Глава из книги Жака Ле Гоффа «Герои и чудеса средних веков»
О книге Жака Ле Гоффа «Герои и чудеса средних веков»
Артур — показательный герой Средних веков.
Если его образ, что весьма вероятно, и был вдохновлен
историческим персонажем, то о таком
персонаже практически ничего не известно.
Артур является хорошим примером тех героев
средних веков, которые, пребывая между реальностью
и вымыслом, между историей и фантастикой,
превратились в персонажей мифологических,
подобно тем историческим фигурам, что, существуя в реальности, отделились от истории, чтобы
присоединиться к вымышленным героям в мире
имагинарного. В этом контексте мы еще увидим
параллельную и пересекающуюся эволюцию двух
великих героев средневековья между историей и
мифом — Артура и Карла Великого.
Артур появляется в Historia Britonum («Истории
бретонцев») хрониста Ненния в начале IX столетия.
По Неннию, некий Артур якобы бился с
саксами на стороне короля бретонцев во время
вторжения саксов в Великобританию. Будучи
предводителем войска, он убил до девятисот
шестидесяти врагов. Таким образом, Артур входит
в историю прежде всего как могучий воин,
защитник бретонцев, и в самый древний период
средневековья его образ был тесно связан с
устной литературой кельтов, в особенности с
«Мабиногионом» — валлийским сборником, где
рассказывается о детских годах героя. Отмечают
близость Артура к героям из других культур, в
особенности к трифункциональной культуре индоевропейцев,
к европейскому и даже конкретно
— к германскому фольклору. Но какова бы
ни была суть героя Артура, тот, кого придумало
и оставило нам западное средневековье, — персонаж
безусловно кельтский, и связан он с национальной
идеологией британцев.
О настоящем рождении Артура рассказывается
в произведении хрониста предположительно
валлийского, оксфордского каноника Гальфрида
Монмутского, в его Historia Regum Britanniae
(«Истории королей Бретании»), составленной
между 1135 и 1138 годом. Историю королей
Бретани Гальфрид начинает с Брутуса, пришедшего
с римлянами и принесшего бретонцам первые
ростки цивилизации. Бретонцы, помесь римлян с
варварами, управлялись династией королей, последний
из которых, Утерпендрагон, при помощи
чар волшебника Мерлина зачал с любимой женой
Ингерной сына, Артура. Став королем в пятнадцать
лет, Артур приумножает победы над римлянами
и народами Западной Европы. Он завоевывает
всю Великобританию, острова севера и весь
континент до Пиренеев, убив великана, наводившего
ужас на окрестности горы святого Михаила.
но его племянник Мордред забрал у него и жену,
и королевство. Вернувшись с войны, Артур убивает
его, но сам смертельно ранен и перевезен
на остров Авалон в окрестности Уэльса, где ему
предстоит либо умереть, либо, исцеленному, дождаться,
когда он сможет отвоевать королевство
и всю свою империю. Артур быстро становится
центральным героем всего свода литературных
текстов, который представляет собой одно из богатейших
и выразительнейших творений средневекового
имагинарного, — это легенды артуровского
цикла.
Основные моменты этого литературного свода
содержатся в романах Кретьена де Труа, написанных
между 1160 и 1185 годом, и в прозаической
легенде об Артуре первой половины XIII века. Тут
видно, до какой степени творческое воображение
средневековой литературы было движущей силой
в создании имагинарного мира героев и чудес.
история имагинарного позволяет сделать вывод
о совершенно особом месте средневековой литературы
в культуре, ментальности и идеологии
эпохи, и тем более в том, что ей суждено было
продолжить жить в веках. Артур — центральный
персонаж большого литературного цикла, который называется «темой Бретани». С ним связано
появление, а точнее — он сплотил вокруг себя
целый ряд других героев, самые яркие из которых
— Говейн, Ланселот и Парцифаль. Он создал
этакую утопическую структуру — крайне редкий
пример во всем христианском средневековье —
круглый стол, участники которого — рыцари — образцовые
герои, как мы еще увидим в главе «рыцарь,
рыцарство». Артур — это еще и связующее
звено между героем-воителем, каким был он сам,
и тем, кто покровительствует ему и предсказывает
его будущее, от рождения до самой смерти, —
Мерлином. И он же стоит у истоков возникновения
таинственного чуда, которому не нашлось
места в этой книге, поскольку оно практически
исчезло из круга наших представлений, — Грааля.
