Рубрика: Отрывки

• Издательство «Альпина паблишер», 2011 г.
• Айн Рэнд (1905–1982) — наша бывшая соотечественница, крупнейшая
  американская писательница, автор бестселлеров «Атлант
  расправил плечи», «Источник», «Мы живые». Яростный пропагандист
  идей капитализма, свободы личности, ограничения роли государства.
  Создатель философии объективизма — мировоззренческой системы,
  снискавшей последователей и горячих приверженцев во всем мире.

• Активно занимаясь лекционной деятельностью, в конце своих
  публичных выступлений Айн Рэнд отвечала на вопросы слушателей
  на самые разные темы. Лучшие ответы вошли в эту книгу. Около
  половины из них связаны с философией и политикой, остальные
  касаются этики, эпистемологии, метафизики и эстетики. Каждый,
  кому интересно творчество Айн Рэнд, найдет в этих ответах нечто
  значимое и новое для себя.

• Купить книгу на сайте издательства

Декларация независимости

Кого из отцов-основателей вы особенно почитаете и почему?

Если выбирать кого-то одного, я бы назвала Томаса Джефферсона.
Декларация независимости — пожалуй, величайший документ
в истории человечества как с философской точки зрения, так
и в литературном отношении.

Мы отталкивались от Декларации независимости, и вот сегодня
летим в тартарары. Что бы вы внесли в Декларацию
независимости или вычеркнули из нее?

Если кто-то составил величайший в истории политический документ,
из этого еще не следует, что впоследствии само собой построится
идеальное общество. По-вашему, если страна летит в тартарары,
значит, Декларация независимости несостоятельна.
Ничего подобного. Вспомните, каких высот мы как нация достигли
с тех пор, как ввели принципы Декларации. И если вы видите
фундаментальные расхождения с ней, не стоит винить в этом документ.

Некоторые из журналистских аллюзий Декларации не применимы
к действительности. Но ее принципы никуда не делись —
и прежде всего концепция прав человека. На базовом уровне,
впрочем, сделана одна маленькая ошибка: я имею в виду мысль,
будто неотъемлемые права даны человеку Творцом, а не Природой.
Но это вопрос терминологии. С философской точки зрения
смысл Декларации от этого не меняется.

Свобода и права человека

Имеет ли место ущемление личных свобод в нашей стране?

«Свобода» в контексте политики означает отсутствие принуждения
со стороны государства (которое по закону имеет монопольное право
на применение физической силы). Так что «ущемление» при нынешних
тенденциях — это слишком мягко сказано. Мы неудержимо
скатываемся к утрате всяких свобод. Однако эта тенденция не обязательно
должна сохраняться, ее можно преломить.

Разве государство не должно обеспечить американцам досуг
и экономическую безопасность, без которых свобода — непозволительная
роскошь?

Говоря, что свобода доступна только в праздности, мы превращаем
само слово «свобода» в метафору. В политическом контексте
«свобода» — это отсутствие принуждения. Если государство берет
под контроль все новые сферы нашей жизни, если мы все сильнее
отдаляемся от объективной закономерности и отдаем все больше
тиранической власти в руки правительства — о какой свободе
вообще может идти речь?

Мы живем не в XVII в., когда население земли составляло одну
десятую нынешнего. Не следует ли из этого, что государство
должно вырасти и брать на себя намного больше?

Вы считаете, что по мере усложнения общества государство должно
брать на себя больше функций. Но сегодня технологии настолько
развиты, что мы смогли отправить человека в космос.
Чем разумнее общество, тем меньше грубой силы требуется, чтобы
им управлять. По мере развития общества все острее становится
необходимость дать человеку свободу.

Вопрос из разряда «что было раньше, курица или яйцо?»: является
ли свободное предпринимательство следствием политических
свобод, или наоборот?

Политическая и экономическая системы дополняют друг друга;
ни политика не создает экономику, ни наоборот. И ту и другую
создают единые идеи. Политическая система, защищающая свободное
предпринимательство, и капиталистическая экономика —
результаты процесса исторического развития. Обе следуют из философии
разума, свободы и прав личности — вырастают на том же
фундаменте, на котором создавалась наша страна.

Вправе ли государство вмешиваться в дела родителей, которые
жестоко обращаются с детьми?

Да, при наличии доказательств физического насилия — скажем,
если детей бьют или морят голодом. Это вопрос защиты прав человека.
Поскольку дети не в силах сами защититься от физического
насилия и зависят от родителей, государство имеет право вмешаться,
чтобы защитить права ребенка, как вправе оно не позволить
одному взрослому избивать, сажать под замок или морить
голодом другого взрослого. Само выживание ребенка зависит
от родителей, и государство вправе проследить за тем, чтобы жизни
ребенка ничего не угрожало. Но на проблемы интеллектуального
характера это не распространяется. У государства нет никаких
прав вмешиваться в воспитание ребенка, всецело являющееся
обязанностью и правом родителей.

В чем права детей отличаются от прав взрослых, особенно
в свете того, что ребенок нуждается в родительской опеке?

И у взрослого, и у ребенка есть право жить, быть свободным
и стремиться к счастью. Но эти права обусловлены разумом
и знаниями индивида. Подросток не может себя содержать, а маленький
ребенок не способен реализовать свои права и не знает,
что значит стремиться к счастью, в чем состоит свобода и как ею
пользоваться. Все человеческие права неотъемлемы от природы
человека как существа разумного. Следовательно, ребенку придется
подождать, пока он не разовьет свой ум и не приобретет
достаточно знаний, чтобы самостоятельно и в полном объеме
осуществлять свои права. Пока он мал, о нем должны заботиться
родители. Это заложено природой. Можно декларировать
какие-то права детей — но реальностью эти «права» не станут.
Идея права коренится в существующем положении вещей. Это
значит, что родитель не вправе морить ребенка голодом, пренебрегать им, причинять ему физический вред или убивать его.
Государство должно защищать ребенка как любого своего гражданина.
Но ребенок не может требовать прав взрослого, поскольку
еще не способен их реализовать. Он должен подчиняться родителям.
Если родители ему не нравятся, пусть уходит из семьи,
как только будет способен любым законным способом зарабатывать
себе на жизнь.

Есть ли права у умственно отсталых людей?

Не права в буквальном смысле — не те же права, что у нормальных
людей. Фактически у них есть право на защиту, как у вечных
детей. Как и дети, умственно отсталые люди имеют право на защищенность,
поскольку являются людьми, а значит, могут со временем
развиться и обрести хотя бы частичную самостоятельность.
Защита их прав — жест великодушия по отношению к ним
за то, что они люди, пусть несовершенные. Но считать, что недоразвитый
человек может осуществить свои права на деле, нельзя,
ведь он неспособен действовать разумно. Поскольку все права
вытекают из человеческой природы, существо, не способное
воспользоваться правами, не может их иметь в полной мере.

Если мы вынуждены отказаться от одного из проявлений свободы
— свободы первыми применять силу — во избежание
анархии, почему бы не поступиться другими проявлениями
свободы, чтобы дать государству возможность защитить
нас, например, от загрязнения окружающей среды?

Я никогда не прибегала к такой формулировке: «Мы должны отказаться
от одного из проявлений свободы». Об этом говорят консерваторы, а не я. Заметьте, сколько проблем создает неточность
высказывания. Если нам придется отказываться от проявлений
свободы, в итоге мы потеряем все — ведь для любого «отказа»
найдется уважительная причина. Отрицая личную месть, я вовсе
не имею в виду, что кто-либо должен отказаться от части своих
свобод. У нас нет свободы нападать на других — первыми применять
силу, но у нас есть право на самозащиту. Однако, поскольку
это право затрагивает другого индивида, а мы хотим поддерживать отношения с другими людьми и жить в обществе, то следует
установить законы, в рамках которых будет осуществляться
самозащита. Создание нормальной формы правления не имеет
ничего общего с отказом от свободы. Это возможность защитить
себя самого и любого другого человека от иррационального применения
силы.

Ограничить свою свободу из-за загрязнения окружающей среды
— значит отказаться от свободы формировать суждение, производить
и контролировать собственную жизнь. Фактически это
права, неотчуждаемые в силу нравственного закона, и отбрасывать
их нельзя. Даже если экологам что-то такое известно — а это
явно не так, — пускай сначала убедят нас в этом. Тогда в нашей
воле будет им подчиниться. Но даже если они знают больше нас,
это не дает им права требовать, чтобы мы отказались от своей
свободы.

Есть ли нечто общее между падением Рима и самоубийственными
тенденциями развития нашего общества?

Да. Параллелей между современной западной цивилизацией и ситуацией
в Римской империи много, и они поражают. Самая очевидная:
Рим достиг величия в период свободы, пока был республикой,
и рухнул после того, как превратился в империю, когда усилилось
государственное регулирование (вот оно, государство
всеобщего благосостояния, прославившееся лозунгом «хлеба и зрелищ
»). Рост налогов и ужесточение государственного контроля разрушили
экономику Рима, и варвары смогли его захватить. Нечто
подобное происходит сейчас. Мы не должны капитулировать перед
варварами, но очевидно — они этого ждут.

Сила

Что вы подразумеваете под силой?

Сила — это нечто первичное, это вот что [сжимает кулак]. То,
что делается не убеждением, а физическим принуждением. Когда
вы вынуждены что-либо делать, поскольку альтернатива —
физический ущерб: вас схватят, бросят в тюрьму, лишат собственности или убьют. В этой грубой форме сила есть то, что с вами
творят не по справедливости, не в соответствии с законами
природы, а по произволу. По сути, государство владеет монополией
на силу, поскольку призвано предотвращать бандитские
разборки между несогласными с чем-то гражданами. Государству
следует применять силу только против тех, кто прибег к ней
первым; но ни в коем случае государство не должно инициировать
применение силы. Но сегодня все правительства именно
так и поступают. Закон — это сила, поскольку его приходится
соблюдать под угрозой наказания. Если вы не согласны с частным
лицом, ему остается лишь одно — не иметь с вами дела. Если же
государство требует от вас чего-то, с чем вы не согласны, оно
может посадить вас в тюрьму или отобрать вашу собственность.
Это легализованная сила.

Полицейский, закладывающий за воротник, — это грубая сила?

Нет. Бюрократ, сажающий в тюрьму бизнесмена, — вот грубая
сила. Грубая сила — это дискреционные полномочия, власть,
для которой не существует объективных законов, из-за чего
действия правительства совершенно невозможно предугадать.
Антитрестовское законодательство — вот клубок противоречий!
Поскольку нет единого толкования законов, каждый
судья толкует их по-своему. И если человека швыряют в тюрьму
по этим законам, — это грубая сила, не подчиняющаяся
никаким конституционным или объективным процессуальным
нормам.

Почему в главе «Природа государства» (см. книгу «Добродетель
эгоизма») вы утверждаете, что индивид не вправе отвечать
силой на силу?

Я пишу, что люди имеют право отвечать силой на первое применение
силы. Но если люди хотят жить вместе в свободном
обществе, они должны делегировать это право государству.
Индивидуальное возмездие неправомерно, поскольку в свободном
обществе государство подчиняется объективным законам — и этими законами определяется, что есть преступление и, самое
главное, что есть защита. Соответственно, государство должным
образом выполняет функции арбитра и представителя пострадавшей
стороны, защищает этого человека и карает от его
имени.

Если же любой станет пользоваться своим «правом», чтобы
отплатить за себя, возникнет хаос — страной будут править случайные
прихоти и полнейшая иррациональность. Общество станет
чем-то невозможным, поскольку самый честный и разумный
человек может оказаться во власти человека бесчестного и неразумного,
за которым сила. Итак, человек не может прибегать
к силе, пока есть государство, которое защищает его в соответствии
с объективными нормами. Силу нельзя использовать
по собственному произволу. (Случись кому-нибудь наставить
на вас пистолет, вы вправе в него выстрелить. Но это не есть
право инициировать применение силы. Это право на самозащиту.)

