Пролог к роману Валерия Введенского «Старосветские убийцы»
Поверх одежды Тоннер надел длинную, до пят рубашку наподобие ночной — из грубого холста, всю в ржавых пятнах. Затем из потертого саквояжа Илья Андреевич вытащил кожаный фартук. Подобные Денис видел у мясников в Риме. (Как-то его другу Саше Тучину вздумалось нарисовать картину «Утро на бойне», и они пошли на этюды. От увиденного Денис долго болел душой. Да и Сашка после пары часов среди окровавленных туш к замыслу охладел.)
— Помогите-ка завязать, — доктор нацепил на шею фартук и повернулся к Денису спиной. Пока Угаров крутил узел, Тоннер надел длинные, по локоть, кожаные перчатки. — Многие мои коллеги работают без перчаток, но это небезопасно. Мертвое тело содержит множество токсинов, способных через порезы и ссадины на руках попасть в организм секциониста, — обстоятельно пояснил доктор. Он достал из саквояжа также лицевую повязку с четырьмя тесемочками, но, покрутив в руке, положил обратно.
— Труп свежий. Гниение только началось. Обойдусь!
Вскрытие решили провести на поляне в парке, при естественном свете. Доктор раскрыл несессер. Обычно путешественники возят в таких предметы дорожного туалета. У Ильи Андреевича он был заполнен заботливо прикрепленными к стенкам скальпелями, хирургическими крючками, пинцетами, иглами. Кроме медицинских инструментов, там имелись две английские пилы, большая и маленькая, долото, молоток, пять пар ножниц различной формы и множество прочих предметов, названий которых Денис не знал. Местный доктор, Антон Глазьев, заглянув в несессер, присвистнул:
— Всегда с таким грузом путешествуете, Илья Андреевич?
— Я, кажется, упоминал, что ездил по казенным делам, — пояснил Тоннер. — Ну-с, начнем!
Пока шли приготовления, Денис старался не смотреть на покойную. Он впервые столкнулся так близко со смертью. Отец умер, когда Дениска был совсем мал, а потом Бог миловал! Все родные и близкие пока были живы-здоровы. Все же он заставил себя повернуть голову. Прикрытое простыней тело лежало на принесенном с кухни длинном столе. Переводчик Терлецкий взялся за края материи. Еще миг — сдернет.
Урядник Киросиров предпринял последнюю попытку отменить вскрытие:
— Угорели! Без всяких сомнений! Все угорают!
А над телом, так сказать, нельзя надругаться! На его призыв никто не обратил внимания, все споры по сему предмету были позади. Терлецкий откинул простыню.
— Денис Кондратович, — обратился Тоннер к Угарову. — Начинайте записывать. Диктовать буду медленно, чтоб успевали.
Молодой человек сел за маленький стол. Слава Богу, можно с чистой совестью углубиться в писанину и не смотреть на покойницу.
— Сей судебно-медицинский протокол составлен второго дня месяца сентября одна тысяча восемьсот двадцать девятого года в усадьбе Носовка Н-ского уезда Смоленской губернии.
Далее Тоннер назвал имя, фамилию, возраст покойной, поименовал членов комиссии, причем Угарова обозначил писцом, американца Рооса — понятым, а доктора Глазьева — своим помощником.
— …решение о вскрытии принял урядник Киросиров!
Тот аж задохнулся от этакой наглости:
— В таком случае немедленно прекратить!
Тоннер, не меняя тона, поправил:
— Вместо урядника пишите: «Офицер Третьего отделения Терлецкий».
Денис удивился. Вот бы не подумал, что высокий увалень в этаком ведомстве служит!
— Я чин не полицейский. Боюсь, требуемого распоряжения отдать не могу, — выразил опасение Федор Максимович. — Может, вызовем кого из уезда?
— Подозреваемый мною яд быстро разлагается в организме. Пока ждем — упустим время.
Тоннер быстро осмотрел одежду покойной.
— Крови, следов ожогов или ударов на ночной рубашке не обнаружено. Чтоб не возиться, с вашего позволения, одеяние разрежу.
Денис только было решился взглянуть на труп, как Тоннер снова начал диктовать:
— За исключением синюшного цвета, ничего примечательного в кожных покровах умершей нет.
— Истинную причину смерти надеюсь найти в желудке, — сообщил далее Илья Андреевич, — поэтому вскрывать головную и грудную полости надобности не вижу. Начну сразу с брюшной.
Тоннер взял скальпель.