Грааль — магический предмет, нечто вроде дароносицы,
поиски и завоевание которой выпадают
на долю христианских рыцарей, особенно
рыцарей круглого стола. Это тот миф, в котором
рыцарская христианизация в средние века выражает
себя наиболее явно. Утопия круглого стола
выявляет и те противоречия в средневековом обществе
и культуре, каковые таит в себе мир героев
и чудес. Круглый стол — это мировая мечта о
равенстве, не нашедшая воплощения в средневековом
обществе, иерархичном и проникнутом неравенством.
и все-таки в феодальной идеологии
есть стремление создать среди высшей касты, в
среде знатных аристократов, институции и кодекс
поведения, в основе которых лежит равенство.
на языке жестов символом этого выступает поцелуй,
которым сеньор обменивается с вассалом.
круглый стол, помимо того что он ассоциативно
отсылает к глобальности универсума, к всеобъемлющести земного шара, есть также и мечта о равенстве,
гарантом которой суждено быть Артуру
и которая найдет свое социальное воплощение в
мире аристократии.
Однако более, чем воитель и рыцарь, Артур
является мифологическим воплощением истинного
главы средневековых политических объединений,
то есть королем. Примечательно, что в самые
ранние годы — как о том свидетельствует, например,
мозаика плиточного пола церкви XI века
в Отранте в Южной Италии — настоящее имя
Артура было Arthurus rex, и в европейском поэтическом
воображении Артур остается символом такого
короля, который существует исключительно в
форме демифологизированной, при этом не утрачивая
и своего сакрального характера. Артур —
король не только одновременно и подлинный
и мифологический, он еще и владыка милленаристский.
Мужчины и женщины в средние века
часто мечтали о том, как установится на земле
царствие веры и добродетели, апокалиптический
Миллениум, управляемый королем, пришедшим
из истории. Этот мотив имел большой успех в
восточных культурах, вспомним хотя бы сказку о
спрятавшемся эмире. На Западе похожая роль досталась
Фридриху Барбароссе, который не умер, а
заснул в пещере, и особенно Артуру, ожидавшему
в Авалоне момента, когда он сможет вернуться.
Это тема Rex quondam, rexque futurus, короля времен
былых и времен грядущих.
Тесно связанный с образом Артура, круглый
стол — объект мифологический, но есть и объект
персонализированный, связанный с его именем
еще теснее, — это неизменный спутник великих
воинов и великих рыцарей: его меч. Волшебный
меч, с которым не может управиться никто, кроме
него самого, которым он чудесным образом
убивает врагов и чудовищ, преимущественно
великанов, и выбрасывание которого в озеро
знаменует конец его жизни и его могущества.
Этот меч зовется Экскалибур, и его исчезновение
венчает мрачный эпизод смерти Артура, воссозданный
крупным британским кинорежиссером
Доном Бурманом в фильме «Экскалибур».
Персонализацию мечей мы встретим и у Карла
Великого, и у Роланда: Жуайез, Дюрандаль,
Экскалибур — вот они, сказочные помощники
выдающихся героев. Артур прежде всего — воплощение
взаимного союза, союза тех ценностей,
что выработали средние века. На этих ценностях,
разумеется, лежит сильный христианский отпечаток,
но это в первую очередь светские ценности
героя-мирянина. В Артуре находят выражение
два сменивших друг друга периода феодальных
ценностей. В XII веке это воинская доблесть, в
XIII — куртуазность. В индоевропейской традиции
он был королем трифункциональным: по
первой функции — королем священным, по второй
— королем-воином и по третьей — королем-цивилизатором.
его образ хорошо иллюстрирует
то, что крупный исследователь средневековой
литературы Эрих Кёлер прекрасно определил
так: «двойной замысел куртуазного феодального
мира: историческая легитимизация и выработка
мифов».
Как и все герои — причем средневековых это
касается в первую очередь, — Артур тесно привязан
к определенным географическим местностям.
Это места его битв, резиденций и смерти.
