а я разбирала вещи. Потом мы непременно гуляли около получаса и шли обратно в отель завтракать. После завтрака Сергей Васильевич ложился спать. <…> В четыре часа мы опять выходили погулять на полчаса. После прогулки он ненадолго садился за фортепиано, а я готовила в это время его фрак, чистила его, просматривала на рубашке запонки. <…> Должна еще сказать, что прежде чем Сергей Васильевич садился за фортепиано, мне почти всегда приходилось мыть клавиши, до того они бывали грязны. Нередко мне приходилось выходить из комнаты в коридор и просить разойтись собиравшихся иногда не в малом количестве слушателей, стоявших за дверью. Комнаты в отеле всегда заказывались заранее. Апартамент наш обычно состоял из спальни, гостиной, в которой стояло фортепиано, и второй спальни для помощника нашего менеджера. Таким образом, гостиная стояла между двумя спальнями, и игра Сергея Васильевича не доходила до соседей.

Когда Сергей Васильевич одевался к концерту, я никогда нt давала ему застегивать пуговицы на башмаках самому, боясь, что он как-нибудь повредит себе ноготь. При этом он всегда, смеясь надо мной, протягивал сперва правую ногу, так как знал, что у меня есть примета, по которой, если я начну застегивать с левого башмака, то концерт будет особенно удачным.

В семь часов заказывался ужин, который приносили в гостиную. Он состоял обычно из жареного цыпленка и кофе. Кофе перед концертом разрешалось ему пить сколько он хочет. После ужина Сергей Васильевич занимался либо заклейкой трещин на коже пальцев ватой, смоченной раствором коллодиума, либо пасьянсом, а я, так как мы обычно после концерта сразу уезжали на поезд, укладывала вещи. Иногда приходилось очень спешить. Ни один артист, вероятно, не спешил так, как Сергей Васильевич»*.

В начале 1927 года, 21 января, Рахманинов участвовал в дневном концерте в фирме «Стейнвей», но не как пианист. Это было забавное мероприятие, когда на рояле играли сотрудники фирмы — Эрнест Уркс, Олин Даунс и другие, а Рахманинов, Гофман, Левин и Бауэр были «критиками». По окончании концерта Сергей Васильевич отправился за три сотни километров для вечернего выступления в Фитчберге, а в последующие дни дал еще четырнадцать сольных концертов в разных городах США.

При составлении гастрольного плана режим поездок выстраивался мистером Фоли вместе с Рахманиновым «по дистанции»: часть концертов шла в городах, находившихся в небольшом отдалении от Нью-Йорка. Наталия Рахманинова вспоминала: «Если концерт давался где-нибудь в отдаленном от города месте, например в каком-нибудь колледже, отстоявшем, бывало, в 40 милях от города, мы брали автомобиль. Меня всегда удивляло и огорчало, что артисту, приезжавшему издалека, зимой, в холодную погоду в такие колледжи, никто из распорядителей там не догадывался предложить даже чашку кофе, чтобы согреться. Такое отношение к артисту нам, русским, казалось невероятным. Поражали меня также артистические комнаты в провинциальных американских городах. Это были какие-то грязные углы с неподметенными полами, поломанными стульями, без всяких удобств. Приходя в такую артистическую, Сергей Васильевич включал штепсель моей электрической муфты <…> грел руки и садился в откуда-то всегда раздобываемое нашим менеджером удобное кресло. Я же уходила в зал. В антракте я иногда приходила проведать Сергея Васильевича, а иногда оставалась в зале среди публики. После первого биса я бежала в артистическую, иногда он спрашивал меня, что еще сыграть. <…> Приезжая в какой-нибудь небольшой город, я иногда удивлялась, зачем мы сюда приехали, откуда возьмется публика, кто может интересоваться здесь концертами. Оказывалось же, что в этом городке громадная концертная зала, около этого помещения стояли ряды автобусов, на которых публика приезжала на концерт чуть ли не за 200 миль»**.

