- Валерий Попов. Ты забыла свое крыло… — М.: Эксмо, 2017. — 416 с.
В новой книге выдающегося петербургского писателя Валерия Попова «Ты забыла свое крыло» постоянно происходят чудеса: из-за туч выглядывает солнце, прибывает на велосипеде рыжеволосая муза, топочущий по потолку сосед-мошенник оборачивается прекрасной девушкой (и не только), таблетка для бессмертия в последний момент оказывается в мусорном ведре, а в питерском дворе-колодце поселяется верблюд… И все это — посреди тяжкой, полной забот и горя жизни героя, которому на первый взгляд нечему особо радоваться. Валерий Попов, великий «испытатель жизни», уверен, что русская жизнь — самая позитивная, и знает, что чудеса случаются только по воле самого человека.
ИСПЫТАТЕЛЬ
Повесть
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Только я вышел из метро — как сразу ко мне кинулся нищий на костылях, во всем черном:
— Валерий Григорьич! Как я рад! Валерий Григорьич!
Я как-то замялся. Спрашивать его «А вы кто?» как-то неловко: вроде все ясно и так. «Откуда вы меня знаете»? Лучше не уточнять. Тем более он отчество неправильно назвал. Но не будем придираться. Должен же хоть кто-то меня знать, хотя бы нищий!
— Бывший ваш читатель! — отрекомендовался он
— А почему «бывший»-то?! — вырвалось у меня.
Вопрос, наверно, бестактный?
— Так с малых лет! — он ответил так.
«Значит, выдохся? Или выдохся, наоборот, я?»
Но заводить литературную полемику с нищим довольно странно — не для того он здесь встал. Ясно, что делают в столь деликатных ситуациях: достают кошелек. Но — опять неловкость: я только из-за рубежа, и кроме проездной карточки — только валюта. Давать нищему в валюте как-то слишком шикарно. Привыкнет. Только этого мне и не хватало: валютного нищего себе завести! Все скажут: Попов вообще заборзел, кроме прочего всего, завел себе даже персонального нищего, причем валютного!
И так уже квартира в лучшем месте города, на Невском, дача — в знаменитейшем Комарово, и все — задарма, благодаря ловкости.
— Как зовут-то хоть тебя?
— Проша!
— Работай, Проша. Ведь ты еще молодой! Я вот старше тебя намного — а все равно работаю! Считаешь, легко? Ну бывай, — нищему я сказал. — Позже … разменяю!
Еще я оправдываться должен! На меня это похоже.
— Я, Валерий Григорьич, ветеран! Ветеран — и инвалид.
— Инвалид чего?
— Инвалид, Валерий Григорьич. Инвалид сексуальной революции.
— Чего ты врешь! Согласно официальным данным, не было у нас ее!
— Была, Валерий Григорьич!
— И что потерял?
— Самое главное, Валерий Григорьич! Жена оторвала! У меня и прозвище теперь: «муж без груш»!
В шоке! Ну кому еще выпадет такой читатель — и такой персонаж?
Он даже всхлипнул. И слезу грязной рукой растер.
— Ну ладно, на!
Дал ему евро монетой — все равно монетки не обменивают у нас. Ну зачем я таких вот прикармливаю? У других — герой так герой! Умею я себе мороку создать. Придется теперь не ездить на метро, моего нищего друга обходить — а то вытрясет ведь и душу, и мошну (неудачное слово).
С привычным уже восторгом я оглядел свой дом, шикарно раскинувшийся на Невский и Большую Морскую. Красота!
Радостно дыша, вошел я на лестницу. Каменные ступени, винтом идут! Еще Пушкин мог здесь ходить!
Нонна спала — и даже вонь сыров, временно у нас запрещенных, не расщекотала ее. Вот вонь папироски разбудила бы сразу! Стояли пустые консервы на столе, утыканные окурками, как опятами пни. Активность у нее появляется исключительно там, где не надо! То, что нужно сделать уже давно, не сделает никогда. Но что нельзя делать ни в коем случае, сделает немедленно. Так что не станем ее будить — передохнем с дороги. Надо бы помыться. Но! По этим «но» Нонна мастерица: и помыться — нельзя!
… Мы с соседом и другом (а также и тезкой) Валерием обновляли мою ванну. Точнее, он работал, а я сидел за столом, и мы перекликались через коридор. Может, бог и послал мне все наказания за то, что был я ленив и высокомерен?
— Воронку не можешь подержать? — доносилось через коридор.
— Не могу… занят, — отвечал я.
— Чем ты там… занят? — В голосе его слышалось физическое напряжение. Работает!
— Колонку делаю.
Тут Валера даже с грохотом бросил какое-то свое оборудование и пришел посмотреть.
— Колонка у тебя на кухне! Что ты врешь-то?
—Тут моя колонка! — Я указал на экран компьютера.
—Та колонка хоть греет! — Валера заметил.
—А эта — кормит, — ответил я.
Валера залил покарябанную прежде ванну ровным слоем белоснежного акрила, заткнув сливное отверстие ванной пробкой.
