Кен Фоллетт. Зима мира

Действие романа валлийского писателя Кена Фоллетта относится к первой половине ХХ века и охватывает события, происходившие в канун Второй мировой войны, а также военное и послевоенное время. Главные его герои — интеллектуалы и рабочие, аристократы, военные и политики России, Германии, Англии и США, чьи судьбы переплелись в затейливый и непредсказуемый узор. На их глазах рушится мир, к власти в Европе приходит Гитлер, ввергший континенты в войну, а их жизни вмещают в себя и эпохальные события, и неисчислимые беды, и тихие радости.

Ллойд Уильямс нашел в Берлине боксерский клуб, где можно
было тренироваться всего за несколько пенни в час. Клуб находился
в районе с названием Веддинг, где жили рабочие, к северу от центра
города. Ллойд тренировался с индийскими булавами и с набивным
мячом, бил по груше, прыгал через веревку, а потом надевал шлем и
проводил пять раундов на ринге. Тренер клуба нашел ему партнера
для спарринга — немца такого же возраста и веса (у Ллойда был полусредний вес). Удар у немецкого мальчишки был отличный, быстрый, словно из ниоткуда, несколько раз он попал в цель — но потом
Ллойд провел хук левой рукой и отправил его в нокдаун.

Ллойд рос в суровом районе — в лондонском Ист-Энде. В двенадцатилетнем возрасте над ним начали издеваться в школе.

— Со мной тоже так было, — сказал ему отчим, Берни Леквиз. —
Если ты самый умный мальчик в школе, к тебе обязательно прицепится какой-нибудь классный шламмер… — Отчим был евреем, а его
мать говорила только на идиш. Он-то и привел Ллойда в Олдгейтский
боксерский клуб. Этель была против, но Берни все же настоял на
своем, что случалось нечасто.

Ллойд научился быстро двигаться и наносить сильные удары — и
приставать к нему прекратили. Еще ему расквасили нос, и теперь он
не выглядел таким смазливым мальчиком. У него обнаружился талант. Оказалось, что у него быстрая реакция и имеется боевой дух,
он начал получать призы на ринге. И когда он решил ехать в Кембридж — вместо того, чтобы стать профессиональным боксером, — тренер был очень разочарован.

Ллойд принял душ, снова надел костюм и отправился в бар для
рабочих, взял кружку бочкового пива и сел писать письмо своей
сводной сестре Милли об этой стычке с коричневорубашечниками.
Милли завидовала ему, что мама взяла его с собой в эту поездку, и
он пообещал часто писать ей обо всем происходящем.

Эта утренняя стычка Ллойда потрясла. Для него политика была
частью обычной жизни: мама была парламентарием, отец — член
муниципального совета, сам он был председателем лондонского
комитета Лейбористской лиги молодежи. Но политическая борьба
всегда представляла собой дебаты и голосование — до сегодняшнего дня. Никогда прежде он не видел, чтобы в учреждение вламывались погромщики, а полицейские смотрели на это и улыбались. Он
увидел политику без белых перчаток, и это его потрясло.

«Как ты думаешь, Милли, могло ли такое случиться в Лондоне?» — писал он. У него самого первой мыслью было — что нет. Но
среди английских предпринимателей и владельцев газет тоже встречались почитатели Гитлера. Лишь несколько месяцев назад скандально известный член парламента сэр Освальд Мослей основал Британский союз фашистов. Как и нацисты, они любили разгуливать в военной форме. Что же будет дальше?

Он дописал письмо, сложил и отправился на поезде «С» в центр
города. Они с мамой договорились встретиться и пообедать с Вальтером и Мод фон Ульрих. Ллойд всю свою жизнь слышал рассказы
о Мод. У мамы была с ней странная дружба: Этель начала свою трудовую жизнь горничной в большом доме, принадлежавшем семье
Мод. Потом они вместе участвовали в движении суфражисток, боролись за избирательное право для женщин. Во время войны они
выпускали газету феминисток «Жена солдата». Потом они поссорились из-за различий во взглядах на тактику политической борьбы и отдалились друг от друга.