Прежде всего это область его главных свершений, его сражений, завоеваний и побед: страна
кельтов, Ирландия, Уэльс, Корнуэлл, Арморика.
Это Тинтажель в Корнуэлле, где был зачат Артур,
Камелот, фантастическая столица Артура на границе
Корнуэлла и Уэльса. Это фантастические
острова, такие, как Авалон. Это английский монастырь
в Гластонбери, бенедиктинское аббатство
на границе Уэльса, где в 1191 году якобы
были обнаружены его останки и останки королевы
Гениевры. Но есть и вдали от кельтского
мира еще одно удивительное место, связанное с
Артуром, находившимся между жизнью и смертью,
королем выжидающим. Это место — вулкан
Этна, в жерле которого, охраняемый от всех
горестей, как повествует об этом изумительный
сборник чудесных историй английского автора
начала XIII века Гервасия Тильбюрийского, спокойно
спящий Артур ждал своей участи — чудесного
ли возвращения на землю или вознесения в
рай. В этом случае не связан ли Артур с тем, что
я называю рождением чистилища, в тот момент,
когда его местонахождение неясно определяли
где-то между Ирландией и Сицилией? Тогда этот
кельтский король мог быть одним из первых обитателей
того чистилища, слухами о котором был
полон весь христианский мир.
Однако в христианской Европе — и эта черта
сохранилась до наших дней — нет ни всемогущего
героя, ни во всем удавшихся чудес. Герой —
всего лишь человек, любой человек грешен, и
феодальной верности неминуемо противостоит
предательство злобных врагов. С другой стороны,
если монархическая идеология и выстраивает
образ короля как героя, она далека от придания
ему абсолютистского характера, который будут
настойчиво приписывать ему ренессанс и эпоха
классики. Артур — грешник, и Артура предают.
Поддавшись вожделению, Артур совокупился с
собственной сестрой, и от этого инцеста родился
Мордред. Великому образу — великий грех, короли
и герои (это касается и Карла Великого) частенько
повинны в кровосмешении. Что до плода
греха, Мордреда, то он — предатель, чей удел —
смерть; Артур же, познавший и иное предательство
— своей жены Гениевры, изменившей ему
с его же вассалом Ланселотом, сам не единожды
предавал Гениевру.
После Гальфрида Монмутского успех образа
Артура неуклонно растет. Сперва его имя упрочивает
политику английских королей династии
Плантагенетов. Использование имен героев в
политических целях — один из самых известных
феноменов в истории, в особенности в средневековой
европейской истории. При этом английские
короли возвеличивали Артура в пику
королям немецким и французским, которые в
поисках историко-мифологических крестников
все больше и больше разрабатывали образ
Карла Великого. Такую роль сыграл в истории
Европы этот двуликий тандем, то дополнявший,
то противостоявший друг другу, — Артур и Карл
Великий.
Успех Артура был таким стремительным,
что уже в начале XIII века монах-цистерцианец
Цезарий Гейстербахский будет рассказывать в
своих Dialogus miraculorum («диалогах о чуде»),
как однажды монахи задремали во время проповеди
их аббата и вдруг тот возвысил голос и сказал:
«А теперь слушайте меня, братья мои, слушайте
хорошенько, я расскажу вам о деле новом
и необычайном: жил однажды король, который
прозывался Артуром». При этих словах монахи
просыпаются, оживляются, обращаются в слух.
Артур стал героем даже в монастырях. Другой
пример успеха образа Артура в средневековом
обществе уже выходит за пределы аристократической
среды — это успех имени Артур, который
можно отнести к тому времени
когда на христианском западе формировалась современная
антропонимика, присоединявшая имя
к фамилии как раз в городских социальных сословиях.
Мишель Пастуро наблюдательно подмечает
распространение имени Артур и прочих имен,
происходящих от имен главных рыцарей круглого
стола, подчеркивая, что имя, даваемое при крещении,
никогда не является именем случайным, что
оно — «первый социальный маркер, первый атрибут,
первая эмблема». Он изучил частоту повторений
имен рыцарей круглого стола по приблизительно
40 000 оттискам французских печатей,
имевших внутреннее хождение в конце XV века.