Когда прагматики высказываются о студенческих волнениях
[1960-х гг.], то заявляют, что они против применения силы.
Разве на самом деле они не на стороне силы?

В сущности, прагматики поддерживают инициаторов использования
силовых методов, но не в обычном понимании. Например,
коммунисты высказываются за первое применение силы. Прагматик
же в определенном смысле еще хуже — он и ни за, и ни против.
Ему кажется, что в кампусах царили мир и спокойствие,
как вдруг случилась вспышка насилия и студенты-бунтари пустились
чего-то там требовать. Руководство колледжей не знало,
что делать. И ни одна из сторон не получила удовлетворения в конфликте.
Значит, заявляют прагматики, нужен приемлемый компромисс
. Такой подход ставит прагматиков на сторону агрессоров,
пусть они и не одобряют агрессии. В порядке критики прагматизма
можно сказать, что он совершенно внеморален, а любая внеморальная
система поддерживает аморальных. Но прагматик
взирает на силу беспристрастно. Кто-то хочет пробить вам голову?
Предложите ему приемлемый компромисс — пусть взамен сломает
себе ногу.

Сфера ответственности государства. Налоги

По-вашему, государство нас обкрадывает?

С одной стороны, да. На вопрос «Должно ли быть у государства
право облагать нас налогами?» я бы ответила: «Нет, налоги должны
быть исключительно добровольными» (см. главу «Финансирование
государства в свободном обществе» в сборнике «Добродетель
эгоизма»). Государство, однако, нельзя назвать вором в том
смысле, в каком мы зовем вором отдельного человека. Слишком
часто в условиях смешанной экономики государство посягает
на имущество, на которое не имеет никаких прав. Но эта проблема
должна решаться конституционно; это вовсе не дает нам
право обкрадывать государство.

Есть ли у человека право отказаться платить налоги?

Да, моральное право. К сожалению, политически такого права нет,
и тот, кто не заплатит, понесет слишком жестокое наказание.

Нужно ли заставить федеральное правительство платить
налог на собственность местным муниципальным образованиям
там, где оно владеет землей?

Никогда не слышала о подобном предложении. Не уверена,
что из этого что-нибудь выйдет. Но в порядке шутки я его поддерживаю.
Однако лучше было бы снизить налоги.

Платите ли вы подоходный налог и если да, то почему?

Да, потому что его вырывают у меня под дулом пистолета.

Как вы, такая противница налогов, можете поддерживать
увеличение расходов на оборону?

В общем и целом я против налогов. Предложенную мной альтернативу
налоговой системе вы найдете в книге «Капитализм:
Незнакомый идеал». Но пока наше государство финансируется с помощью
системы налогообложения, люди, не желающие оплачивать
оборону, — если они достаточно честны и последовательны — должны
немедленно покинуть страну. Какое право вы имеете жить в стране,
если не желаете тратить деньги на дело первостепенной важности
— защиту от вооруженного нападения! А если кому-то кажется,
что сегодня нам оборона не нужна, то ему место в психушке.

Загрязнение окружающей среды и закон о его предотвращении

Должно ли государство ради сохранения здоровья населения
контролировать уровень загрязнения воздуха и воды?

Нет. Единственная адекватная функция государства — защита
прав индивида. Для этого существуют армия, полиция, судебные
органы. Такие проблемы, как загрязнение окружающей среды,
могут решаться путем договоренностей свободных индивидов.
Если кто-то понес ущерб в результате загрязнения окружающей
среды, пусть обратится в суд и докажет обоснованность своих претензий.
Никаких особых законов или государственного контроля
для этого не требуется.

К вопросу о загрязнении: чьей собственностью являются вода
и воздух?

Я выступаю против любого превентивного государственного контроля.
Докажите, что вам действительно причинили вред, и тогда
конкретный виновник загрязнения среды предстанет перед судом.
Скажем, вы создали на своей территории антисанитарные условия,
и это не только отвратительно выглядит, но и создает реальную
угрозу здоровью, в том числе здоровью вашего соседа. Он
сможет привлечь вас к суду, если докажет, что источник опасности
— ваша собственность. Тогда он получит должное возмещение,
а вас обяжут все вычистить. Такие законы существуют, и регулируют
они отношения между собственниками. Более того, спокойное обсуждение проблемы загрязнения вообще невозможно, пока
затрагиваются групповые интересы! Для иных людей жалобы
на загрязнение окружающей среды — кусок хлеба. Я не верю,
что владельцы фабрик и другие капиталисты хотят загрязнять
воздух. Если — и в том случае, когда — вы сумеете доказать,
что они причиняют вред, действуйте, как полагается. Но не вынуждайте
их закрывать предприятия и лишать людей работы,
за что вы их же потом будете проклинать.

Правда ли, что некоторые источники загрязнения приносят
больший вред в помещении, чем на открытом воздухе (я имею
в виду лаки для волос или мастика для пола)?

Смотря какой дом. Не думаю, что вещи, которые вы назвали,
опасны. К слову, мой парикмахер вчера пожалел лака, и я из-за этого
чувствую себя некомфортно. Это вопрос личного выбора: люди
вольны пользоваться всем, что им нравится, пока не причиняют
ущерба другим. Никакой государственный плановик не имеет
права запрещать какие-либо товары ради блага потребителя.
Пусть потребитель решает сам.

Дайте прогноз: что станет с такими городами, как Лос-Анджелес,
в которых ситуация с загрязнением воздуха с годами
только ухудшается? И что нужно сделать?

В отличие от экологов, я могу говорить только о том, что знаю.
Сегодня ни у кого нет достаточных знаний о загрязнении окружающей
среды. Экологи сами заявляют, что у них нет доказательств.
Но если их нет, то на каком основании они требуют права
самовластно планировать нашу жизнь? Все, что я читала на эту
тему, слишком ненаучно — даже если написано учеными. Пока
никто не в состоянии определить степень опасности, связанной
с загрязнением, включая смог. Смог виден невооруженным глазом
и может доставлять неудобство. Некоторые жалуются, что он раздражает
глаза. Я восемь лет прожила в Лос-Анджелесе, и мне он
не повредил. Но, предположим, смог вредит людям с больными
легкими — это мы можем предполагать на сегодняшний день.
Что нужно сделать? Люди, которым смог вреден, должны переехать
в другой район, если это им посоветуют врачи или им самим
некомфортно тут жить. У нас большая свободная страна. Никто
не может приказать человеку жить в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке.
Если какое-то место вредно для вашего здоровья, не нужно
там жить. Но не запрещайте это остальным.

Какая сила может воспрепятствовать загрязнению окружающей
среды в условиях капитализма?

Экологическое движение — политическое мошенничество.
В реаль ных случаях загрязнения окружающей среды превентивной
«силой» выступает общественное мнение. Суть его не сила,
а власть убеждения — люди протестуют и взыскивают ущерб через
суд. Если факт причинения физического вреда городу, его воздуху
или чьей-то собственности доказуем, можно подать иск в суд.
Промышленное предприятие не заинтересовано в загрязнении
окружающей среды, когда это возможно. Однако промышленность
не должна избегать загрязнения окружающей среды или спасать
вымирающие виды животных ценой массовой безработицы
и уничтожения отрасли. Экологическому движению не должно
сходить с рук все то, что оно творит, даже в обществе частичной
свободы, если, конечно, люди еще не сошли с ума.

Вы бы передали атомную энергетику в частные руки?

То, что атомную энергетику с самого начала развивало государство,
— это огромная ошибка. Поскольку по сути это государственная
собственность и патенты или права на нее принадлежат государству,
то конфликты следуют один за другим, и ничего с этим
не поделаешь, поскольку каждый новый шаг только ухудшает
дело. В итоге сегодня вообще нет средств контроля атомной энергетики.
И кому бы вы ее передали?

В полностью свободной экономике развитие любой отрасли
контролируют индивиды. С изобретением динамита или оружия
и пороха тоже возникла опасность для людей. Разница только
в масштабах. Никто не использовал динамит, чтобы взорвать весь
мир. А если какой-либо промышленник, производящий взрывчатые
вещества, располагал свой завод слишком близко к жилым
домам или школам и была возможность доказать, что производство
представляет угрозу для людей, то его можно по закону заставить перенести завод. И если бы было доказано, что ядерное
испытание опасно, то это испытание запретили бы или, вероятнее
всего, перенесли в другое место.

Я не специалист по ядерной физике, но не верю страшилкам
о радиоактивном заражении, потому что все они рассказываются
левацкими обожателями Советской России. Если бы мы получили
серьезные научные доказательства опасности, то могли бы и отнестись
к ней серьезно. Нам подсовывают пресс-релизы и толкования,
а не факты. Так что, решая, какая экономическая система лучше,
не стоит исходить из таких аспектов, как радиоактивное заражение.

Что касается частного производителя, над ним как раз есть сила,
которая его контролирует: ему запрещено взрывать своих соседей,
и он не может никого принуждать. Все, чем он располагает, — экономическая
власть. Власть производить товар, предлагать его людям,
у которых есть желание и деньги его купить. Если он будет
выпускать плохой товар, общественность проявит свою власть и откажется
иметь с ним дело, уйдет к его конкурентам, и он разори тся.
А если бы промышленник попытался применить силу против кого
бы то ни было, власти легко осадили бы его.

Но сегодня ядерное оружие в руках чиновников и правительства.
Два государства участвуют в гонке: одно совершенно безответственное
(Россия), другое частично ответственное (Соединенные Штаты), но на сегодняшний день склонное двигаться в сторону все
большей безответственности, т.е. к большей централизованности
и тоталитарности. Вы опасаетесь, что в руках частного предпринимателя
окажется атомная энергия, а то и ядерное оружие? Но почему
вас не страшат чиновники, облеченные всей полнотой власти
и вообще ни за что не отвечающие?

Единственная страховка от атомной войны — свобода. А именно
страна, в которой никто не может применять силу, а закон
запрещает людям к чему-либо принуждать своих сограждан. Тогда
никто не сможет сбросить на вас атомную бомбу и никакому
диктатору не удастся шпионить за вами и красть секреты, как это
происходит в действительности. Ни одно государство не может
представлять угрозу для свободной страны. Но, если страна не свободна,
возможно все что угодно. И ведь что-нибудь может произойти
по чистой случайности, поскольку у чиновников есть власть,
но никакой ответственности и их никто не контролирует. Так
что не стоит волноваться, если атомная энергия попадет в руки
каких-нибудь частных капиталистов через пару сотен лет.

Должно ли государство устанавливать строительные нормы
и правила?

Введением этих норм государство никого не защищает. Оно регулирует,
т. е. диктует определенные правила или решения людям,
занятым в строительной отрасли. Государство навязывает свое
представление о том, что такое правильное здание: таким образом,
это недопустимое вмешательство властей. Но разве государственные
инспекторы не защищают нас от ошибок в строительстве
и от обрушения зданий?