Ллойд прекрасно помнил, как в 1925 году фон Ульрихи приехали
в Лондон. Ему тогда было десять, он был достаточно большой, чтобы
запомнить, как неловко ему было оттого, что он по-немецки не говорит, а пятилетний Эрик и трехлетняя Карла знают два языка. А Этель
и Мод тогда помирились.

Он добрался до бистро «Роберт». Ресторан был обставлен в стиле «арт-деко», с непростительно прямоугольными стульями и столами, с причудливыми железными светильниками под абажурами цветного стекла; но крахмальные белые салфетки, стоящие наготове возле тарелок, ему понравились.

Все уже сидели за столом. Подойдя, он увидел, что женщины
выглядят просто потрясающе: обе держались с достоинством, были
изысканно одеты, красивы и уверены в себе. Сидевшие за другими
столиками бросали на них восхищенные взгляды. Интересно, подумалось ему, насколько на мамино чувство стиля повлияла ее подруга-аристократка.

После того как они сделали заказ, Этель рассказала о цели их
поездки.

— В тридцать первом году я потеряла место в парламенте, — говорила она. — После следующих выборов я надеюсь туда вернуться, но
пока что мне надо зарабатывать на жизнь. К счастью, Мод, ты научила меня журналистике.

— Не очень-то я и учила, — сказала Мод. — У тебя природный дар.

— Я пишу для «Ньюс Кроникл» цикл статей о нацистах и еще
заключила контракт на книгу с издателем по имени Виктор Голланц.
А Ллойда я взяла с собой как переводчика: он изучает французский
и немецкий.

Увидев мамину гордую улыбку, Ллойд подумал, что не заслуживает ее.

— Мне пока почти не приходилось демонстрировать свои познания переводчика, — сказал он. — Пока что мы общались только с
людьми вроде вас, которые прекрасно говорят по-английски.

Ллойд заказал телятину в сухарях — блюдо, которого никогда в
Англии не пробовал, — и она ему очень понравилась. За едой Вальтер
его спросил:

— А разве вы не должны сейчас ходить в школу?

— Мама решила, что так изучение немецкого пойдет лучше, и в
школе с этим согласились.

— А вы не хотите поработать немного у меня в рейхстаге? Боюсь,
что безвозмездно, но вы будете целые дни говорить по-немецки.

Ллойд пришел в восторг.

— Я был бы счастлив. Какая прекрасная возможность!

— Если Этель сможет без вас обойтись, — добавил Вальтер.

Она улыбнулась.

— Ну, может быть, если очень понадобится, я смогу иногда его забирать?

— Разумеется!

Этель протянула руку через стол и коснулась руки Вальтера. Так
ведут себя лишь с родными, и Ллойд понял, что эти трое — очень
близкие друг другу люди.

— Спасибо вам, Вальтер, — сказала она.

— Да не за что. Я всегда могу найти дело для молодого умного
помощника, который разбирается в политике.

— А я вот, кажется, перестала разбираться в политике, — сказала
Этель. — Что у вас тут такое творится в Германии?

— В середине двадцатых годов все было в порядке, — сказала
Мод. — У нас было демократическое правительство и рост экономики. Но все рухнуло после биржевого краха двадцать девятого года. И
теперь страна переживает глубокую депрессию… — ее голос задрожал
от волнения и боли. — Стоит появиться сообщению, что есть работа
для одного человека, как в очередь выстраиваются сотни. Люди в
отчаянии. Они не представляют себе, как прокормить детей. А теперь
нацисты дают им надежду, и они спрашивают себя: «А что мне терять?»

Вальтер, должно быть, подумал, что она сгущает краски. Преувеличенно бодро он сказал:

— К счастью, Гитлеру не удалось завоевать симпатии большинства населения Германии. На последних выборах нацисты получили
треть голосов. Тем не менее это самая большая из партий, но Гитлер
стоит во главе правительства меньшинства.

