- Издательство «Иностранка», 2012 г.
- Что может быть общего у успешной, состоятельной, элегантной
Моники — главного врача одной из стокгольмских клиник — и озлобленной на весь свет, почти обездвиженной ожирением Май-Бритт?
Однако у каждой в прошлом — своя мучительная и постыдная тайна, предопределившая жизнь и той и другой, лишившая их права на
счастье и любовь, заставляющая снова и снова лгать себе и другим,
запутывающая все больше и больше их взаимоотношения с миром
и наконец толкающая на преступление. Стремительное, словно
в триллере, развитие событий неумолимо подталкивает женщин навстречу друг другу и неожиданной и драматической развязке. - Перевод со шведского Аси Лавруши
- Купить книгу на Озоне
Письмо она заметила случайно, хотя в действительности
это была заслуга Сабы. Корзину
для почты под щелью в двери привинтил
кто-то из службы социальной помощи;
непонятно, зачем понадобилось тратить на это
деньги и время. То есть они, конечно, думали, что
так она сможет самостоятельно брать почту, но она
не получала никакой почты — поэтому средства
налогоплательщиков просто выбросили на ветер!
И это сейчас, когда на всем стараются сэкономить.
Разумеется, время от времени приходили банковские
извещения и тому подобное, но ничего срочного
там не было, так что расходы по устройству
корзины были совершенно неоправданны. Газеты
ее не интересовали, ей хватало ужасов, о которых
говорили в новостях. А на пенсию она покупала другое.
То, что можно съесть.
И вдруг в корзине оказалось письмо.
В белом конверте, с написанным от руки адресом.
Саба сидела у двери и, высунув язык, разглядывала белый чужой предмет, наверное, собаку привлек незнакомый запах.
Очки остались на столе в гостиной, и какое-то
время она раздумывала, стоит ли садиться в кресло.
Из-за веса, который она набрала в последние годы,
ей стало трудно вставать, поэтому она старалась
лишний раз не садиться, и никогда не садилась,
если знала, что у нее мало времени.
— Может, прогуляешься, пока хозяйка на ногах,
а?
Саба повертела головой, посмотрела на нее, но
особого желания гулять не выразила. Подвинув
кресло к балконной двери, Май-Бритт убедилась,
что крюк в пределах досягаемости. С его помощью
она могла, не вставая, дотянуться до двери. Люди из
социалки устроили так, что Саба могла сама выходить
во двор — квартира располагалась на первом
этаже, и они открутили одну из балконных балясин.
Похоже, скоро им придется убрать еще одну, потому
что Саба уже с трудом пролезала в отверстие.
Когда она садилась, на ее лице появилась гримаса
боли. Колени с трудом выдерживали вес тела. Наверное,
нужно купить новое кресло, повыше. Садиться
на диван она уже не может. Последний раз
пришлось вызывать бригаду экстренной помощи,
или как она там называется. Они приехали и помогли
ей встать. Два здоровых мужика.
Они трогали ее руками, и она ничего не могла
сделать.
Но больше она не позволит так себя унижать.
Как же омерзительны были эти прикосновения.
Отвращение от одной мысли о них не позволяло
ей приближаться к дивану. Плохо, конечно, что ей
приходится впускать всех этих людишек в квартиру,
но иначе ей бы пришлось самой выходить на улицу,
а это еще хуже. Ей не хотелось признавать это, но
она зависит от этих людей.
Они врывались в ее квартиру. Вечно новые лица,
их имена ее не интересовали, и у каждого был собственный
ключ. Они быстро нажимали на звонок —
она не успевала ответить, как дверь распахивалась.
Они понятия не имели, что означает «неприкосновенность».
Потом они заполняли квартиру пылесосами
и ведрами, а холодильник — укоризненными
взглядами.
Как же ты умудрилась запихнуть в себя все, что мы
купили вчера?
Удивительно, как быстро меняется отношение
к тебе, если у тебя появляются лишние килограммы.