Вот ответ на этот вопрос: а) эта «защита» не предохраняет
ни от чего, и на сегодняшний день среди наших зданий столько же
опасных, сколько их было бы и без официальных строительных норм;
и б) в свободном обществе жильцов защищают законы против мошенничества.
Не следует принуждать застройщиков подчиняться
произвольным, нередко противоречивым правилам. Но, если застройщик
сдаст в аренду дом, жить в котором опасно, и жильцы его
пострадают, последуют самые жесткие меры. Наниматели вправе
засудить владельца до полного разорения — за то, что объявил опасный
дом безопасным. Разумеется, потребуются объективные доказательства,
что землевладелец или застройщик допустил небрежность.
Он не должен платить за неумение предотвратить то, чего
не может предотвратить никто. В свободном обществе личный интерес
застройщика удержал бы его от таких поступков, как возведение
рассыпающихся домов. Не потребовалось бы и случаев обрушения
домов, чтобы удержать застройщиков от ошибочной практики
в строительстве. Законов против мошенничества достаточно, чтобы
защитить людей от немногочисленных нечестных строителей. А честных
строителей следует оставить в покое.

Должно ли государство лицензировать деятельность терапевтов
и зубных врачей?

У государства нет никакого права выносить решение о профессиональном
соответствии специалистов. Что в таком случае защитит
нас от шарлатанов в свободном обществе? Свободное решение
индивидов, а также профессиональные организации и публикации,
информирующие о профессионализме практикующих врачей.
Лицензии государственного образца и дипломы медицинских
учебных заведений не защищают от шарлатанов. Мы все равно
руководствуемся собственным суждением при выборе врача,
т. е. делаем то же, что будем делать в свободном обществе. Государственное
лицензирование не защищает нас ни от чего, но с его
помощью можно не допускать достойных людей в профессию,
подконтрольную государству.

Должно ли государство сделать прививки обязательными
или вводить карантин для больных заразными заболеваниями?

Требовать от людей, чтобы они прививались от болезней, — безусловно,
вне компетенции государства. Если медицина доказала
целесообразность той или иной прививки, желающие могут ее
сделать. Если же кто-то не согласен и не хочет прививаться, это
опасно только для него, поскольку все остальные будут привиты.
Никто не имеет права принуждать человека делать что-либо, даже
если это в его же интересах, вопреки его желанию.

Однако если кто-то страдает заразным заболеванием, от которого
не существует вакцины, то государство имеет право подвергнуть
его карантину. Суть в том, чтобы помешать больным людям распространять
заболевание. В данном случае имеет место очевидная
угроза здоровью людей. Во всех случаях официальной защиты граждан
от физического ущерба власти не могут действовать законным
порядком, пока отсутствует объективное доказательство реального
вреда. Изоляция больных людей — не попрание их прав. Это мера,
не позволяющая им причинить вред окружающим.

• Издательство «Центрполиграф», 2012 г.
• Ирэн Стэнли потеряла сына, когда тому было всего пятнадцать лет. Убийца, Дэниел Роббин, был приговорен к смертной казни. В ожидании исполнения приговора он провел в тюрьме девятнадцать лет. Все эти годы душу Ирэн переполняли лишь отчаяние и ненависть к убийце сына, она мечтала увидеть, как он будет казнен. Но, измучившись ожиданием и понимая, что надо жить дальше, она написала письмо заключенному, в котором простила его. Между ними завязалась переписка.
  
  В письмах Роббин предстал перед Ирэн не жестоким убийцей, а грустным и мудрым человеком. И женщина усомнилась в том, что Дэниел убил ее сына.
  
  Тогда что же произошло на самом деле в тот трагический день?..

• Назим Ракха — журналистка, получившая множество премий. Ее истории можно было услышать на радиостанциях National Public Radio, Monitor Radio, Living on Earth, и Marketplace. Она работала политическим обозревателем для объединения общественных радиостанций, в которое входят радиостанции Орегона, Вашингтона, Айдахо и Северной Калифорнии.
  «Плакучее дерево» — ее дебютный роман

• Перевод с английского В. Бошняка
• Купить книгу на Озоне

Приказ о приведении в исполнение приговора к смертной казни прибыл утром, в большом белом конверте со штемпелем «Секретно». Письмо было адресовано Тэбу Мейсону, директору тюрьмы штата Орегон. Мейсона уже предупредили, что он скоро получит такой приказ. За пару недель до этого прокурор округа Крук обмолвился о том, что после девятнадцати лет ожидания смертного приговора осужденный за убийство Дэниэл Джозеф Роббин прекратил подавать апелляции о пересмотре приговора.

Мейсон бросил конверт на стол в кучу прочих бумаг и провел рукой по гладковыбритой голове. В системе исправительных учреждений он проработал двадцать лет — в Иллинойсе, Луизиане, Флориде, — и на его памяти было пять-шесть случаев приведения смертной казни в исполнение, однако непосредственно такой процедурой он еще никогда в жизни не руководил. В тех случаях он лишь провожал осужденного в комнату, пристегивал ремнями к столу, открывал шторки кабинки свидетелей, затем отступал назад и ждал. Во Флориде он работал с одним парнем, который проделал подобное раз пятьдесят. «Для меня это привычное дело», — сообщил он Мейсону, когда тот, став свидетелем первой казни, блевал в корзину для мусора.

Мейсон скользнул в кресло, щелкнул выключателем настольной лампы и открыл дело Роббина. В папке имелась фотография приговоренного. Когда Роббина арестовали, ему было лишь девятнадцать лет — длинные волосы и подозрительно прищуренные щелочки глаз. Мейсон начал читать. 6 мая 1985 года Дэниэл Джозеф Роббин избил и застрелил из пистолета пятнадцатилетнего Стивена Джозефа Стенли (он же Шэп) при ограблении со взломом дома погибшего. Ага, а вот и адрес, где все это произошло. Блейн, штат Орегон, Индиан-Ридж-Лейн, дом 111. Еще живую жертву обнаружил отец, помощник шерифа Натаниэл Патрик Стенли. Стивен Стенли умер до прибытия машины скорой помощи. Остальные члены семьи — мать и жена Ирен Люсинда Стенли и одиннадцатилетняя Барбара Ли (она же Блисс) при этом не присутствовали. Семья Стенли, переехавшая в Блейн из штата Иллинойс, до этого трагического происшествия прожила в Орегоне всего полтора года.

Директор пролистал еще несколько страниц — судебные протоколы, письма, фотографии, — затем откинулся на спинку кресла и выглянул в окно. Приземистое прямоугольное здание стояло отдельно, в северной части тюремного комплекса, занимавшего площадь двадцать пять акров. В последний раз смертную казнь здесь привели в исполнение двадцать семь лет назад. На работу в эту тюрьму Мейсон перевелся из тюрьмы штата Флорида, что в городе Рейфорд, в надежде получить должность вроде той, на которой находится теперь, начальника исправительного учреждения, с хорошей зарплатой и широкими полномочиями. Набрав полную грудь воздуха, Мейсон громко выдохнул, вложив в этот выдох все свое негодование. Почему именно сейчас? Вверенная ему тюрьма переполнена, число заключенных в камере вдвое превосходило все положенные нормы. Время от времени вспыхивали драки, преступные группировки распоясались и держали в страхе не только других заключенных в тюремных стенах, но порой и надзирателей. Имелись проблемы с наркотиками и межрасовыми отношениями. И, несмотря на это, власти по-прежнему упорно урезали финансирование мероприятий по консультированию и реабилитации. И вот теперь казнь. Почему сейчас? Почему именно это?

Мейсон перечитал приказ. Казнь назначена на 29 октября, точное время — 0:01.

— Меньше чем месяц, черт побери, — вздохнул он и покачал головой. Затем, как будто для того, чтобы воодушевить себя, хлопнул в ладоши. Одна ладонь у него была темная, как и вся его черная кожа, другая — гротескно светлая. Нечего жаловаться на работу, сказал он себе. Лучше прочитать о том, что предстоит в этой связи сделать. Не стоит даже заикаться или предпринимать что-то такое, что может быть истолковано начальством как нежелание или нерешительность. В конце концов, разве вся его карьера не вела его именно к этому? Так что обратной дороги нет. Хочешь не хочешь, но он точно знал: приказ этот ему обязательно нужно выполнить.

* * *

Она навсегда запомнила этот день — 20 сентября — и время, шесть часов вечера. В воздухе пахло яблоками, и в небо над рекой взлетали гуси. Ее сын Шэп — ему тогда было тринадцать с половиной лет — стоял в поле возле сарая и играл на трубе. Дочь Блисс вместе со своим лучшим другом Джеффом каталась на качелях, сделанных из подвешенной на веревке автомобильной шины. Затем тридцатидвухлетняя Ирен Стенли, стройная и хорошенькая, вспомнила о муже.

Нэт подъехал к дому на новеньком пикапе, стащил с головы широкополую шляпу, помахал рукой детям и, с шумом войдя через заднюю дверь, положил на кухонный стол, на котором она резала овощи, карту Соединенных Штатов.

Ее муж был красивый мужчина — мускулатура профессионального борца, медно-рыжие волосы, зеленые глаза. Глядя на него, Ирен улыбнулась. Он же расстегнул куртку, сбросил ее вместе со шляпой на кухонный стол и объявил, что утром ему звонил его старый приятель, бывший сослуживец.

— Он шериф в Орегоне. Говорит, что хочет взять меня к себе помощником.

Ирен подняла голову от разделочной доски:

— С каких это пор ты ищешь работу?

Нэт вот уже девять лет проработал помощником шерифа округа Юнион. Не первым помощником, но, похоже, все к тому шло. Нэт был умный, общительный, к тому же герой войны. Ирен не сомневалась, что когда-нибудь ее мужа выберут шерифом.

— С тех пор, как поговорил с Добином. Так его зовут. Добин Стубник. Мы с ним подружились еще во Вьетнаме.

— Шериф Стубнек?

— Стубник.

— Ясно. — Ирен потянулась за картофелиной и разрезала ее пополам. На обед будет рагу. Говядина, морковь, картофель и маленькие луковицы, которые Нэт терпеть не мог, а дети просто обожали.

— Он хороший парень, — сообщил Нэт. — Сообразительный, проворный, легкий на подъем. — Отодвинув в сторону разделочную доску, он развернул и расправил на столе карту, новенькую и хрустящую, после чего провел пальцем боксера-тяжеловеса по левому ее краю и остановился на слове «Орегон». — Это дикая местность вот здесь, — пояснил он. — Народу мало, простора много. Черт побери, часть ее до сих пор считается фронтиром.

Ирен посмотрела туда, куда уперся палец мужа, и представила себе эпизод из фильма с участием Джона Уэйна: ковбои, индейцы, салуны, знойные полногрудые барменши. Самая дальняя западная точка от ее дома в Карлтоне, штат Иллинойс, в которой она бывала, — это Миссури. И она ее вполне устраивала.

— Там есть все, дорогая. Горы, озера, океан, все, что пожелаешь.

Ирен отложила нож. Она выросла в доме, в котором сейчас готовила ужин. Ее мать тоже готовила еду на этой кухне, так же как и ее бабушка. Дом построил ее прадед. Дом стоял на прекрасной плодородной земле, которую Миссури обвивала, подобно нежной руке. А Нэт? Он вырос неподалеку, в трех милях отсюда. Его семья вот уже пятьдесят пять лет держала единственную в Карлтоне мясную лавку. Двое детей Ирен и Нэта, Шэп и Блисс, ходили в ту же школу, что когда-то и они сами. У них были даже те же самые учителя. Иллинойс был их домом, их единственным домом. И он, черт побери, останется им навсегда. Она повернулась лицом к мужу:

— Семья, Нэт. У нас там нет родственников.

Нэт взял со стола карту, сложил и выровнял по линиям сгиба.

— Верно, мы все время жили рядом с родственниками, твоими и моими. Но разве тебе не хочется начать новую жизнь, рассчитывая только на себя? — спросил он и похлопал картой по ладони. — Лично я считаю, что было бы неплохо, если бы мы с тобой туда переехали.