— И поэтому он потребовал новых выборов, — вставила Мод.

— И добьется их? — спросила Этель.

— Нет, — сказал Вальтер.

— Да, — сказала Мод.

— Никогда не поверю, что народ Германии проголосует за диктатуру! — заявил Вальтер.

— Но это же будут нечестные выборы! — гневно воскликнула
Мод. — Посмотри, что стало сегодня с моей редакцией! Любой, кто
критикует нацистов, подвергается опасности. К тому же они повсюду развернули свою пропаганду.

— И, похоже, никто не дает им отпора! — сказал Ллойд. Он жалел,
что не подошел к «Демократу» на несколько минут раньше и не навалял хоть нескольким коричневорубашечникам. Он заметил, что
рука сжимается в кулак, и заставил себя разжать его. Но возмущение
не проходило. — Почему бы левым не устроить погромы в журналах
нацистов? — сказал он. — Пусть сами попробуют, каково это!

— Мы не должны отвечать насилием на насилие, — твердо сказала
Мод. — Гитлер только и ждет повода закрутить гайки: он введет чрезвычайное положение, наплюет на гражданские права, а своих противников отправит за решетку. Мы не должны давать ему повода к
этому… — в ее голосе зазвучали умоляющие нотки, — как бы это ни
было тяжело!

Они закончили ужин. Ресторан пустел. Когда они перешли к
кофе, к ним присоединились троюродный брат Вальтера Роберт и
шеф-повар Йорг. Перед Великой войной Роберт был в Лондоне дипломатом в австрийском посольстве, а Вальтер — в германском. Тогда он и встретил Мод.

Роберт был похож на Вальтера, но более ярко одевался: у него в
галстуке была золотая булавка, брелоки на цепочке часов, а волосы
густо напомажены. Йорг был моложе, со светлыми волосами, тонкими чертами лица и жизнерадостной улыбкой. Они с Робертом были
вместе в плену в России. Теперь они жили в квартире над рестораном.

Вспоминали о свадьбе Вальтера с Мод, произошедшей в самый
канун войны в глубоком секрете. Гостей не было, только Роберт и
Этель как свидетели жениха и невесты.

— Мы выпили в гостинице шампанского, — сказала Этель, — потом
я тактично заметила, что нам с Робертом лучше уйти, а Вальтер… —
она сдержалась, чтобы не расхохотаться, — Вальтер говорит: «А я
думал, мы пообедаем вместе!»

Мод рассмеялась.

— Можете себе представить, как я была рада это слышать!

Ллойд скованно уставился в свою чашку. Ему было восемнадцать,
он был девственником и от шуток на тему медового месяца чувствовал себя неловко.

Уже не так весело Этель спросила Мод:

— А с Фицем вы сейчас общаетесь?

Ллойд знал, что тайный брак привел к разрыву отношений Мод
с братом, графом Фицгербертом. Из-за того, что она не пошла к нему
как к главе семьи и не спросила разрешения выйти замуж, Фиц лишил
ее содержания.

Мод печально покачала головой.

— В тот раз, когда мы приехали в Лондон, я написала ему, но он
даже не пожелал со мной увидеться. Когда я вышла за Вальтера,
ничего ему не сказав, я ранила его гордость. Боюсь, что такие, как
мой брат, этого не прощают.

Этель заплатила по счету. В Германии все было дешево — если
только у вас есть иностранная валюта. Они уже собирались встать и
уйти, но вдруг к их столику подошел незнакомец и без приглашения
придвинул стул и сел. Это был здоровяк с маленькими усиками в
середине круглого лица.

Он был в форме штурмовиков.

Роберт холодно спросил:

— Чем могу служить?

— Я комиссар криминальной полиции Томас Маке. — Он ухватил
за руку пробегавшего официанта и сказал: — Принесите кофе.

Официант вопросительно взглянул на Роберта, тот кивнул.

