От автора

В эту книгу вошли вещи, написанные для кино или же с расчетом на экранизацию. Такого рода проза отличается особым вниманием к фабуле и сюжетным переходам, а также к диалогу. Безусловно, она выглядит несколько облегченной по сравнению с традиционной прозой, однако уже давно стала особым жанром, существующим наряду с фильмами, которые созданы по этим произведениям.

Здесь представлены разные по характеру истории — от комедии абсурда до триллера. Некоторые из них созданы «по мотивам» — удобная форма создания киноверсий прозы, когда можно уйти достаточно далеко от оригинала…

Работа в кино никогда не рассматривалась мною как самостоятельная форма творчества. Я придерживаюсь мнения, что автор сценария, кинодраматург обязан лишь помогать автору фильма — режиссеру и выполнять его пожелания. Это не исключает собственно литературных задач, которые выполняет сценарий, призванный не только обозначить канву действия, но и всей свой фактурой предугадать атмосферу будущего фильма, пользуясь при этом весьма ограниченным набором средств.

Так случилось, что все фильмы, созданные в Москве, на киностудии «Мосфильм» в мастерской Георгия Данелии, принадлежат Алексею Николаевичу Сахарову, ныне покойному, — замечательному режиссеру и человеку. Внезапная смерть режиссера прервала нашу работу еще над одной экранизацией — совсем в другим жанре, чем завоевавшая популярность «Барышня-крестьянка», а именно, над тургеневской «Песней торжествующей любви», помещенной в этом сборнике. Здесь уже тургеневский оригинал значительно видоизменен, в чем смогут легко убедиться читатели.

Я не скажу, что работа в кино всегда приносила мне моральное удовлетворение качеством выпущенных фильмов. Однако она помогала мне не заботиться о том, опубликуют или нет очередную повесть или роман, а значит, писать их так, как мне представлялось нужным. Ну и само сочинительство веселых историй для кино, само собой, часто было приятным занятием.

Александр Житинский

Agnus Dei

Падает снег. Обожженные деревья печально возвышаются над сугробами. Крупные снежинки плавно опускаются в воронки от снарядов. У обочины дороги лежит труп немецкого солдата. Пробитая осколком каска сползла набок, рядом лежит карабин. По дороге с песней шагает рота солдат. Строй прошел и открыл в кадре легковую машину. У машины стоят и курят майор госбезопасности Вахтанг Лежава в штатском и лейтенант военной разведки Алексей Губин в военной форме.

Первый голос.Рота, стой!

Второй голос.Пусть пройдут еще раз. Но теперь лицом к нам.

Первый голос.Рота, кругом! С песней шагом марш!

Лежава. Иваницкий, поехали!

На дорогу со снежной целины с трудом выбирается писатель Иваницкий. Ему лет пятьдесят. Он снимает валенок и вытряхивает из него снег.

Иваницкий (солдатам, громко). Тверже шаг! Выше головы! Вы идете побеждать!

Оператор (кричит за кадром). Иваницкий! Свинья! Убирайся! Испортил мне кадр!

Иваницкий падает в снег. Солдаты смеются. Оператор стоит в кузове машины и крутит ручку камеры. Ассистент и шофер дымят папиросами.
Проходят последние солдаты и, желая посмешить друзей, Иваницкий быстро ползет через дорогу по-пластунски. Майор с лейтенантом смеются и аплодируют.

Лежава. Артист!

Иваницкий (встает). «Если актером овладевает жажда рукоплесканий, он пересаливает». Это не я — это Дидро… Друга встретил. Очень хороший фронтовой оператор. (Кричит оператору). Будешь в городе — заходи на чай! Только со своим сахаром!

Оператор. Съемка окончена, спасибо!

Ассистент и шофер спрыгивают с машины и бегут к воронке. Солдаты строятся в походный порядок.
Проваливаясь по пояс в снег, ассистент и шофер несут
немецкого солдата. Каска солдата надета на голове шофера, карабин несет ассистент.

Ассистент. А Штюбе стал полегче… Чувствуешь?

Шофер. Подмерз. Да и не кормят.

Губин. И вот подвели Буденного к танку… Маршал его осмотрел и спрашивает: «А где же тут лошадь запрягать?»

Иваницкий. Ты, Алексей, допрыгаешься со своим языком.

Губин. Это же народный юмор!

Лежава (зевая). Десятка — вот и весь юмор…

«Эмка» въезжает в деревню. Дым над тремя-четырьмя трубами указывает на то, что жители здесь есть. Автомобиль останавливается на центральной площади деревни.

Иваницкий. Мне уже нравится. Исконная Россия, мать-родина… А вон и сортир. Вахтанг, сколько тебе потребуется времени?

Лежава. Полчаса.

Машина трогается, едет по улице деревни, останавливается у избы. Лежава всходит на крыльцо избы, стучит в дверь. Губин остается у машины.

Лежава (строго). Председатель сельсовета Иван Фомич Чалый здесь живет?

Женщина. Здесь, здесь… (Оглядывается, зовет.) Ваня!..

Лежава решительно входит в избу.

Лежава. Мне поговорить. Конфиденциально.

Женщина. Как?

Лежава. Без свидетелей.