Ирен бросила на мужа выразительный взгляд, вернула на место разделочную доску, думая о том, какая муха укусила сегодня Нэта и, что гораздо важнее, как ей разрешить возникшую проблему. Невысокий и коренастый, Нэт всегда вел себя с уверенностью рослого мужчины. На крепкой, мощной шее сидела не менее крупная голова. Ничто не могло заставить отступить такого, как он, если он уже принял решение.

— Не знаю, о чем ты говоришь, Натаниэл Стенли. Если уж на то пошло, переезды никому не шли на пользу, кроме тебя.

Нэт взял морковку и, с хрустом впившись в нее зубами, отошел к раковине, где откусил от морковки еще кусок. Ирен вздохнула, а ее нож громким стаккато застучал по разделочной доске.

— Ты ведь не просто с корнем выдернешь свою жизнь из земли, как какой-нибудь сорняк, Нэт. Я знаю, многие люди так и поступают, но от этого их поступки не становятся правильней. Это дом. — Стук. — Твоя мама, твой брат, твои тетки, дядья, племянники и племянницы. — Стук, стук, стук, стук. — Все, кто как-то связаны с нами, живут здесь. И не важно, надоели они нам или нет. Они наша семья, наши родственники. Нельзя оставлять семью.

Ирен высыпала нашинкованные овощи в кастрюлю и подошла к раковине.

— В любом случае, — произнесла она, отодвинув бедром мужа, чтобы тот посторонился. — Дети все еще ходят в школу. Блисс избрали секретарем класса, а Шэп…

Она закрыла кран, взяла полотенце и выглянула в окно. Солнце, красный шар на алом небе, раскрасил все вокруг — землю, сарай, даже детей — оттенками розового и персикового цвета. Блисс и Джефф принялись карабкаться на старый клен, Шэп со своей трубой все еще оставался в поле. Он играл «Тихую ночь», и его долгие, жалобные ноты заставили Ирен прижать полотенце к груди. Это был заключительный музыкальный номер ее сына за день. В хорошую погоду он обычно исполнял его на трубе на открытом воздухе. В плохую — дома на пианино. Нэт часто ворчал, что ему до смерти осточертело круглый год слушать рождественскую песню.

— Шэп. — Нэт выплюнул последний кусочек моркови в раковину, затем захлопнул окно. — Место вроде Орегона? Знаешь, оно чертовски подойдет для нашего парня. — Он вытер губы тыльной стороной ладони. — По-моему, Ирен, Орегон — это именно то, что ему нужно.

• Издательство «АСТ», 2011 г.
• Все знают, что в Москве водятся большие деньги. И едут в Златоглавую люди со всей страны, чтобы «срубить бабла» и одним махом выскочить из «грязи в князи».
  
  Палитру самых ярких мечтаний и действий предлагает в своем романе Сергей Минаев. Персонажи книги — «герои» нашего времени в ярких образах жителей и гостей столицы. Столичный бизнесмен, курьер, гастарбайтеры, милиционер, врач, наркоман, проститутка, сутенер, продавец мобильных телефонов, бандиты-гастролеры, и «человек, который решает проблемы» — все они связаны одним и тем же — «чемоданом денег», который переходит из рук в руки.
  
  Куда движется чемодан с миллионом? Конечно в руки московского чиновника, образ которого, благоразумно остается за кадром, но мысль о котором не покидает голову читателя.
  
  А вообще-то эта книга о бесполезном существовании «москвичей» — успешных менеджеров и безуспешных лохов, когда они молятся на деньги. Эта книга о коррупции, которая сожрала в человеке все человеческое.

• Купить книгу на Озоне

Модернизатор

Философия московская очень простая:
работать по-капиталистически, распределять
по-социалистически, в условиях полной
демократии.

Ю. М. Лужков

Алексей Иванович Друян сидел перед огромным
компьютерным монитором, пытаясь разобраться в настройках личных страниц и функционале твиттера и
фейсбука.

Первый час он методично заполнял анкету, сверяясь с инструкцией, набранной восемнадцатым шрифтом заботливыми руками секретарши Тани. Второй—
пытался загрузить фотографию на личные страницы.
Сначала долго выбирал между тщательно отфотошопленным собой в добротном костюме, белой рубашке
и галстуке с узлом величиной с голову новорожденного и самим собой же, отфотошопленным чуть менее. В свитере, в улыбке и с торчащим между вырезом свитера и улыбкой накрахмаленным воротником
небесно-голубой рубашки.

В результате принял поистине Соломоново решение: одна — для фейсбука, другая — для твиттера.
Но вселенская катастрофа заключалась в том, что ни
первая, ни вторая фотография отчаянно не желали
загружаться.

Не то чтобы в свои пятьдесят четыре Алексей Иванович внезапно воспылал любовью к социальным сетям. Конечно, друзья рассказывали о том, какие интересные вещи таит в себе интернет, — тут тебе и
новости, и знакомства с романтическим продолжением, и тонны компромата, и встречи бывших одноклассников. Но все это Друяну было до фонаря. Свежераспечатанные новости каждое утро приносила
Татьяна, любовниц было две, причем самых что ни на
есть реальных, а не виртуальных, с бывшими одноклассниками он не хотел встретиться даже в соседних могилах, а компромат у него был свой. Не то чтобы тонны, но по чуть-чуть — и на всех.

Размеренная жизнь Друяна никакого соприкосновения с интернетом решительно не переносила. Как
всякая новизна (а Алексей Иванович был консерватор, даже, можно сказать, ретроград) интернет был
ему чужд, неинтересен, и скорее всего — враждебен. «Так бы жизнь бы шла и шла» — как пелось в
песне любимого Друяном Миши Шуфутинского, но
все испортил Президент Медведев.

Какие консультанты нашептали Дмитрию Анатольичу о необходимости президентского присутствия в
интернете, Алексей Иваныч не знал. По слухам, сатанинское отродье, напустившее на президента эту
напасть, угнездилось в Америке, и ноги, а точнее, копыта, росли из компании Apple. Не зря ведь президент, а вслед за ним и все окружение, обзавелись
новомодными айфонами и айпадами. И пошло-поехало. Сначала президентский блог в каком-то ЖЖ
(название казалось Иванычу похожим на аббревиатуру туалета), потом фейсбук, а теперь еще этот гребаный твиттер. С клитором созвучно опять же. Тьфу,
гадость! Простым россиянам, журналистам и прочей
«продвинутой пидорасне», как называл эту прослойку Иваныч, президентская инициатива нравилась. Но
проблема была в том, что Алексей Иванович не был
простым россиянином.

Друян десятый год служил в московской мэрии.
Начинал специалистом, потом начальником отдела, а
семь лет назад Юрий Михайлович Лужков лично назначил его заместителем начальника департамента
строительного надзора и охраны памятников архитектуры.

И все за эти годы не быстро, но как-то само собой устроилось. Пара-тройка бизнесов на жену. Не
таких, конечно, как у Батуриной, но семья Друянов в
олигархи и не записывалась. Несколько квартир —
не пентхаусы, но престижные «сталинки». Дом на Риге, дом в Юрмале, дача в Барселоне. «Совсем ты,
Лешка, себя не жалеешь, — говорила обычно Наталья Дмитриевна, гладя супруга по голове, — нормально ведь живем. Не хуже, чем у людей».

И в самом деле не хуже. Вот и дочь замуж выдал,
закатив свадьбу в ресторане «Марио» (опять же не
в силу любви к итальянской кухне, просто друзья бы
не поняли более дешевого), за… когда любишь, не
считаешь, как говорится. Сын в Лондоне только на
ноги встал после коледжа. «Так бы жизнь бы шла и
шла»…

Так она и шла. До вчерашнего дня. Точнее до пятнадцати ноль-ноль, когда началось совместное, с ребятами со Старой площади, совещание. Разговор шел,
как обычно, за перемены, против коррупции и чтобы
к людям ближе.

Тучи сгустились ровно в тот момент, когда Друян
в сердцах бросил, что-де запросы и предложения от
населения тонут в кабинетах среднего чиновничьего
звена, а работы так много, что лично с представителями малого и среднего бизнеса встречаться не получается. Удар молнии материализовался во фразе
одного из парней из Администрации Президента:

— А у вас что же, Алексей Иванович, своего блога нет? В ЖЖ, фейсбуке? Твиттер-то хоть ведете? Нет?

— У меня вот, — пробормотал Друян, воздев
вверх айпад, — вот… есть…

— Эх, Алексей Иваныч, Алексей Иваныч… не хотите вы модернизироваться…

Сказано это было максимально шутливым, даже
игривым тоном. В проброс, будто эти слова ничего
и не значат. Сказано так, что Друян почувствовал —
пиздец особенно близок. Он скатывался по лацканам пиджака того парня, разливался по длинному
столу для переговоров, огибал стаканы для карандашей, соседские блокноты и айпады. Поток пиздеца
разбегался на много маленьких ручейков, чтобы потом слиться в один большой и поглотить Алексея
Ивановича…

На работу Иваныч вернулся, кажется, с повышенным давлением. Обедать не стал, созвал Татьяну и по-
мощников. Закатил истерику на предмет модернизации. От предложения немедленно завести аккаунты
во всех соцсетях и начать переписываться с населением от его лица командой технологов, отказался.

— Вы там понапишете, блядь! — вскричал Друян,
предпочитая все жизненно важные вопросы (а вход
в интернет, судя по всему, был именно таким вопросом) контролировать лично. — Инструкцию по этим
вашим социалистическим…

— Социальным, — робко поправил его помощник
по работе с прессой.

— Хуяльным! Чтоб инструкция через полчаса у меня на столе была! — Друян жахнул кулаком по столу так, что фарфоровая фигурка гейши повалилась
на бок и стыдливым взором уперлась в потрескавшийся от времени паркет.

Друян в очередной раз нажал на кнопку «загрузить», плюнул во всплывшее окно «разрыв соединения», скомкал инструкцию и схватил мобильный:

— Але, Тань!

— Алло… да… да, Алексей Иванович, — заспанным голосом ответила трубка.

— Тань, ты, значит, как хочешь, а эта хуевина не
работает. Так! Откуда я знаю? Читал по слогам, епта. Разрыв этого… соединения, все время пишет. Вот
чтобы завтра, к девяти, нет, к восьми тридцати! — 
Друян отставил трубку и прокашлялся. — Все вот эти
мудаки, мои помощники, компьютерщики эти… чтобы к восьми тридцати весь этот интернет, твиттерь и
этот, как его… не важно. Короче, чтобы все работало. Я лично принимать буду… и не дай бог! Поняла
меня? Не дай бог, чтобы… в общем, ты поняла.

— Поубивал бы тебя, дуру ебучую! — Друян
швырнул мобильник на лаковую поверхность стола в
китайском стиле, подошел к высокому, в человеческий рост, винному шкафу и потянул на себя затемненную дверцу. Мазнул взглядом по портрету монтажника работы Дейнеки на стене, по стойке с виниловыми пластинками, шкуре леопарда на полу и
замер в задумчивости.

Алексей Иванович любил оперу, бордо не моложе
1987 года, соцреализм в живописи и овсяное печенье. А людей Алексей Иванович не любил. В особенности москвичей.

Не любил с детства, как любой выходец из глубокой провинции. Москвичи существовали рядом с момента рождения Алексея Ивановича.

Сначала это были фантомные, невидимые враги,
которые сожрали в стране всю колбасу и все шоколадные конфеты (так, во всяком случае, представлялось со слов отца, раз в год бывавшего в столице и
описывавшего Москву, как другую планету). Потом
они материализовались в виде сокурсников в МАДИ,
у которых была московская прописка и отдельная родительская квартира. Они вкуснее ели, лучше одевались и женились на самых красивых провинциалках.