— Я работаю в политическом отделе Прусской полиции, — продолжал Маке. — Я возглавляю в Берлине отдел разведки.

Ллойд тихо перевел маме его слова.

— Однако, — сказал Маке, — я хотел бы поговорить с владельцем
ресторана по личному вопросу.

— А где вы работали месяц назад? — спросил Роберт.

Неожиданный вопрос застал Маке врасплох, и тот ответил сразу:

— В полицейском участке Кройцберга.

— И что входило в ваши обязанности?

— Я отвечал за документацию. А почему вы спрашиваете?

Роберт кивнул, словно чего-то в этом роде он и ожидал.

— Значит, вы были секретарем, а стали главой берлинского отдела разведки. Какой стремительный взлет, поздравляю! — Он повернулся к Этель. — Когда в конце января Гитлер стал канцлером, его
сторонника Германа Геринга сделали министром внутренних дел
Пруссии — он возглавил самую большую армию полицейских в мире.
С тех пор Геринг повсюду увольняет полицейских и ставит на их
место нацистов. — Он снова обернулся к Маке и насмешливо сказал: —
Однако в случае нашего неожиданного гостя я уверен, что это продвижение произошло исключительно благодаря его заслугам.

Маке вспыхнул, но сдержался.

— Как я уже сказал, я желаю говорить с владельцем по личному
делу.

— Пожалуйста, вы можете прийти ко мне утром. В десять часов —
вас устроит?

Маке не обратил внимания на это предложение.

— Мой брат занимается ресторанным бизнесом, — гнул он свое.

— Да? Может быть, мы и знакомы. Он тоже Маке? А что у него?

— Небольшое заведение для рабочих во Фридрихсхайне.

— А… Ну тогда вряд ли мы встречались.

Ллойд подумал, что, наверное, не стоило Роберту говорить так
язвительно. Маке вел себя грубо и не заслуживал любезного отношения, но наверняка мог доставить серьезные неприятности.

Маке продолжал:

— Мой брат хотел бы купить этот ресторан.

— Ваш брат хочет так же стремительно подняться в обществе,
как и вы.

— Мы готовы предложить вам двадцать тысяч марок, в рассрочку,
с тем чтобы выплатить их в течение двух лет.

Йорг расхохотался.

— Позвольте, я вам кое-что объясню, комиссар, — сказал Роберт. —
Я австрийский граф. Двадцать лет назад у меня был замок и обширное поместье в Венгрии, там жили мои мать и сестра. Во время войны
я потерял и свою семью, и замок, и земли, и даже страну, которая…
значительно уменьшилась в размерах. — В его тоне уже не было насмешливого удивления, голос зазвучал хрипло от волнения. — Когда
я прибыл в Берлин, у меня не было ничего, только адрес Вальтера
фон Ульриха, моего троюродного брата. И тем не менее мне удалось
открыть этот ресторан… — Он откашлялся. — Это все, что у меня
есть. — Он остановился и сделал несколько глотков кофе. Все за столом сидели молча. К нему вернулось самообладание, и его голос
снова зазвучал несколько снисходительно. — Даже если бы вы пришли
ко мне с щедрым предложением — а это не так, — я бы все равно отказался, потому что это значило бы продать мою жизнь. У меня нет
желания быть грубым по отношению к вам, хоть вы вели себя и не
лучшим образом. Но мой ресторан не продается ни за какие деньги. —
Он поднялся и протянул руку. — Доброй ночи, комиссар Маке.

Маке машинально пожал ему руку и, по-видимому, тут же пожалел об этом. Он встал — было очевидно, что он рассержен. Его жирное
лицо побагровело.

— Мы еще поговорим об этом, — сказал он и ушел.

— Ну и мужлан, — сказал Йорг.

— Вот видите, что нам приходится терпеть? — сказал Вальтер,
обращаясь к Этель. — Лишь потому, что на нем эта форма, он может
делать все, что хочет!