— Пробку не вынимать! Стечет акрил в трубы, застынет там — и вода уже не пройдет никогда! Можно будет смело отсюда уезжать!
— Отлично! — воскликнул я
Но друг настроен был более сурово… и оказался прав!
— Три дня, пока не застынет, ванной не пользоваться… Вот, задвинь дверь сундуком и спи на нем! Иначе супруга твоя…
— Да ладно? — сказал я (как всегда, идеализируя жизнь). — Сумасшедших тут нет! Потом, она уже спит… Переоденься иди. (Он жил как раз надо мной.) Сходим обмоем. Я тоже тут поработал неплохо! (Колонку свою имел в виду.)
Однако Валера, упрямый и злой (устал, видно, как черт), с натугой придвинул к двери ванной тяжелый кованый сундук, полный картошки, и еще поставил на него белую табуретку как предупредительный знак.
— Сумасшедших, говоришь, нет? — усмехнулся Валера.
И мы отметили!
В пабе Валере разглагольствовал исключительно о футболе. Завидую людям, у которых единственная проблема — перейдет ли новозеландец Хусим в «Зенит» или останется в «Спартаке»? Более острых проблем у них, значит, нет. Счастливцы! А я, естественно, зная свои проблемы, немного дергался. Но что же — и не отдохнуть теперь никогда?
— Тезка! Ты — друг! Еще двести! — восклицал я.
Мы познакомились, когда он только въехал и зашел представиться. Он культурно поздравил нас с новосельем — и тут же авторитетно предложил заменить старые чугунные батареи, «заблемандовевшие», как выразился он, на новые, чистые, даже белые. Моя упрямая мама, которая не соглашалась почти ни с кем никогда, неожиданно горячо поддержала Валеру, меня, напротив, осудила за лень. С тех пор они души не чаяли друг в друге, и Валера стал главным специалистом у нас по всем вопросам, и неоднократно помогал, и даже спасал, например, при взрыве колонки, когда в квартиры сразу хлынули и вода, и газ.
—За тебя! — сказал я.
Возвращались мы счастливые… И напрасно.
На лестнице Валера вдруг сказал: «Ну-ка зайдем!» Вошли — и я рухнул. Когда ж это кончится такое? Мы рванули по коридору. «Выходит, все же сумасшедшие есть!» — пробормотал Валера.
Сундук с картошкой, с гигантским усилием придвинутый к двери ванной, был отодвинут: и откуда у нее только силы взялись? Бессильной притворяется! «Предупредительная» табуретка была сброшена с сундука и валялась кверху ножками. Я включил в ванной свет… Боже! За что?! Пробка была вытащена и аккуратно поставлена на умывальник. Сделано это было, судя по всему, вскоре после нашего ухода — акрил, не успевший даже «схватиться», стек в дырку ванной почти целиком, открыв убогую прежнюю поверхность — и теперь застывал, или почти уже застыл, в трубах. Я кинулся к Нонне, растряс ее, сладко спящую (примерно вот как сейчас): «Ты зачем вытащила в ванной пробку?» Нонна сладко потянулась, улыбнулась: «Ну ты же, Веча, велел». «Что я «велел»? Когда я тебе велел? Ты же спала!»… А. Бесполезно!
«Понял!» — произнес Валера, быстро ушел, и вернулся с проволокой, и всю ночь мы с Валерою, стоя на коленях, вытаскивали согнутыми проволоками пряди акрила — с каждой минутой все меньше и меньше — акрил уходил вглубь и каменел! Наутро нам удалось добиться того, что вода смогла из ванной уходить — но струйкой «тоньше комариного писка» (выражение Валеры, несколько мной подкорректированное).
К несчастью, я жил на втором этаже, а Валера на третьем. И он ушел, не принимая благодарности, отказавшись даже от водки, которую я ему предлагал! Это была вселенская катастрофа — и для третьего, и четвертого этажа: вода стояла! Утром помылся — уйдет к концу дня! И эту гигантскую катастрофу сделала вот эта мирно спящая, робкая женщина, никогда не делающая вообще ничего, — и вдруг легким движением своей тонкой, как спичка, руки уничтожила дом! Построенный в 1824 году! С такой историей! Переживший все, даже блокаду. Видевший знаменитых людей! А теперь я смотрел на нее… Спала с улыбкой! И сколько она уже натворила, и еще натворит. Причем не со зла, а так!… Но от этого только обидней.
Приехал вот. И сижу. Уже обессиленный! Хотя все довольно сложное путешествие проделал легко. Проснется она — и еще что-то откроется!
Вскоре после истории с акрилом Валера съехал.
Помню, раздался звонок. Я открыл — и стоял Валера: с кадкой и пальмой в ней. Растение это я знал: лопух этот стоял в коридоре у них и выглядел тускло.
— Держи!
Я, подчиняясь, взял — и держал.
— Передаешь пальму первенства?
— Да.
— А когда вернешься?
— …Когда рак свистнет!
Валера любил такое произносить, кратко и веско.
— Это значит что?