Людям кажется, что объем мозга сокращается
с той же скоростью, с которой увеличивается
тело. Тучные люди гораздо глупее стройных — так,
похоже, думают все. Она позволяла им так считать —
и беззастенчиво использовала эту их тупость ради
собственной выгоды, всегда точно зная, что нужно
предпринять, чтобы добиться желаемого. Она же
толстая! Инвалид по ожирению. Она не отвечает
за свои поступки, она не соображает! Они всем
своим видом давали это понять, когда находились
рядом.
Пятнадцать лет назад они уговаривали ее переехать
в специально оборудованный дом для инвалидов.
Якобы там легче выходить на улицу. А кто
сказал, что она хочет выходить на улицу? Во всяком
случае, не она, Май-Бритт. Отказавшись, она по
требовала, чтобы квартиру приспособили к ее размерам.
И они поменяли ванну на просторный душ,
потому что вечно вопили о важности гигиены. Как
будто она маленькая.
Письмо было без обратного адреса. Повертев его
в руках, она прочитала на конверте: пересылка.
Кому, скажите, могла прийти в голову идея послать
письмо туда, где прошло ее детство? Она еще раз перечитала
адрес и почувствовала укол совести. Дом,
наверное, совсем обветшал. А сад зарос. Гордость
родителей. Именно там они проводили время, свободное
от занятий в Общине.
Ей их очень не хватало. Они оставили после себя
невозможную пустоту.
— Знаешь, Саба, а тебе бы понравились мои родители.
Жаль, что вы не успели познакомиться.
Но возвращаться туда она не собиралась. Не выдержала
бы стыда, если земляки увидели, во что
она превратилась, поэтому дом лишился хозяина.
К тому же он стоит в такой глуши, что особенно
много за него все равно не дали бы. А письмо, наверное,
переслали Хедманы. Они больше не пытались
связываться с ней по поводу продажи и не предлагали
хотя бы забрать имущество, но она подозревала,
что они по-прежнему иногда туда наведываются.
Ради собственного же спокойствия. Ведь не
очень приятно жить по соседству с заброшенным
домом. А может, они потихоньку вынесли оттуда
все, что можно, и от излишних контактов их теперь
удерживает нечистая совесть. А что, сейчас такие
времена, никому нельзя доверять.
Она огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно
было открыть конверт. В узкое отверстие ее палец
не пролезал. А наконечник крюка, как всегда, пригодился.
Письмо было написано от руки на линованном
листе с дырочками, вырванном, судя по всему, из
блокнота.
Привет, Майсан!
Майсан?
Она сглотнула. Где-то очень глубоко в окаменевшей
памяти что-то шевельнулось.
Она тут же почувствовала острое желание сунуть
что-нибудь в рот, что-нибудь проглотить. Осмотрелась
по сторонам, но ничего съедобного в пределах
досягаемости не обнаружила.
Она боролась с искушением перевернуть лист
и посмотреть, кто написал письмо. Или наоборот —
выбросить не читая.
Сколько лет прошло с тех пор, как ее называли
уменьшительным именем.
Кто посмел проникнуть к ней сквозь почтовую
щель, явиться без приглашения из далекого прошлого?
Тебе, наверное, интересно, почему я решила
написать тебе через столько лет. Честно говоря,
сначала я сомневалась, сто́ит ли это делать, но
потом все же решилась. Причина наверняка покажется
тебе еще более странной, но я скажу
правду. Недавно мне приснился удивительный сон. Он был очень яркий, мне снилась ты,
а проснувшись, я услышала внутренний голос,
который говорил, что я должна написать тебе.
Многое пережив, я в конце концов научилась
прислушиваться к спонтанным импульсам. Так
что сказано — сделано…Не знаю, что тебе известно обо мне, и не
знаю, какой будет моя дальнейшая жизнь. Могу
только предполагать, что дома обо мне говорили
разное, и не стану осуждать тебя, если
ты не поддерживаешь контактов с моими родственниками
или другими людьми из нашего
тогдашнего окружения. Как ты догадываешься,
у меня было достаточно времени для размышлений,
я много думала о нашем детстве, обо
всем, что мы взяли с собой во взрослую жизнь,
и о том, как это повлияло на наши судьбы. Поэтому
мне очень интересно узнать, как ты живешь
сейчас! Я искренне надеюсь, что все проблемы
благополучно разрешились и у тебя все
хорошо. Поскольку я не знаю, где ты живешь
и как тебя зовут после замужества (никак не
могу вспомнить фамилию Йорана!), то отправляю
письмо на адрес твоих родителей. Если
этому письму суждено найти тебя, оно тебя
найдет. В противном случае оно немного попутешествует,
поддерживая работу почты, для
которой, как я понимаю, наступили трудные
времена.В общем, поживем — увидим…
Всем сердцем надеюсь, что вопреки всем трудностям,
которые выпали на твою долю в юности,
твоя жизнь сложилась удачно. Пожалуй, только
в зрелом возрасте я в полной мере осознала, как
трудно тебе пришлось. Желаю тебе всего самого
доброго!Дай знать о себе, если хочешь.