Женщина. Поняла. Сейчас, поняла.

Быстро сдергивает с гвоздя телогрейку, сбегает с крыльца.

В горнице за столом сидит хозяин, председатель сельсовета Иван Фомич Чалый, и вырезает ножом из чурки деревянную ложку. Лежава молча протягивает ему удостоверение.

Чалый (читает). «Лежава Вахтанг Самсонович, майор»… Я так понимаю — с вещами на выход, гражданин майор?

Лежава. Неправильно понимаешь, председатель.

Чалый. Тогда садитесь…

Лежава садится, шляпу кладет на стол.

Лежава. Иван Фомич, речь пойдет о важнейшей операции. Государственного значения!

Нина. Откуда же будете? (Вдруг расплывается в улыбке.) Леша… ты что же — не узнаешь?

Губин (с интересом). М-мм…

Нина. В августе приезжал к нам… Или забыл? Разведывал местность…

Губин. А-а, Нина! И вправду, не узнал… Да, это было летом.

Нина. Пошли, я тебя молочком напою… Пошли, по¬шли…

Тянет его за собой по направлению
к скотному двору.

Нина. Коровенка еще жива… С чем пожаловали? На­долго?

Иваницкий. Эй, есть кто­нибудь?

Скрипит дверь. На крыльце, жмурясь от зимнего солнца, появляется старуха.

Иваницкий. Бабушка, здравствуйте. Как живется?

Старуха (подозрительно). А вы кто будете?

Иваницкий (весело). А мы писатели. Пишем, бабушка, все пишем.

Старуха. Контора пишет, а касса деньги выдает! (Хлопает дверью.)

Иваницкий (кричит вслед). У меня удостоверение! (Читает.) «Иваницкий Георгий Иванович. Спецкорр». Вас звать­то как?

Старуха (высовывается на мгновенье). Марфа Семеновна!

Иваницкий (поднимает глаза к небу, с выражением). «И старуха Марфа Семеновна, сыновья которой сейчас воюют, подошла к героине, дала ей лапотки и тихо сказала: „Держись, дочка…“» Слабо. Мало фактуры! (Достает блокнот, записывает). Марфа Семеновна — значит, Марфа Семеновна.

Чалый. Ну, положим, деревню немцам сдадут, хотя с чего бы ее сдавать? Линия фронта уже месяц ни на метр не двинулась…

Лежава. Сдадут деревню, сдадут, я тебе говорю. Ты мне не веришь?

Чалый. Верю. Вам — верю… Ну, мне прямая дорога в партизаны.

Лежава. Не-ет! Ты останешься здесь, я же сказал.

Чалый. Чтобы немцы меня повесили?

Лежава (теряя терпение). Останешься в деревне и будешь старостой!

Чалый (изумленно). Кто ж меня старостой сделает? Председателя сельсовета, большевика? Немцы?

Лежава. Из партии мы тебя исключим.

Чалый. За что?! Я верой и правдой…

Лежава (хлопает по столу ладонью). Все! Приказы не обсуждают. Это тебе партийное задание. Будешь старостой, подберешь себе кого-нибудь в полицаи… Есть кандидатуры?

Чалый (хмуро). Найдутся…

Лежава (подозрительно). А почему органы о них не знают?

Чалый (хитровато). Что же я вам сразу всю контру выдам? Я понемножку выдаю. Лейтенант приезжал, я ему пятерых сдал. Остальных на следующий раз оставил. На развод. Какой же хозяин всех телят зараз режет?

Лежава (с улыбкой). Хитрый ты мужик, Иван Фомич.

Чалый. Расчетливый… А какой мне расчет с вашей операции, товарищ майор? Положим, сделают меня немцы старостой, а потом наши придут — и шлепнут. Не они, так вы.

Лежава. Слово органов, с вами ничего не случится.

Чалый. Органам как не верить… Но на всякие органы другие органы найдутся…

Лежава. Что такое говоришь? У нас одни органы!

Губин (пьет). Спасибо…

Нина (легонько толкает его боком). Ты чего¬то сегодня несмелый…

Губин. С начальством…

Нина. У начальства свои дела, у нас — свои… Или забыл уже?

Она обнимет Алексея. Губин целует ее. Мычит корова.

Губин. Ну тогда быстро! По­военному! (Стаскивает с нее телогрейку.)

Нина. Вот так бы давно!

Губиным. Среди крестьян идет Иваницкий.

Губин. Граждане колхозники, небольшой сход у председателя! Живее, граждане!

Голоса крестьян. В ополчение, что ль, гражданин начальник?.. Мужей уж почти всех забрали…

Губин. Живей, живей! Сейчас все скажут!

Лежава. Товарищи колхозники! Враг близко, но, как сказал товарищ Сталин, победа будет за нами! И мы не потерпим пораженческих настроений в нашей среде! Железной метлой мы выметем предательский сор из наших домов! Мы располагаем информацией, что гражданин Чалый, бывший коммунист и председатель, сеет панические слухи… (Оборачивается к Чалому). Органы с тобой разберутся, Чалый, а пока… Вот от меня лично!

Иваницкий (в толпе). Вот это по-нашему! По рабоче-крестьянски!

Чалый (утирает лицо). За что, граждане? За что?