В перестроечные годы москвичи заделались кооператорами и развалили Союз. И выходило так, что
бороться с ними у Друяна не было никакой возможности. И если бы не Пашка, сосед по общежитию, заманивший Алексея в кружок молодых демократов, и
если бы не вовремя подвернувшееся место в Министерстве транспорта, так бы и сгнил Алешка в этом
чертовом городе. В министерстве же он пережил и
бандитские, и олигархические девяностые. Звезд с
неба не хватал, но и своего старался не упускать.

Время поквитаться с москвичами, звездный час
Друяна начался с приходом в мэрию Москвы. Когда
потекли потоки расселяемых из центровых коммуналок бабок, жертв «черных риелторов», всех этих мудаков, пытавшихся открыть кафетерии, маленькие
книжные магазины и прочую мелкую торговлю. После началась «точечная застройка», реконструкции,
арендные договоры.

Беседу с любым предпринимателем Друян начинал с учтивого вопроса:

— А вы сами москвич? Коренной?

И если жертва начинала заискивающе кивать в
стремлении зацепиться, найти с чиновником общие
корни и душевные моменты, в то самое мгновение
Друян превращал ее жизнь в ад. По совести сказать,
он не отбирал бизнесы, не вымогал умопомрачительные взятки, ничего такого. Он просто медленно, методично доводил человека до банкротства или нервного срыва. Или до одного и другого одновременно.
Исходя из значимости актива. Мучил проверками,
приостанавливал договоры аренды, насылал налоговую и пожарников. В общем, применял весь арсенал
кар злого бога Шивы, скукожившегося до размеров
заместителя главы департамента.

Команду он сколотил из себе подобных, когда-то
обиженных, или придумавших, что их обидели, провинциалов. Людей, которые девизом города-героя
Москвы, будь у них такая возможность, сделали бы
слоган: «Живые позавидуют мертвым».

Подписывая документы на снос дома, строительство торгового центра на месте футбольного поля
или реконструкцию «до уровня фундамента» исторического памятника, Друян не просто пополнял свой
банковский счет. Он чувствовал священный трепет
предводителя армии, взявшей приступом вражеский
город. Вождем, сносящим до основания все то мерзкое, старое, раздражавшее, вызывавшее когда-то
чувства зависти и унижения. Город, который так и не
стал для него своим. Москву, которая была бы хорошим городом, убери из нее Создатель москвичей.

В результате за десять лет работы Алексей Иванович Друян приобрел совершенно определенную репутацию, и наводившие о нем справки с целью договориться бизнесмены чаще всего слышали от собеседника слово «пиздец», произнесенное свистящим
шепотом.

Алексей Иванович открыл холодильник, погладил
бутылки. Достал одну, потом убрал на место. Достал
другую, снова убрал. Подошел к окну, открыл фрамугу и вдохнул огни Садового кольца. Сверху пролетел окурок. Друян высунул голову, сначала посмотрел вниз, на мелкий сноп искр, потом наверх, пытаясь разглядеть, кто посмел швырнуть окурок так,
чтобы он пролетел мимо друяновского окна, но никого не обнаружил.

— Поубивал бы вас всех! — Друян захлопнул окно, вернулся за стол и достал тонометр измерить давление. Дождавшись результата, удовлетворенно кивнул, убрал тонометр в стол, откинулся на спинку
кресла и прикрыл глаза.

«Борьба с коррупцией, о которой говорил Президент Медведев, требует концентрации сил всего общества. Всей страны. Спросите себя, как легко вы даете взятку врачу, учителю в школе, гаишнику наконец? Взятка стала обычным, рядовым событием. И на
этой… на этом, — сбился Друян, — или, все-таки,
на этой?..»

Проклятый второй абзац ни черта не шел. Вроде
там суфлер поставить обещали. Он сверился с текстом выступления: «И на этой грядке коллективной
безответственности вырастают коррупционеры! Те,
кто тормозит модернизацию в стране, мешает развитию медицины, усилению безопасности, росту уровня жизни наших граждан. Инициатива московской
мэрии — на личном примере каждого нашего сотрудника доказать, что…» Грядка коллективной безответственности. Друян пару раз проговорил эту уродливую формулу вслух. Какая грядка? Почему грядка?
А коррупционеры, они, типа, овощи? Сами-то понимают, чего пишут? Дипломов наполучали, а по-человечески писать так и не научились! Мудачье!

Он встал и вернулся к окну. Мерцающие огни
Москвы действовали успокаивающе. Завтра обещало
быть сложным. Сначала совещание, потом работа с
документами и подготовка речи. Главных дел было
два: выступление на телеканале «Столица» по поводу антикоррупционных инициатив мэрии, в двенадцать дня. И еще одна встреча, ближе к двум. С представителями чеченской диаспоры, которые должны
привезти один миллион долларов за разрешение на
строительство. Чего строительства и где Друян, честно говоря, помнил смутно. Помнил только, что речь
пойдет о разрешении, и цифру.

— Ну что сказать вам, москвичи, на прощанье?

Чем наградить мне вас за вниманье? Дорогие москвичи! Доброй ночи! — запел мобильный голосом Леонида Утесова.

Звонить в это время мог только один человек.

— Поубивал бы вас всех! — прошептал Друян и
улыбнулся.

• Издательство «Альпина Паблишер», 2011 г.
• Стив Джобс, генеральный директор Apple Inc., был одним из самых изобретательных и прозорливых предпринимателей своего времени. Компания Apple под его руководством изменила коммуникационные возможности людей и их представления о технологиях.
  
  Высказывания Джобса полны мудрости и остроумия. Они раскрывают читателю мир этого выдающегося представителя последнего столетия.
  
  Книга «Стив Джобс о бизнесе» адресована всем, кто хочет добиться успеха в бизнесе или в творческой деятельности.

• Купить книгу на сайте издательства

Даже когда его путь завершился, люди не могут прийти
к единому мнению о роли Стива Джобса, соучредителя
компании Apple Inc. и человека, который стоял за iMac,
iPod, iPhone и iPad.

Для одних Джобс был тем, кто изменил мир к лучшему,
изобретателем и предпринимателем, чье влияние
на нашу повседневную жизнь огромно. Другие видели
в нем лжекумира, символ всего неправильного в бизнесе,
того, кто никогда не раскрывал своих карт. Каждый остается
при своем мнении.

Надо сказать, что он не всегда находился в центре
внимания. Стивен Пол Джобс, родившийся в СанФранциско
в 1955 году, усыновленный и воспитанный
Полом и Кларой Джобс, был недоучкой, для которого
отсутствие высшего образования стало серьезным препятствием
на пути в технологический бизнес. В конце
концов, он все же нашел работу в компании Atari Inc.,
занимавшейся видеоиграми. Примерно в это же время
Джобс познакомился со Стивом Возняком.

Начало было скромным: Джобс, Возняк и третий
парт нер, Рональд Уэйн, основали Apple в 1976 году.
Определенный успех принес выпущенный на рынок
год спустя компьютер Apple II, однако реальный взлет
компании начался лишь в 1984 году с появлением ее
рекламы на матчах Суперкубка и выпуском компьютера
Macintosh.

По всем меркам Джобс был блестящим, но неудобным
генератором идей, человеком, считавшим: чем проще
и легче в использовании конструкция, тем лучше продукт.
Именно эти идеи в сочетании с амбициями вынудили
его покинуть Apple в разгар борьбы за власть в совете
директоров компании.

Он ушел в 1985 году, и, глядя на историю компании
в целом, можно сказать, что без него Apple потеряла
свой инновационный запал. Фундаментом дальнейшей
жизни Джобса стали два его новых начинания.

Что касается Pixar, первоначально небольшого отделения
графического дизайна компании Lucasfilms,
то Джобс купил ее за $10 млн и продал почти 20 лет
спустя за $7,4 млрд компании Disney. За это время Pixar
революционизировала сферу анимации, начав с мультика
«История игрушек» и выпуская успешные полнометражные
фильмы чуть ли не каждый год.

В NeXT Computer идея Джобса превратить компьютер
в средство образования оказалась в конечном итоге
слишком дорогостоящей для массового успеха, однако
с технической точки зрения созданное железо и софт
опередили всё существующее на годы. Это признала
даже Apple, которая купила эту компанию в 1997 году
и вместе с нею вернула себе Джобса.

С этого момента началась история, которая теперь
довольно хорошо известна каждому: сначала появился
iMac с его уникальным дизайном в виде моноблока
с технологией цветопередачи Technicolor. Следующим
был iPod, перевернувший музыкальную индустрию
с ног на голову и ставший символом новой эпохи и нового
формата продаж цифровой музыки. iPhone и iPad,
продолжение заложенной в iPod идеи портативности
и доступности, превзошли все ожидания. Квинтэссенция
наследия Джобса, они ознаменовали второе пришествие
Apple Inc., иными словами, сделали нечто такое,
чего многие уже не ожидали от компании.

Над этой книгой я работал на iMac, текстовые сообщения
приходили мне на iPhone, который вибрировал рядом
на столе, в это время в гостиной моя подруга что-то набивала
на iPad, а iPod пополнял библиотеку для iTunes в компьютере
в фоновом режиме. Набрав это предложение
и перечитав его, я вдруг подумал, что меня могут принять
за тупого фана, приверженца «культа Mac». Но, во-первых,
львиную долю своего дня я соприкасаюсь с продуктами,
к которым приложил руку Стив Джобс, а во-вторых, пока
что не отношусь к числу помешанных технофилов.

Вряд ли кто будет спорить с тем, что жизнь людей
во всех частях света изменилась (к лучшему или к худшему — это предмет отдельной дискуссии)
с появлением персональных компьютеров. Попробуйте
подсчитать, сколько часов в неделю вы проводите за компьютером,
слушаете музыку на цифровом устройстве,
пользуетесь смартфоном. Прямо или косвенно Стив
Джобс заставлял мир идти в том направлении, в каком
ему хотелось. Пусть он изобрел не все те устройства
и программы, которые связываются с его именем. Его
гений заключается в понимании и предвидении того,
что хотят люди, еще до того, как они сами осознавали
это (в данном собрании высказываний Джобса вы не раз
встретите подтверждения этому).

Джобс, который боролся с раком поджелудочной
железы в последние годы своей жизни, ушел от нас
в 2011 году, когда ему было всего 56 лет. Он был настолько
же уникальным, насколько закрытым, как человек
и как лицо Apple Inc. Не стоит удивляться тому,
что интервью, которые он дал с 1976 года, сравнительно
немногочисленны. Что не может не удивлять меня, как,
надеюсь, и вас, так это обилие мыслей, которые ему удавалось
высказать в короткие откровения. Его выступление
на церемонии вручения дипломов в Стэнфордском
университете в 2005 году служит прекрасным подтверждением
этого.

Как отмечают многие, редко когда один человек является
лицом компании в той мере, в какой Стив Джобс был им для Apple. Не исключено, что именно поэтому
так много людей приняли близко к сердцу известие о его
кончине. Причина не в том, что он был особо любезным
или великодушным человеком (как вы увидите из этой
книги). Причина не в том, что продукты Apple безупречны
(подтверждение этому вы также найдете в книге). Может
быть, всего лишь может быть, дело в том, что в последнее
десятилетие все мы надеялись, что Стив скажет нам,
чего ждать, укажет, куда мы идем и что нам потребуется,
чтобы попасть туда. А может быть, все мы в душе фаны,
хочется нам того или нет.

Акции Apple упали сразу же после сообщения о кончине
Джобса, и мне хотелось бы романтически думать,
что впервые за десятилетие наступил момент, когда мир
ненадолго, увидев зияющую пустоту, качнулся, прежде
чем обрести равновесие.