— Антон Альбертович, — обратился он к Глазьеву, — просьба к вам. Поясняйте смысл моих манипуляций присутствующим.
— Постараюсь, — как-то неуверенно сказал местный доктор.
«Бояться надо не мертвых, бояться надо живых», — вспомнил маменькины слова Денис. На самом деле его всегда интересовало: что там, внутри человека? Собрал волю в кулак, встал и решительно подошел к длинному столу.
Первый разрез Тоннер сделал по центральной белой полоске, хорошо заметной на животе умершей. Скальпель чиркнул от окончания грудной кости до самого лобка. Пупок доктор рассекать не стал, а обошел острием, чуть левее. Угаров ожидал, что из живота хлынет поток крови, но ошибся — только на скальпеле появилась темно-бордовая полоска. Второй разрез, горизонтальный, тоже не затронул пупок, лезвие прошло чуть ниже.
Денис взглянул на Тоннера. Ничего общего с мясниками. Они делают свою работу буднично, мурлычут песни под нос, весело пересмеиваются, будто не убиенное существо потрошат, а сапоги тачают. Скорее доктор похож на скульптора. Уверенные, точные движения и максимальная сосредоточенность: одно неудачное движение — и вся работа насмарку. Тоннер, аккуратно подрезая скальпелем, отвернул лоскуты кожи по углам, оголив чревные мышцы.
— Это — брюхо, — глубокомысленно пояснил Глазьев.
Следующий, более глубокий разрез Тоннер сделал снова по белой линии. Разъединив скальпелем мышцы, доктор начал раздвигать их крючками, похожими на изогнутые вилочки.
Глазьев отбежал в сторону, его вывернуло.
Тоннер, не прекращая своих манипуляций, цинично заметил:
— Это кстати. Рвотные массы доктора мы подвергнем тем же исследованиям, что и содержимое желудка покойницы. Для сравнения, так сказать.
Денис решился заглянуть внутрь чрева. По его представлениям, человеческие органы располагались обособленно, как игрушки на рождественской елке, между ними должны быть пустоты. Но все оказалось совсем не так. Никаких пустот! Содержимое утрамбовано, словно вещи в набитом сундуке. Как доктор найдет здесь желудок? Угаров считал, что сей орган находится прямо по центру брюха. Однако Тоннер засунул руки под грудную клетку.
— Сейчас наложу в дюйме друг от друга две крепкие нитки на пищеприемный канал. Как бишь его по-латыни, Антон Альбертович? Не помните?
Глазьев помотал головой. Мол, плохо очень, ничего не помню.
— Oesophagus! — ответил сам себе Илья Андреевич. — Следующей ниткой перевяжу двенадцатиперстную кишку.
Кишки, это Денис знал точно, выводили переваренное наружу. Однако трубочка, на которую указал доктор, уходила куда-то вверх, под ребра.
Перевязав, доктор отсек пищевод и двенадцатиперстную кишку, а потом, подрезая скальпелем какие-то пленочки, аккуратно высвободил желудок.
— Крючки можно отпустить, а покойницу на время прикроем.
Держа в руке желудок, оказавшийся невзрачным изогнутым мешочком, Тоннер подошел к столу, где лежали бумаги.
— Переместитесь-ка с протоколом на тот стол, к трупу, — приказал он Угарову. — Здесь я устрою маленькую химическую лабораторию.
Одно дело смотреть за вскрытием через плечо, совсем другое — сесть за стол с мертвецом. Тут и опозориться, как Глазьев, недолго, или в обморок грохнуться. Но Денис, вновь вспомнив маменькину мудрость, собрал остатки мужества и перенес бумаги, пристроив их в ногах покойной.
Доктор, положив желудок в фаянсовый сосуд, снова взялся за скальпель. Вскрыв «мешочек» по всей длине, Тоннер вылил его содержимое в стеклянный кувшин.
— Так-с. В другой кувшин поместим рвотные массы Глазьева и проделаем те же манипуляции, — пояснил доктор. — Антон Альбертович, — обратился он к уже оправившемуся коллеге, — отнесите-ка желудок на секционный стол. Здесь места мало, мешает.
Глазьев осторожно, держа фаянсовый сосуд на вытянутых руках и стараясь в него не заглядывать, отнес препарат на другой стол, поставив поближе к покойной хозяйке.
— Какой яд вы ищете? — спросил Терлецкий.
— Самый убийственный! — ответил Тоннер. — Acidum borussicum, в России именуемый синильной кислотой.
