С недавних пор 4 ноября мы отмечаем День народного единства, а точнее не ходим на работу и учебу, имея веское, но не вполне понятное основание. Что празднуем-то? «Прочтение» публикует отрывок из новой книги историка Е. В. Анисимова «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка», которая вот-вот появится в продаже. Надеемся, рассказ о памятнике Ивана Мартоса «Гражданину Минину и князю Пожарскому» прольет свет на наш загадочный праздник.
«Безумное молчание» — так назвал современник то страшное cостояние всеобщего отчаяния и разброда, которое царило в России осенью 1611 года.
Тогда казалось, что пришел час русской национальной катастрофы: поляки сожгли Москву и превратили Кремль в свою
неприступную крепость; шведы захватили Великий Новгород;
центральная власть рухнула; страна развалилась на части. От
города к городу бродили шайки поляков и казаков и грабили
беззащитных жителей, убивая каждого, кто им сопротивлялся.
По обочинам дорог лениво ходили обожравшиеся мертвечиной
волки — всюду лежали трупы умерших от голода и убитых разбойниками людей. Казалось, что страна идет к своей окончательной гибели. Но все же в глубине народного сознания всегда теплятся здравый смысл, вера и мужество. Известно, что в
те моменты, когда уже отступать некуда, русский человек вдруг
понимает, что всем порядочным людям нужно объединиться,
принести, как высокопарно говорили в прошлом, жертву на
алтарь Отечества. Но известно также, что бывает проще в порыве человеколюбия или во имя святой веры отдать жизнь, чем
пожертвовать на общее дело с трудом накопленные, полушка к
полушке, деньги или имущество. А именно этой жертвы стране, где до сих пор общественные деньги проваливаются в бездонные карманы ворья у власти, требовалось более всего.
И вот осенью 1611 года в Нижнем Новгороде нашелся человек — мясник Кузьма Захарович Минин по прозвищу Сухорук, — который уловил и выразил всеобщее народное чувство, с паперти церкви Рождества Иоанна Предтечи призвав сограждан обложить себя добровольным налогом на новую рать «для очищения Московского государства». Он говорил землякам: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать,
жен и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился
за истинную православную веру и был у нас начальником».
Зная честность Кузьмы, горожане выбрали его старостой
и начали приносить ему деньги и ценные вещи. Художник-реалист К. Е. Маковский в своей картине «Воззвание Минина» (1896) воспроизвел это грандиозное, беспорядочное, в русском стиле, с суетой, стоящей столбом пылью и кричащими
галками историческое событие. Но мало в таком деле хорошо
говорить и не воровать! Минин оказался человеком исключительных организаторских способностей: он создал войско и
пригласил возглавить его князя Дмитрия Михайловича Пожарского — воина опытного, хладнокровного, накануне тяжело раненного в бою с поляками. Несмотря на ранение, он
согласился стать во главе Нижегородского ополчения, сказал,
что «рад за православную веру страдать до смерти». Вскоре
собранное ополчение двинулось в поход и заняло Ярославль.
Минин оказался прав: к ополчению стали присоединяться
отряды других городов, возник «Совет всей земли» — будущая
новая власть. Позже ученые объяснили причину начавшейся цепной реакции сопротивления. В каждом городе исстрадавшиеся от грабежей и убийств люди стали объединяться, везде
появлялся «свой Минин», нанимавший на собранные общественные деньги «своего Пожарского» для защиты города,
посада. Начались тяжелые бои с поляками, освобождение
Москвы, потом пришли победа, выборы нового царя — словом,
«земля спасла Россию».
Но, как всегда бывает, с победой число героев-освободителей возрастает многократно, а истинных героев награждают,
а потом оттесняют на вторые роли. И когда Пожарский вступил в местнический спор с боярином Лыковым, некогда служившим полякам, и проиграл его, то князя, как менее знатного, «выдали головой» Лыкову. В простой телеге Пожарского
привезли на двор боярина, и тот, под гогот дворни, потешался
над опозоренным спасителем России…
Ныне в Оружейной палате Московского Кремля среди сказочных сокровищ можно увидеть две с виду неказистые сабли — у одной даже надломана рукоять. И все же это одна из
бесценных реликвий России — это оружие Минина и Пожарского. Любопытно, что при неказистом виде сабель их клинки
из дамасской стали. На клинке Минина написано: «Сделал
мастер Ахмед из Каира», на клинке Пожарского: «Ковал персидский мастер Нури».
А на Красной площади с 1818 года стоит памятник Минину и Пожарскому работы Ивана Петровича Мартоса (1754—
1835). На нем надпись: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная РОССİЯ. Лҧта 1818». Как известно,
Мартос, безусловный «классик», был верен господствовавшей тогда псевдоантичной эстетике. Как и все другие его монументы (вспомним памятники Ломоносову в Архангельске
или Ришелье в Одессе), памятник Минину и Пожарскому выдержан в классическом стиле.
Если можно понять жалость архангелогородцев к почти голому великому помору, стоящему посредине северного города, то античные одежды Минина и Пожарского все-таки даны
более-менее условно. И хитон Минина можно при желании
принять за традиционную русскую рубаху простолюдина, а
плащ раненого Пожарского — за простыню болящего воина.
История не запечатлела внешности Минина, и лицо статуи,
его изображающей, может показаться кому грозным ликом
Зевса, а кому физиономией постриженного в скобку русского мужика. «Античная» пластика горделивых поз и благородных жестов героев (более всего выразителен жест правой
руки Минина, будто очертивший своим движением всю обширную Россию) как нельзя лучше соответствует величию
подвига во имя Отечества, который и прославляет монумент.
Идея создания памятника Минину и Пожарскому родилась в Нижнем Новгороде в начале XIX века, деньги для него
собирались по подписке. Был объявлен конкурс на лучший
проект, на котором победил Мартос, предложивший памятник
с фигурами народных героев и без символов самодержавия.
Так случилось, что период работы скульптора над памятником пришелся на новое великое потрясение — Отечественную
войну 1812 года. Опять, как и в 1612 году, народ поднялся против неприятеля, а власть опять стушевалась, оставив арену
борьбы народу. Героический дух 1812 года определенно витал
над петербургской мастерской Мартоса, где более десяти лет
скульптор трудился над созданием памятника. На горельефе
лицевой стороны постамента, посвященной теме народа, приносящего жертву Отечеству, Мартос изобразил себя в виде старика, отдающего России двух своих сыновей. Действительно,
оба его сына воевали в 1812 году против Наполеона, и один из
них погиб во время Заграничного похода русской армии 1813—
1814 годов.
Памятник, бережно доставленный по воде из Петербурга
в старую, тогда еще лежавшую в руинах столицу, был поставлен на Красной площади (в советское время он, чтобы не
мешать парадам, «переехал» ближе к собору Василия Блаженного), быстро полюбился москвичам, стал естественной
достопримечательностью столицы наряду с Лобным местом,
Василием Блаженным, Спасской башней.
Только одно огорчало: было обидно за Нижний Новгород,
откуда пошла инициатива ополчения, а потом и идея создания
монумента. Нижегородцы, более других достойные памятника, несколько лет собиравшие на него деньги, так ничего и не
получили… Очевидная несправедливость была исправлена
вездесущим Зурабом Церетели, сделавшим в 2005 году копию
памятника Мартоса. И теперь копия эта стоит в Нижнем Новгороде, у церкви Рождества, откуда на всю Россию прозвучал
клич Минина. А справедливее было бы подлинник поставить
на берегу Волги, а копию отправить в Москву.