Алан Кен Томас,
2011 год 

О начале

Мы начали, идеалистически полагая, что сделать
что-то отлично, да еще с первого раза, дешевле,
чем отступать и делать это снова.

— Newsweek, 1984 г.

We started off with a very idealistic perspective —
that doing something with the highest quality, doing
it right the first time, would really be cheaper than
having to go back and do it again.

— Newsweek, 1984

Кремниевую долину в те времена по большей
части занимали фруктовые сады — абрикосовые
и сливовые — это был настоящий рай. Я помню
кристальную чистоту воздуха, когда с одного
конца долины можно было видеть другой.

— О детстве в Кремниевой долине в начале 1960-х гг.,
Смитсоновский институт, 1995 г.

Silicon Valley for the most part at that time was still
orchards — apricot orchards and prune orchards —
and it was really paradise. I remember the air being
crystal clear, where you could see from one end of
the valley to the other.

— On growing up in Silicon Valley in the early 1960s,
Smithsonian Institution, 1995

Становится намного понятнее, что это дело рук
человека, а не не те магические штучки, которые
рождаются в результате незнания. Это неизмеримо
повышает уверенность в себе, когда в результате
исследования и обучения начинаешь
понимать вещи, казавшиеся очень сложными. Мое
детство было очень счастливым в этом смысле.

— Смитсоновский институт, 1995 г.

Things became much more clear that they were the
results of human creation not these magical things
that just appeared in one’s environment that one had
no knowledge of their interiors. It gave a tremendous
level of self-confidence, that through exploration
and learning one could understand seemingly very
complex things in one’s environment. My childhood
was very fortunate in that way.

— Smithsonian Institution, 1995

Когда мы наконец представили [настольный компьютер
Macintosh] собранию акционеров, присутствовавшие
наградили нас пятиминутными
аплодисментами. Удивительнее всего было то,
что произошло на моих глазах с командой разработчиков
Mac, которые занимали первые ряды. Казалось,
никто из нас не мог поверить в то, что мы
сделали это. Все плакали.

— Playboy, 1985 г.

When we finally presented [the Macintosh desktop
computer] at the shareholders’ meeting, everyone in
the auditorium gave it a five-minute ovation. What
was incredible to me was that I could see the Mac
team in the first few rows. It was as though none of
us could believe we’d actually finished it. Everyone
started crying.

— Playboy, 1985

Обычно нужно с десяток лет и порядка $100 млн,
чтобы связать какой-либо символ с названием
компании. Нам же требовался такой бриллиант,
который можно размещать на продукте без какого-
либо названия.

— Интервью 1993 г. о знаменитом логотипе Apple

Usually it takes ten years and a 100 million dollars to
associate a symbol with the name of the company.
Our challenge was how could we have a little jewel
that we could use without a name to put on the
product?

— 1993 interview about the famous Apple logo

Я был на парковке, ключ в замке зажигания, и думал:
«Если бы это был последний день моей жизни,
на что бы я его потратил: на деловую встречу
или на знакомство с этой женщиной?» Я пробежал
через парковку и пригласил ее пообедать вместе.
Она согласилась, мы отправились в город и с тех
пор не разлучались.

— О знакомстве с женой Лорен,
The New York Times, 1997 г.

I was in the parking lot, with the key in the car, and
I thought to myself, If this is my last night on earth,
would I rather spend it at a business meeting or with
this woman? I ran across the parking lot, asked her
if she’d have dinner with me. She said yes, we walked
into town and we’ve been together ever since.

— On meeting his wife, Laurene,
The New York Times, 1997

Те, кто создавал Кремниевую долину, были технарями.
Они учились вести бизнес, учились делать
массу вещей, но реально верили в то, что люди,
если будут упорно работать вместе с другими
творческими, умными людьми, способны решить
большинство проблем человечества. Я очень верю
в это.

— Wired, 1996 г.

The people who built Silicon Valley were engineers.
They learned business, they learned a lot of different
things, but they had a real belief that humans, if they
worked hard with other creative, smart people, could
solve most of humankind’s problems. I believe that
very much.

— Wired, 1996

…Что я сделал, когда вернулся в Apple 10 лет назад,
так это передал Стэнфорду музей, все документы
и все старые машины, вымел паутину и сказал:
«Хватит оглядываться назад. Думать нужно о том,
что произойдет завтра».

— Конференция All Things Digital D5

…One of the things I did when I got back to Apple
10 years ago was I gave the museum to Stanford
and all the papers and all the old machines and
kind of cleared out the cobwebs and said, let’s stop
looking backwards here. It’s all about what happens
tomorrow.

— All Things Digital D5 conference

Практически с самого начала Apple по какому-то
невероятно счастливому стечению обстоятельств
оказывалась в нужном месте в нужное время.

Я обедал у Билла Гейтса дома в Сиэтле пару недель
назад. Мы оба сошлись на том, что когда-то были
самыми молодыми в этом бизнесе, а теперь превратились
в ветеранов.

Так вот, мы пошли в Atari и сказали: «Мы сделали
эту потрясающую штуку и даже использовали
некоторые ваши наработки, не хотите ли вы профинансировать
нас? Или мы отдадим ее вам. Нам
просто так хочется. Платите нам зарплату, и мы
будем работать на вас». Но они сказали: «Нет». Поэтому
мы направились в Hewlett-Packard, но и они
сказали: «Вы нам не нужны. Вы даже колледж
еще не окончили».

Я думаю, это начало чего-то действительно большого.
Иногда первый шаг — самый трудный, а мы
его сделали.

Мне повезло — я понял еще в начале своей жизни,
что мне нравится делать.

[Соучредителю Apple Стиву Возняку] и мне очень
нравилась поэзия Боба Дилана, и мы много размышляли
об этом. Это Калифорния. Здесь можно
найти свеженький LSD из Стэнфорда. Можно провести
ночь с подругой на пляже. Калифорния — это
дух экспериментирования и открытости, открытости
для новых возможностей.

— Playboy, 1985 г.

From almost the beginning at Apple we were, for
some incredibly lucky reason, fortunate enough to
be at the right place at the right time.

I had dinner in Seattle at Bill Gates’ house a couple of
weeks ago. We were both remarking how at one time
we were the youngest guys in this business, and now
we’re the graybeards.

So we went to Atari and said, ‘Hey, we’ve got this
amazing thing, even built with some of your parts,
and what do you think about funding us? Or we’ll
give it to you. We just want to do it. Pay our salary,
we’ll come work for you’. And they said, ‘No’. So then
we went to Hewlett-Packard, and they said, ‘Hey, we
don’t need you. You haven’t got through college yet’.

I think this is the start of something really big.
Sometimes that first step is the hardest one, and
we’ve just taken it.

I was lucky — I found what I love to do early in life.

[Apple co-founder Steve Wozniak] and I very much
like Bob Dylan’s poetry, and we spent a lot of time
thinking about a lot of that stuff. This was California.
You could get LSD fresh made from Stanford. You
could sleep on the beach at night with your girlfriend.
California has a sense of experimentation and a sense
of openness — openness to new possibilities.

— Playboy, 1985

• Издательство «Текст», 2011 г.
• Герои нового романа Сэйса Нотебоома «Потерянный рай» беспрестанно перемещаются — то во времени, то в пространстве.
  
  Перебивая друг друга, они рассказывают свои истории, блуждают по миру, перелетая из Бразилии в Австралию, из Голландии в Австрию…
  
  Неожиданные повороты сюжета держат читателя в напряженном ожидании, а остроумие автора, его парадоксальный стиль доставят радость ценителю хорошей прозы.

• Сейс Нотебоом (р. 1933) — нидерландский писатель, поэт, эссеист и переводчик. Награжден орденом Почетного легиона (1991), почетный доктор Католического университета в Брюсселе (1998). Лауреат премий Константина Хейгенса (1992), Хуго Балля (1993), премии Гете (2002), Европейской литературной премии (2003), премии Питера Корнелиссона Гоофта (2004), премии «Золотая Сова» (2010) и др. Выдвигался на Нобелевскую премию. О нем снят документальный фильм «Отель Нотебоома — путешествие художника в страну слова» (2003).
• Перевод с нидерландского Ирины Гривниной
• Купить книгу на Озоне

Маленький самолет «Dash-8 300». Только небу
известно, на скольких типах самолетов я летал,
но на «Dash» никогда еще не приходилось.
Пассажиров мало, поэтому салон небольшой
машины кажется просторным. Место рядом
со мной никто не занял. Немного нашлось
желающих лететь из Фридрихсхавен в Берлин-Темпелхоф.
Маленькую группу пассажиров
провели от низкого здания аэровокзала к самолету
прямо по полю, теперь это редко бывает.
Мы заняли свои места, но самолет все не
взлетал. Светило солнце, дул легкий ветерок.
Командир сидел, покачиваясь в кресле, я прислушивался
к переговорам второго пилота с
диспетчерской. Те, кто часто летает, привыкли
к беcпечному виду летчиков.

Двигатели еще не запущены. Некоторые
пассажиры читают, другие глядят в окошки,
где, собственно, ничего не происходит. Мне
не хочется читать, и я листаю журнал авиакомпании.
Самореклама, краткие сведения о
городах, куда они летают: Берн, Вена, Цюрих;
перечень входящих в моду сувенирных изделий
австралийских аборигенов, которые можно
купить в их tax-free: картинки на камнях,
куски древесной коры, расписанные яркими
орнаментами. Потом — небольшая статья
о Сан-Паулу: панорама города, небоскребы,
дворцы богачей и, конечно, живописные
кварталы бедняков: slums, favelas. Крыши из
гофрированного железа, стены из подобранных
на свалке досок, люди, которым, похоже,
нравится такая жизнь. Миллион раз видел
все это и, рассматривая в очередной раз
картинки, чувствуешь себя столетним стариком.
Может, мне и правда сто лет? Чтобы
узнать свой истинный возраст, надо в формулу,
учитывающую магическое воздействие на
жизнь путешествий и (не всегда приличных)
дежавю, связанных с каждым из них, подставить
прожитые годы — и готово. Обычно
меня не волнуют подобные дурацкие вопросы,
но принятые накануне в Линдау три рюмки
Obstler были явно лишними, в моем возрасте
их, оказывается, достаточно, чтобы вывести
человека из равновесия. Стюардесса
нетерпеливо выглядывает из дверей, ожидая
кого-то, наконец — прибывает последний
пассажир, молодая дама, с какой всякий мечтает
хотя бы в самолете оказаться в соседних
креслах. Кажется, я поспешил объявить себя
стариком. Но место рядом со мной остается
свободным, ее сажают чуть впереди, слева, у
окна. Так даже лучше, можно любоваться ею
сколько угодно.

Длинноногая, в мужских брюках хаки, которые
только добавляют ей женственности.
Сильные руки, на которые я обратил внимание,
когда она распаковывала книгу, завернутую
в темно-красную бумагу, скрепленную
скотчем. Скотч не отклеивался, и она нетерпеливо
разорвала бумагу. Я украдкой продолжал
наблюдать за ней. Подглядывать за незнакомцами,
которые об этом даже не подозревают
— одно из величайших удовольствий путешествия.
Она раскрыла книгу так быстро, что я
не успел прочесть заголовок.

Мне всегда любопытно, что читают люди, я
хочу сказать — женщины, потому что мужчины
давно перестали читать. Но женщины, где
бы они ни читали — в поезде, на скамейке в
парке или на пляже, чаще всего держат книгу
так, что заглавия не прочесть. Проследите за
ними, и вы согласитесь со мной.