они показывают, что «играть в короля Артура»
стало нормальным городским делом, а в некоторых
регионах, например в Нидерландах и Италии,
до середины XVI столетия развивалась настоящая
«артуромания». Возвращаясь во Францию,
скажем, что в подлинном выигрыше от такой
артуровской антропонимической антропологии
оказались — рыцарь Тристан с его 120 примерами,
за ним следует Ланселот с 79 упоминаниями.
но очень близок к ним и Артур с 72 примерами,
оставляя далеко позади Говейна (46 примеров) и
Парцифаля (44 примера).
Как мы в этой книге еще увидим, очарование
героев средних веков, к XIV веку скорее заснувшее, пробудилось в XV, в том самом столетии, которое,
как замечательно показал Йохан Хейзинга
в «осени средневековья», оказалось жертвой
самых невероятных вымыслов на рыцарские
темы. Пробуждает к жизни Артура английский
поэт Мэлори в своей большой поэме 1485 года
«Смерть Артура». И в XV веке сладостная память
об этом средневековом герое так свежа, что другой
поэт, спенсер, дарует ему новую жизнь в The
Fairy Queen («Королева фей») (1590). На крыльях
британского национализма Артур с легкостью переносится
в воображение XVII века. Особенно он
обязан великому композитору Пёрселлу, который
написал оперу «Король Артур» на либретто великого
Джона Драйдена, — король Карл II поначалу
покровительствовал ему, и тем не менее увидеть
свое творение на сцене он смог лишь незадолго
до смерти, в 1691 году.
наконец, в эпоху романтизма Артуру суждено
пережить настоящее возрождение средневекового
имагинарного. Ему повезло стать героем одного
из самых великих романтических английских
поэтов, Теннисона, который опубликовал свою
«Смерть Артура» в 1842 году и до конца жизни составлял
The Idylls of the King («Идилии короля»), которые
все вместе были изданы в
в то же время Артур обретает новую жизнь в
произведениях художников-прерафаэлитов, особенно
Данте Габриэля Россетти
Эдварда Берн-Джонса
Шоссон под влиянием Вагнера — которому принадлежит
решающая роль в возрождении героев
и чудес средневекового имагинарного (особенно
германского) — с 1886 по 1895 год сочиняет свою
единственную оперу «Король Артур».
Наконец, новую жизнь достоинству средневекового
героя Артура и главных его героических
сотоварищей придает кинематограф. Жан
Кокто начинает с переложения артуровской легенды
для театра в пьесе «Рыцари круглого стола» (1937). После войны как настоящие шедевры,
так и фильмы, в которых средние века изображены
в искаженном и неверном свете, получают
широкое распространение и хорошо воспринимаются
публикой — это такие зрелищные
произведения, как голливудские «Рыцари
круглого стола» Ричарда Торпа в
озерный» Робера Брессона (1974), «Парцифаль
уэльский» Эрика Ромера (1978) и «Экскалибур»
Джона Бурмена (1981). В знаменитом фильме
«Индиана Джонс и последний крестовый поход»
(1989) Стивен Спилберг отправляет Харрисона
Форда на поиски Грааля. Пародия, что тоже суть
свидетельство популярности, заставляет посмеяться
над Артуром как в превосходном фильме
«Монти Пайтон и священный Грааль» (1975),
так и в «Янки из Коннектикута при дворе короля
Артура» Тэя Гарнетта (1949) с Бингом Кросби. Да
в конце концов, если придать мифическому королю
черты Джорджа Буша — чем не новый облик
героя Артура? Голливудский продюсер и ультраконсерватор
Джерри Брюкхеймер недавно согласился
финансировать впечатляющий по размерам
бюджет роскошного кинозрелища Антуана
Фукуа «Король Артур» (2004), где он изображает
Артура, Гениевру и рыцарей круглого стола как
героев Англии, решившейся после окончания оккупации
Римом разбить саксов, чтобы дать стране возможность следовать по пути прогресса. Он
утверждает: «Есть отголоски между историей
Артура и ситуацией в Афганистане и в Ираке —
некогда Рим оккупировал Великобританию, и,
когда эта страна избавилась от римлян, она встала
перед необходимостью исполнить свою цивилизаторскую
миссию борьбы против варварства». Королю Артуру еще не надоело повергать
нас в изумление.