Об электрической муфте Рахманинова Наталия Александровна вспоминала: «Перед выходом на эстраду [Сергей Васильевич], как многие другие пианисты, грел свои руки. Мы прибегали к разным методам. Он пробовал надевать на короткое время очень тесные перчатки или грел [руки] в горячей воде, но от этого кожа делалась слишком мягкой; пробовал растирать пальцы, и вот мне в конце концов пришло в голову сшить ему муфту, в которую мы положили электрическую грелку. За 10 минут до выхода на эстраду мы вставляли штепсель, муфта быстро нагревалась, и Сергей Васильевич грел свои руки. Муфта эта производила на всех огромное впечатление. Кажется, кто-то собирался взять патент на нее. Помощник менеджера, ездивший с нами, преподнес Сергею Васильевичу черный бархатный мешок для этой муфты, и она всегда сопровождала Сергея Васильевича в его поездках»***.

В марте 1927 года Рахманинов дал еще семь концертов. Приехав в Сан-Франциско, он послал Е. И. Сомову «отчет», в котором сообщал, что в Лос-Анджелесе был аншлаг, а в Сан-Диего и Сан-Франциско было не особо многолюдно. Одновременно с тем он жаловался на простуду, а также поведал, что и Наталия Александровна захворала в дороге, и тут же пошутил: «Ничего! До второй ее свадьбы заживет»**** .
Затем, в пятницу и субботу 18 и 19 марта в Филадельфии состоялись премьеры двух новых творений Рахманинова: Концерта № 4 (солист — автор) и «Трех русских песен» с Филадельфийским оркестром под управлением Леопольда Стоковского. Спустя несколько дней новые сочинения были повторены в Нью-Йорке тем же составом исполнителей, после чего прошел ряд сольных концертов Рахманинова в Бруклине, Монреале и других городах.

К весне 1927 года относится интервью Сергея Васильевича, опубликованное в майском номере «The Musical Observer». Журналистка Базанта Рой, встретившись с композитором в квартире на West End Avenue, 505, дала описание его студии:

«Прекрасным утром по предварительной договоренности [я] очутилась в просторной студии Рахманинова с видом на Гудзон*****. В этой спокойной и располагающей к созерцанию комнате, где маэстро много занимается, мы разговорились на разные темы. <…>

— Некоторым хотелось бы вас называть мистер C Sharp Minor****** , — сказала я.

Маэстро засмеялся. Впервые я увидела, что меланхоличный музыкант может так сердечно смеяться. <…> Рахманинов ведет очень спокойную и скромную жизнь. Он избегает роскоши в любых ее проявлениях. Он целиком погружен в свое искусство и летом много времени посвящает чтению, игре на фортепиано и садоводству. Его редко видят дома. Но когда поет его старый друг Шаляпин или играет Метнер, его трудно удержать дома»*******.

* Рахманинова Н. А. С. В. Рахманинов // Воспоминания о Рахманинове: В 2 т. (Далее: ВР)/ Сост.-ред., автор вступ. ст., коммент., указат. З. А. Апетян. 5-е изд. М., 1988. Т. 2. С. 305–306. Далее: Рахманинова. ВР, с указанием номера тома и страницы.

** Рахманинова. ВР. Т. 2. С. 306, 308.

*** Рахманинова. ВР. Т. 2. С. 312–313.

**** Рахманинов — Сомову. 7.3.1927, Сан-Франциско // Рахманинов С. В. Литературное наследие: В 3 т. / Сост.-ред., автор вступ. ст., коммент., указат. З. А. Апетян. М., 1978–1980. Т. 2. С. 206. Далее: ЛН, с указанием письма, номера тома и страницы.

***** Многие помнили этот вид из окон квартиры Рахманинова. Теперь район застроен высокими домами, и вид на Гудзон труднодоступен. — Примеч. М. И. Дольникова.

****** До-диез минор (англ.) — тональность самой популярной прелюдии С. В. Рахманинова, ор. 3 № 2.

******* Рахманинов вспоминает: [интервью Б. К. Рой] // The Musical Observer. New York. 1927. May. P. 16, 41. Цит. по: ЛН. Т. 1. С. 93–94, 99.