Я сгорал от любопытства, но не осмеливался
спросить. На форзаце оказалась длинная
дарственная надпись. Она быстро прочла
ее и, положив книгу на пустое место рядом с
собой, отвернулась к окну. Двигатели заработали,
самолетик задрожал, ее обтянутые майкой
груди мелко затряслись, и я почувствовал
волнение. Она сидела, положив ногу на ногу,
солнце позолотило ее каштановые волосы. Но
книга лежала так, что мне не было видно названия. Не толстая, как раз такие я люблю.
Кальвино утверждал, что книги должны быть
короткими, он и сам старался писать коротко.
Мы покатили по взлетной полосе. Когда летишь
на маленьком самолете, сердце в момент
взлета замирает и тебя обдает жаром, как в
детстве на качелях: кажется, словно машину
кто-то подтолкнул снизу ласковой, сильной
рукой.

На вершинах гор еще лежит снег. И пейзаж
— обнаженные деревья на белом фоне —
напоминает рисунок углем на листе бумаги,
описывать его очень просто. Она недолго глядела
в окно. Нетерпеливо схватила книжку и
перечитала дарственную надпись. Я пытался
придумать объяснение ее поведению, в конце
концов это моя профессия, но ни до чего
не додумался. Может, она получила книгу от
мужчины, который хотел сделать ей приятное?
Но дарить книги опасно. Подаришь не то
или выберешь автора, который не понравится
даме, — и готово, отношения испорчены навек.

Она перелистала книгу, задерживаясь взглядом
на некоторых страницах. Книжка, хоть и
небольшая, делилась на главы. А всякую главу
приходится начинать с новой страницы, и
для этого автору необходимы веские причины.
Начать или кончить книгу всегда сложно, но
то же самое относится и к каждой главе. Автор,
кем бы он ни был, сильно рисковал. Она зажгла
лампочку над головой, потом положила
книгу рядом с собой, на этот раз вверх заголовком,
но теперь мне мешали блики на глянцевой
обложке; чтобы разглядеть наконец название,
пришлось бы встать.

«Cruising altitude» — мои любимые слова,
означающие, что самолет наконец поднялся
над облаками и мне, как всегда, показалось,
что на их сверкающих холмах, которыми не
устаешь любоваться, вот-вот появятся лыжники.
С такой высоты мир кажется развернутой
перед тобой волшебной скатертью, по которой
можно странствовать бесконечно. Но она не
смотрела в окно, она листала рекламный журнал
авиакомпании, от конца к началу. Почти
не глядя проскочила Сан-Паулу, задержавшись
чуть дольше на огромном зеленом парке,
и теперь, добравшись до живописи аборигенов,
внимательно ее разглядывала, даже провела
длинными пальцами по причудливо изогнутой
змее на одной из картинок. Потом захлопнула
журнал и тотчас заснула. Некоторые
люди обладают завидной способностью мгновенно
погружаться в сон. Одной рукой она
придерживала книгу, другую, заложенную за
голову, скрывали волосы. Меня обычно занимают
головоломки, которые остальные даже не
пытаются решать. Я был уверен, что наблюдаю
кусочек интересной истории, которую мне никогда
не узнать. Эту книгу не открыть, как и
ту, что она придерживает рукой. Я погрузился
в чтение предисловия к альбому фотографий
кладбищенских ангелочков, а через час мы уже
заходили на посадку в Темпелхоф. Внизу лежали
серые кварталы Берлина, все еще отличающиеся
друг от друга по обе стороны шрама,
разрезавшего когда-то город. Она причесалась,
взяла бумагу, в которую была завернута книга,
и аккуратно сложила ее; мне это почему-то понравилось. И прежде, чем убрать книгу, на секунду
замерла, держа ее так, что я смог прочесть
заглавие.

Эту книгу вы сейчас держите в руках, а
девушка вот-вот исчезнет из нее — вместе со
мной. Ожидая багажа в длинном пустом зале,
я видел, как она выбежала из дверей к встречавшему
ее мужчине. И чмокнула его в щеку
так же небрежно, как просматривала книгу,
прочтя из нее лишь дарственную надпись, которую
мне не удалось не только прочесть, но
даже сочинить.

Багаж прибыл быстро, однако к тому времени,
как я вышел, она успела нырнуть в такси
вместе с тем мужчиной и исчезла. А я остался —
с горсткой только что придуманных слов, посреди
тесно обступившего меня города.

• Издательство «Эксмо», 2011 г.
• Вот уже 4 года телезрители по всему миру с нетерпением ждут выхода новых серий американского ситкома «Теория большого взрыва», рассказывающего забавные истории из жизни четырех молодых ученых и их симпатичной соседки. «Теория…» входит в топ-100 самых лучших сериалов по версии крупнейшего киносайта Internet Movie Database и получила массу восторженных отзывов как от прессы, так и от представителей науки.
  
  Переводческий коллектив Kuraj-Bambey, создавший самую популярную озвучку в рунете, которая стала неотъемлемой частью сериала «Теория…» в России, написал этот уникальный гид по сериалу. Эта книга стала больше, чем просто путеводителям по эпизодам телесериала. Помимо описания всех персонажей, актеров, сыгравших их, сюжетов, сценариев, историй со съемочной площадки и много другого, эта книга стала настоящей энциклопедией нерд-культуры. В отдельных главах дается краткий ликбез в области естественных наук. Благодаря гиду телезрители смогут не только вспомнить лучшие шутки сериала, но и понять смысл научных дискуссий и споров, разгорающихся между героями. Ведь сам Чак Лори, сценарист и идейный создатель, сказал: «Чем больше вы знаете, тем смешнее для вас будет сериал».
  
  Авторы книги дают возможность заглянуть в мир гиков и нердов и открыть для себя:
  • Кто такие гики и нерды;
  • гиковские фишки;
  • пять ученых, которых надо знать;
  • тест на ботанство;
  • «Звездные войны» — 11 фактов, которые нужно знать;
  • и впервые в мире — полный текст Соседского Соглашения Шелдона и Леонарда!

  Присоединяйтесь к дружной компании «Теории…», откройте для себя новый увлекательный мир и помните: «Smart is the new sexy».

Что такое «Теория Большого взрыва»?

В начале стоит прояснить этот вопрос для тех, кто с сериалом
мало знаком. «Теория Большого взрыва» (в оригинале — The Big
Bang Theory) — это американский комедийный сериал в жанре
ситком (комедия ситуаций) про четырех ученых и симпатичную
официантку, запущенный на канале CBS в 2007 году. Почему он
заслуживает внимания, могут сказать следующие цифры (все приведенные данные взяты на момент написания книги).

• Количество полных сезонов: 4
• Количество эпизодов: 87
• Количество стран, где транслируется сериал: 69
• Количество номинаций на различные награды: 33
• Количество побед в номинациях: 8 (включая премии «Эмми»
  и «Золотой Глобус» Джиму Парсонсу за роль Шелдона Купера)
• По рейтингам телезрителей «Теория Большого взрыва» является одним из са-
  мых популярных комедийных сериалов в США, занимает одно из лидирующих
  мест в Великобритании, а в Канаде это самый популярный сериал из всех транс-
  лируемых по ТВ. «Теория» входит в топ 100 самых лучших сериалов
  по версии
  крупнейшего сайта о кино Internet Movie Database (IMDb) и получила массу вос-
  торженных отзывов как от прессы и поклонников, так и от настоящих ученых.

Большой взрыв

24 сентября 2007 года произошло событие, крайне значимое
для любителей сериала «Теория Большого взрыва». Впервые
в эфире зазвучал голос Шелдона Купера, а буквально через
пару
секунд главные герои — доктор Леонард Хофстедтер
и доктор Шелдон Купер — вышли из-за угла и запустили один
из лучших ситкомов за всю историю телевидения.

Изначально сериал должен был выйти на год раньше, но пилотная
серия, подготовленная к 2006 году, не устроила студию,
и шоу полностью переработали, оставив в нем только Шелдона
и Леонарда. По слухам, рабочее название было «Ленни, Пенни
и Кенни» (Lenny, Penny, and Kenny), так что Шелдон вполне мог оказаться
не Шелдоном. Через несколько лет, когда та самая пилотная
серия появилась в интернете, стало ясно, в чем была проблема.

Пилотная серия была снята в более серых тонах и, если сравнить
с последними сериями «Теории», была слишком мрачной.
Шелдон в ней проявляет необычный для своего текущего образа
интерес к плотским утехам, а у Леонарда есть девушка —
ученый Гильда (образ которой напоминает сразу и Лесли Уинкл,
и Эми Фарра Фаулер). Прообраз Пенни, девушка по имени Кейти,
намного старше, менее привлекательна и выглядит даже
немного потрепанной. Возможно, пилотная серия была неудачной
потому, что в остальных сериалах Чака Лорри почти все
главные персонажи были старше, чем главные герои «Теории».
Здесь мы видим не похождения двух молодых людей, а жизненные
перипетии двух взрослых мужчин и женщины. Но образы
были хорошие, и сериал пришлось переписать лишь частично:
Пенни омолодили, а взрослые проблемы заменили на более молодежные.
Результат не заставил себя ждать: за четыре месяца
до запуска уже был подписан контракт на 13 серий, через месяц
после запуска — на полноценный сезон в 22 серии, а на момент
написания книги заказаны съемки сериала на три сезона вперед.
Так что, если не случится ничего из ряда вон выходящего,
поклонники могут рассчитывать еще на три года странностей
Шелдона, неловкостей Леонарда, романтики Говарда, вопросов
Кутраппали и практичности Пенни.

До и после Большого взрыва

Один из главных вопросов, связанных с «Теорией Большого взрыва», — это почему сериал стал настольно успешным. Нельзя дать
определенный ответ, но можно предположить, что повлияли многие
факторы, один из которых — серьезное внимание к деталям.

Любой сериал начинается с заставки и основной музыкальной
темы. В случае с «Теорией» это песня «History of Everything»
канадской инди-рок группы Barenaked Ladies. Нам неизвестно,
почему выбор пал именно на эту команду, но определенно музыканты
с задачей справились. Песня получилась веселая и правильно
отражает настроение сериала. Вдобавок ко всему группа
имеет отношение к гик-культуре — Barenaked Ladies хорошо
известны своей любовью к новым технологиям. Они одними
из первых начали осваивать интернет и общаться там с фанатами,
а дополнительные материалы к своим альбомам предлагали
еще во времена дискет. Один из их альбомов распространялся
на флешках, а песни на сборник хитов отбирались через интернет-
голосование. Кстати, еще одна их песня — «You Can Be My
Yoko Ono» — является саундтреком к страданиям Шелдона
в шестом эпизоде второго сезона. Можно сказать, и группу,
и песню для заставки выбрали удачно.

Существует стереотип, что весь смех в ситкомах — это старые
записи смеха аудитории, причем настолько старые, что и смеющихся
уже нет в живых. Но в «Теории Большого взрыва» все не так.
Сцены в наиболее часто появляющихся на экране местах, например
в квартире, точно снимаются перед живой аудиторией. Люди
приходят на съемочную площадку, и перед ними снимают серию.
Конечно, не все сцены снимают с первого дубля, и в скором времени
аудитории уже становится не смешно — в таком случае берут
самую удачную запись смеха и накладывают на самый удачный
дубль. Возможно, поэтому юмор в «Теории» такой живой, ведь
его приходится отыгрывать перед реальными людьми.

Без сомнения, и сам сеттинг (квартиры, институт), в котором
Чак Лорри также снимает «Два с половиной человека», делает
свой вклад в сериал. Каждое помещение соответствует своему
владельцу. Квартира Раджа оформлена в восточном стиле,
а комната Говарда могла бы быть комнатой успешного ловеласа,
если бы не обилие игрушек и разных гиковских вещей.