— …Никогда.
— Как? — вскричал я.
На нем все держалось тут. И не только техника, но — и дух!
—А ты что, — усмехнулся он. — Можешь еще жить в этом сюре?
Понял его. Просачивалось тут, что нечто с нашим домом творится, что некто мохнатую лапу на него наложил. Мы-то долгие годы думали, что владеем квартирами, и вдруг выяснилось, что у дома — владелец. И владелец — чудит. И главное его чудачество в том, чтобы убрать нас отсюда. Такие места! Лучшие в мире!.. И, увы, не для нас? И это уже после того, как мы пережили строительство метро?
— Поглядим еще! — пробормотал я. — А с квартирой твоей что?
— Оставил одной конторе. Пока покупателя ищут — сдавать.
И такая там пошла катавасия!
— А сам куда?
— На нашу с тобой малую родину.
— В Сяглицы?
— …Приблизительно.
— А зачем?
— Да там один сродственник оставил мне малый бизнес.
И я ним, увы, вскоре столкнулся!
— Ну, хоп! — произнес Валера, и мы шлепнулись ладошками.
С ним исчезла последняя надежная опора в этой жизни. Сначала в его квартире открылся хостел. Было непонятно, как там помещается столько людей. Такую давку прежде встречал только на лестнице к колокольне Нотр-Дам, где чуть не задохнулся и поклялся: больше никогда. И вдруг оказалось: всегда! Каждый день и в любое время суток — то же удушье, к вашим услугам. Потом, под дружным напором жильцов дома — иногда мы бываем и дружными — хостел выселили. И — тишина. И только вот: эти шаги!
Сначала я как-то не обращал на них внимания. Ну шаги и шаги. Потом я стал замечать что-то странное. Во-первых, они всегда. В любое время дни и ночи! И абсолютно одинаковые — быстрая пробежка из десяти гулких ударов. Небольшая пауза — и снова они. Абсолютное повторение! И опять. И опять. Проснешься — среди ночи: они. Проснешься на рассвете… стучат. Стало страшно уже: никакой логике это не поддается. Ну, скажем, какая-то дежурная… но зачем ей бегать по коридору всю ночь? Да еще на таких ударных каблуках! Неужели лишь для того, чтобы свести меня с ума? Но кому это нужно?
Говорят, «не буди лихо»… Но, увы, оно не тихо! Вымотало меня напрочь! Не трогать? Но что там? Может быть, нужна помощь? Несчастная женщина в заточении? А вдруг — новая любовь? Ясно одно: на время операции Нонну надо эвакуировать.
Разбудил ее. Как она обрадовалась!
— О, Венчик! Вернулся…
— Тебе надо уехать.
Расстроилась неимоверно:
— Ну почему, Веча? Ты только приехал — тебя столько не было. Я так ждала тебя!
Но приходится, увы, быть суровым. Знаю уже: поддайся на жалость — и будешь связан ее беспомощностью по рукам и ногам!
— «Почему, почему!» — заорал я. — Водопровод не работает! Вода не уходит. Ты не знаешь, почему? Ты акрилом все трубы забила, из-за тебя теперь внутрь надо лезть, чтобы их вычистить. Ремонт будет!
Я сел… Кто его теперь сделает? Но как версия — годится.…
— А я не могу остаться? — жалобно спросила она.
— …Нет! Ты представляешь, что тут будет твориться? Тебя только не хватало! Сама все это устроила — так потерпи.
Притом гнев мой вполне праведным был: сама виновата!.. А может, и действительно сделаю ремонт? Такое бывало уже не раз — говорил для балды, а оно вдруг случалось. Сочиняется жизнь! Порой сам не догадываюсь, что правду говорю.
Шмыгая носом, стала собираться. Точнее, шмыгала-то она, а собирать ее шмотки пришлось мне. Вот такая трогательная картина!
Обычно я отправлял ее в Петергоф, в убогую квартирку ее родителей, ради очередного дерзкого замысла, который собирался в ее отсутствие осуществить. И — были удачи, были! Но вот сейчас вдруг почувствовал: отправляю ее непонятно ради чего… ради тех ненасытных каблуков, которые и сейчас стучат «в крышу»? Может, я уже не в своем уме? Похоже на то. Знаю, это будет нечто ужасное, «верх моего падения!»… Ну и пусть! Жизнь моя уже к полному отчаянию пришла — и пусть оно (отчаяние) выстрелит в меня!
— Ну… я поехала. Венчик? — Нонна уже стояла с узелком.
— А… Да-да! Ну, давай! — чмокнул ее. — Как только…
Чуть не сказал «вернусь».
— …Закончу ремонт — позвоню!
Проводил ее до двери. Послушно кивнув, она стала спускаться. Лестница у нас винтовая — и Нонна сразу исчезла. Я кинулся к окну. Увидев ее внизу, во дворе, стал стучать по стеклу. Она, подняв голову, рассеяно улыбаясь, искала глазами, потом, увидев меня, радостно замахала. Я отлип от стекла — и она медленно ушла.