Твоя старинная лучшая подруга
Ванья Турен
Май-Бритт резко поднялась с кресла. Внезапный
порыв гнева придал ее движениям дополнительную
стремительность. Это что еще за чушь?
Вопреки трудностям, которые выпали на твою долю
в юности?
Неслыханная наглость. Да кто она такая, что
позволяет себе утверждения подобного рода! Она
снова взяла письмо и прочитала указанный в конце
адрес, взгляд задержался на последних словах. Исправительное
учреждение «Виреберг».
Сама Май-Бритт с трудом припоминала ее, к тому
же та, оказывается, пишет из тюрьмы — и, несмотря
на это, считает себя вправе судить о чужом детстве
и о чужих родителях.
Оказавшись на кухне, она распахнула холодильник.
На столе стояла упаковка какао. Быстро отрезав
кусок масла, Май-Бритт обмакнула его в коричневый
порошок.
Закрыла глаза и, когда масло начало таять во рту,
почувствовала, что ей становится легче.
Ее родители делали для нее все, что было в их
силах. Они любили ее! Кто может знать об этом
лучше ее самой?
Она скомкала бумагу. Надо запретить отправлять
письма в адрес тех, кто не хочет их получать.
Она не понимала, что нужно той женщине, но оставить
подобное хамство без ответа тоже не могла.
Придется ответить хотя бы для того, чтобы оправдать
родителей. Мысль о том, что ей предстоит
против собственной воли вступить в контакт с тем,
кто находится вне этой квартиры, заставила МайБритт
отрезать еще один кусок масла. Это вызов.
Открытая атака. Она провела столько лет в добровольной
изоляции — но теперь барьер, возведенный
с огромным трудом, разрушен.
Ванья.
В памяти почти ничего не осталось.
Но, впрочем, если напрячься, возникают какието
разрозненные картинки. Они вроде бы дружили,
но подробности вспомнить не удавалось. Она
смутно припоминала какой-то бестолковый дом
и сад, которые скорее напоминали свалку. Ничего
общего с их образцовым домом и садом. А еще родители,
которые почему-то отказывались идти туда
в гости — вот, пожалуйста, еще одно подтверждение
их правоты! Сколько же всего им пришлось пережить.
Как всегда при мысли о родителях, к горлу
подкатил комок. Она ведь была очень трудным ребенком,
но они не сдавались, они делали все, чтобы
помочь ей найти правильный путь, а она доставляла
им одни неприятности. И теперь, спустя тридцать
лет, эта женщина интересуется, как повлияло
детство на них обеих, как будто пытается найти
соучастника ее собственного краха, ищет, на кого
бы возложить вину. Кто из них в тюрьме? Является
сюда со своими инсинуациями и жалобами, а сама
при этом сидит за решеткой. Интересно за что.
Май-Бритт оперлась на кухонный стол, боль
в позвоночнике снова заявила о себе. Резкий приступ,
от которого потемнело в глазах.
Хотя лучше всего вообще ничего не знать. Похоронить
эту Ванью в прошлом, и пусть эта пыль сама
уляжется.
Она посмотрела на кухонные часы. Эти люди
приходят, конечно, не строго по расписанию, но
в ближайшие час-два кто-нибудь из них должен появиться.
Май-Бритт снова открыла холодильник.
Как и всякий раз, когда то, о чем она не желала
знать, пыталось протиснуться в ее сознание.
Надо затолкать что-то в себя, заглушить крик,
рвущийся изнутри.