— Я читал, смерть от нее мгновенна, — вспомнил Терлецкий.
— Если вдохнуть. — Доктор, отвечая на вопросы, не прекращал манипуляций. В оба кувшина добавил горячей воды, дал получившимся растворам отстояться, а затем аккуратно слил верхние, почти прозрачные слои в два винных бокала. — Но этот способ опасен для самого отравителя. Вдохнет случайно — и последует за жертвой. Поэтому травят либо раствором кислоты, либо ее солями.
— Чем чаще? — заинтересовался Терлецкий.
— Конечно, солями. Раствор быстро выдыхается, после чего становится почти безвредным: поболит у человека голова, помучается животом — и снова жив-здоров.
— Вы так хорошо про это знаете. Неужели опыты ставили? — с подозрением спросил урядник.
— Нет, книжки читал, — парировал Тоннер. — А вот соли очень удобны. Порошочек в банке с притертой крышкой хранится сколь угодно долго. В удобный момент высыпать в еду или питье — и через несколько минут, максимум через час, жертва мертва.
— Позвольте! — вмешался вернувшийся Глазьев. — Я вот слышал, что убитые синильной кислотой пахнут горьким миндалем! А у нас никакого запаха нет!
— Хороший вопрос! Раньше оную кислоту добывали лишь из миндаля или родственных ему растений. Абрикос, слива, вишня — все содержат в косточках эту отраву.
— А я люблю абрикосовую косточку расколоть и съесть ядрышко! — заявил Денис. — И пока не умер!
— Чтобы погибнуть, надо штук двести съесть, а то и больше, — разъяснил Тоннер. — Но вернемся к запаху. Недавно открыли более простой путь получения синильной кислоты. Берете кровь…
— Свою? — не понял урядник.
— На бойне! Там же можно рога с копытами прихватить, тоже сгодятся. Прокалите все с поташем и железными опилками. Получатся кристаллы ярко-желтого, скорее лимонного цвета, по-научному — желтая кровяная соль. Киньте их в серную кислоту — и образуется синильная. Полученная таким способом отрава никаким миндалем не воняет!
— Почему? — спросил Терлецкий.
— Точно не известно! Предполагаю, что кислоту из косточек пока не умеют отделять от какого-то пахучего вещества.
Тоннер достал из несессера баночку. Выдернув плотно пригнанную крышку, он достал щепотку зеленоватого порошка и разболтал в склянке с холодной водой. Получившийся раствор осторожно добавил в каждый из бокалов. В «глазьевском» жидкости стали лениво перемешиваться. В бокале «покойницы» на дно стали быстро падать неизвестно откуда взявшиеся ярко-синие хлопья.
— Железный купорос! — потряс баночкой с зеленоватым порошком Тоннер. — Идеальная «ищейка» синильной кислоты! Что ж, господин урядник, ваши надежды на банальный угар на дне этого бокала выпали в осадок!
— Шарлатанство, понимаешь, алхимия! — Киросиров и не думал сдаваться. — Никакой суд, как говорится, не поверит!
— В высочайше утвержденном в этом году «Наставлении, как врачи должны поступать при исследовании мертвых тел», — тоном профессора за кафедрой спокойно начал вещать Тоннер, — также рекомендуется в подобных случаях провести испытания с селитро-кислой медью. В этом случае цвет осадка получится темно-бурым. Возможен эксперимент с серно-кислым цинком — окраска будет белой. Если купорос не убедил, что ж, извольте смотреть далее.
Денис Угаров обернулся: не улетели ли вверенные ему бумаги? И обнаружил на столе рядом с покойной старую ворону. Она нашла вскрытый желудок и с упоением клевала его. Возмущенный святотатством, Угаров громко хлопнул в ладоши. Все обернулись, он кивком указал на птицу. Ворона не улетела, только подняла голову и внимательно посмотрела на Дениса. Мол, чего шумишь? Угаров нагнулся за камнем, но в эту секунду ворона неожиданно завалилась на бок и стала судорожно хватать клювом воздух. Потом несколько раз дернулась, и через несколько мгновений количество покойниц на столе удвоилось.
— Еще доказательств желаете-с? — ехидно спросил урядника Тоннер. Тот помотал головой. — Тогда я зашью усопшей брюхо и закончу диктовать протокол.
Со стороны усадьбы приближался пожилой военный.
— Генерал вернулся, — заметил Терлецкий.
— Судя по лицу, — констатировал Тоннер, — хороших новостей он не привез.