Стоит упомянуть тот факт, что за науку в сериале отвечает
Дэвид Зальцберг (David Saltzberg), профессор физики и астрономии
Калифорнийского университета. Он контролирует правильность
всех научных фактов в диалогах и прописывает все формулы
на досках героев. Нельзя сказать, что это так уж важно, если
учесть, что большинство зрителей (да и сами актеры) научную
часть практически не понимают, но пристальное внимание к деталям
показывает, насколько серьезно работают над сериалом
его создатели. В результате «Теория Большого взрыва» получила
серьезный отклик со стороны научного сообщества, и в ней,
как приглашенные гости, все чаще появляются настоящие ученые
в образе самих себя. Например, лауреат Нобелевской премии,
известный физик Джордж Смут связался с создателями
и выразил желание принять участие в сериале. Кстати, в 2010 году
Королевский Канадский институт (Royal Canadian Institute) —
организация, занимающаяся популяризацией науки, — наградил
создателей и команду сериала почетным членством
за «умелое вплетение науки в повседневную жизнь».

Так получилось, что во время съемок сериала не обошлось
и без неприятностей, но за все сезоны их было всего три, и, будем
надеяться, больше проблем не будет. Первый и самый серьезный
удар пришелся по еще молодому сериалу в ноябре 2007 года,
буквально через пару месяцев после запуска. Именно в этом месяце
началась большая забастовка американских сценаристов,
требовавших повышения выплат за свою работу. К февралю им
удалось договориться со студиями, и в марте 2008 года сериал
снова вышел в эфир. Именно из-за забастовки первый сезон
длился всего 17 серий, а не 22, как было запланировано.

Следующий удар судьбы случился во время съемок четвертого
сезона и пришелся по основному составу (Шелдон, Леонард,
Пенни, Говард и Радж), костяку сериала. (Кстати, главные герои
целых пять серий полностью отыграли сами, без дополнительных
актеров). 13 сентября 2010 года, в самый разгар съемок,
Кейли Куоко, исполняющая роль Пенни, упала с лошади и сломала ногу. Сценаристам пришлось срочно переписывать часть
сезона, эпизоды The Desperation Emanation (04.05) и The Irish Pub
Formulation (04.06) прошли без ее участия, а в эпизоде The
Apology Insufficiency (04.07) она появляется за стойкой бара.

Последней, незначительной неприятностью, которая случилась
с «Теорией», стал белорусский сериал «Теоретики». В 2010
году белорусское телевидение привлекло к работе бывших
КВНщиков и запустило свою версию «Теории Большого взрыва»
под названием «Теоретики». На самом деле в такой ситуации нет
ничего необычного, многие сериалы, выходящие в СНГ, — это
адаптированные западные сериалы, купленные по лицензии,
но для съемок «Теоретиков» никакой лицензии куплено не было.
Пилотные серии «Теоретиков» оказались просто плохо переделанной
«Теорией», и совсем скоро новость дошла до Чака Лорри
и студии Warner Brothers. Попытка подать в суд оказалась неудачной,
так как белорусское телевидение — это часть государства
Беларусь, и с ним оказалось тяжело судиться за сериал. Чак
Лорри пристыдил создателей и актеров «Теоретиков» в одной
из карточек, и через какое-то время сами актеры отказались
принимать участие в сериале. Фанаты «Теории», не знакомые
с белорусской версией, легко смогут найти фрагменты серий
на YouTube и лично ощутить разницу между двумя сериалами.

Но, в общем и целом, за эти 4 сезона хорошего произошло
намного больше. Сериал вырос как по качеству съемки, вследствие
увеличения финансирования, так и по уровню шуток, так
как все персонажи обрели свой характер. И, что самое главное,
«Теория Большого взрыва» до сих пор не потеряла своего ботанского
шарма.

Создатели

Главное отличие сериала от кинофильма в том, что в сериале намного
более важен сюжет и, соответственно, человек, который его
пишет. В фильме достаточно продумать качественные сюжетные
линии и, если есть возможность, влиять на их реализацию на
съемочной площадке. Но при создании сериала приходится
заполнять намного больше сюжетного времени (для «Теории»,
например, около восьми часов на сезон), не допускать ляпов в характерах
персонажей, вставлять невероятное количество шуток,
да еще и подводить все сюжетные линии к интересной концовке
сезона. У большинства сериалов первый сезон обычно завершается
хорошо (так как сериал могут не продолжить), однако дальше
сезоны нужно заканчивать так называемыми cliffhanger (в дословном
переводе «скалолаз», но лучше сказать «обрыв»), которые обрывают
сезон на середине сцены или на глобальном изменении,
которое обещает интересное развитие сюжета. Вот и попробуйте
вложить это все в 23 серии. В одной их своих карточек Чак Лорри
даже написал небольшую молитву сценариста, расписывающую
все те проблемы, которые могут свалиться на голову человека, который
отвечает за развитие сюжетных линий. В случае с «Теорией», ее создатели Чак Лорри и Билл Прейди являются и сценаристами,
и исполнительными продюсерами, то есть они не только
пишут, но и напрямую реализовывают свои ходы в сериале.

Чак Лорри (Chuck Lorre)

Признанный отец «Теории Большого взрыва» Чак Лорри начал
свою бурную жизнь 18 октября 1952 года. По данным из его
карточек, у него была буйная рокерская молодость. На втором
курсе он вылетел из Государственного университета НьюЙорка
и начал музыкальную карьеру как гитарист (в 2009 году
университет все-таки выдал ему почетную степень). Нельзя
сказать, что музыкальная карьера была успешной, но, тем
не менее, он написал для певицы Деборы Харри ее хит «French
Kissing in the USA» в 1986 году, и через год принял участие
в написании заглавной темы к сериалу «Черепашки Ниндзя»
(за которую, кстати, ничего не получил).

К этому моменту уже тридцатипятилетний Лорри, скорее всего,
не видя никаких серьезных перспектив в музыке, переключился
на написание сценариев. Первым сериалом, над сценарием
которого он работал, был успешный ситком «Розанна»
(Roseanne), а в 1993 году Чак уже запустил свой первый сериал
— «Грейс в Огне» (Grace Under Fire).

«Грейс в Огне» и все последующие сериалы Чака получили
хорошие отзывы от критиков и публики, а также массу наград.
Пожалуй, самым успешным из них является «Два с половиной человека», запущенный в 2003 году и ставший впоследствии самым популярным
ситкомом в Америке. В этом сериале писательский талант
Чака и блестящая игра Чарли Шина создали великолепный
тандем, увы, распавшийся посреди восьмого сезона сериала.
На данный момент Чак активно работает над двумя сериалами: это
запущенный в 2010 году «Майк и Молли» (также доступен по версии
Кураж-Бамбей) и, само собой, «Теория Большого взрыва».

Если посмотреть предыдущие сериалы Лорри, то становится
ясно, что именно он ответственен за все взаимоотношения
и конфузы в «Теории». Он признанный мастер судеб, чувств
и персонажей и всегда может доказать это: например, в сцене
из третьего сезона, когда Пенни бросает Леонарда, видна настоящая
драма. Также Лорри любит слегка смешать свои сериалы.
Так Чарли Шин появляется в своем образе в эпизоде «Теории» The Griffin Equivalency (02.04), а в другом эпизоде Пенни,
Леонард и Шелдон смотрят аниме «Ошигуру: Демон Самурай»,
к которому персонаж Шина пишет саундтрек в сериале «Два
с половиной человека». Нельзя не упомянуть и фирменную фишку
Чака — его карточки тщеславия (Vanity Cards). Карточки
с размышлениями, наблюдениями и комментариями, которые он
вставляет в конце каждой серии «Драхмы и Грега», «Теории
большого взрыва», «Двух с половиной человек» и «Майка и Молли». Во время просмотра прочитать их практически невозможно,
но их легко найти на его сайте chucklorre.com.

• Издательство «КомпасГид», 2011 г.
• Героем первой части «Книги Фурмана» («Страна несходства») был маленький ребенок. Во второй части («Превращении») мы сталкиваемся с подростком.
  
  Большинство людей не помнят или не хотят вспоминать себя в этом возрасте. «Подростковость» слишком похожа на мучительную болезнь, которая, к тому же, затрагивает и всех окружающих. Но, как считает автор, отказ от воспоминаний равносилен отказу от понимания себя сегодняшнего.
  
  Фурман — «настоящий» подросток, и описан он без всяких прикрас и умолчаний. Испытания и переживания, которые он странным образом притягивает к себе, словно провоцируя судьбу, порой могут показаться чрезмерными. Наверное, стоило бы предупредить читателя, как это делалось в старых кинокомедиях: «Детям и слабонервным лучше выйти из зала». Но и в образе «отвратного подростка» проглядывает все тот же «маленький Фурман», детство которого прошло перед нашими глазами в первой части книги («Страна несходства»).
  
  В 2012 году выйдут третья и четвертая части «Книги Фурмана». В них читатель погрузится в атмосферу «застойных» 70-х, с их тайной кружковой жизнью, светящиеся нити которой тянутся сквозь все последующие десятилетия.
• Купить книгу на Озоне

Литературу и русский вела классная руководительница Вера Алексеевна. С Фурманом у нее были проблемы особого рода: он писал довольно странные сочинения и порою высказывал спорные мысли об изучаемых произведениях. Несколько раз бедная Вера Алексеевна теряла из-за него контроль над ситуацией и «попадалась».

Однажды на дом было задано сочинение, в котором требовалось сравнить человеческую жизнь и жизнь природы, «можно даже в художественной форме». Если учесть, что стояла середина осени, тема имела слишком уж напрашивающееся решение. Фурману это не нравилось, и он долго не находил, про что еще тут можно написать — так, чтобы и самому было интересно. Между тем время уже начинало поджимать.

В пятницу, возвращаясь из школы и уже подходя к своему дому, Фурман машинально обратил внимание на яркое цветное пятно, возникшее в «неположенном месте» под ногами. Это был просто на удивление огромный кленовый лист, занесенный на крышку уличного канализационного люка и безнадежно увязший хвостиком в грязной лужице между ее ребрами. Лист лежал в странной «позе»: как бы в последним рывке из западни наполовину привстав на своих когтистых передних «лапах», — красивое и мощное живое существо, безнадежно охваченное смертью… — Место, конечно, было не слишком подходящее. А ведь еще сегодня утром этот лист, небось, считался каким-нибудь величайшим воином у себя на дереве… Бился и держался там до последнего — и вот, валяется в грязи… Встряхнувшись, Фурман едва успел подавить импульсивное намерение вытащить «раненого бойца» и почти силком заставил свои ноги двинуться дальше. Конечно, глупо было бы на глазах у прохожих «спасать» какой-то застрявший в луже кленовый лист… А может, это и называется «Судьбой»? «У каждого своя судьба»… Все равно он уже наполовину сгнил. Осень… Осень — это Судьба, часть Судьбы.

Поздно вечером Фурман вдруг ощутил мягкий укол, короткое царапанье «вдохновения»: как все просто — надо только подробно описать жизнь этого листа, а параллельно — жизнь какого-то человека, с рождения и до конца!.. Но садиться писать не торопился, выжидал и радостно сдерживался до воскресенья…

Родители сочинение одобрили.

Прошло почти две недели, а отметок Вера Алексеевна так и не выставила. Фурман уже и ждать перестал.

Как-то — прямо посреди большой переменки — Вера поймала его в коридоре и под ручку отвела к окну, мол, надо кое-что обсудить. Все с любопытством посматривали в их сторону. За день до этого новенький парень из их класса случайно разбил оконное стекло на другом этаже, и Фурман был уверен, что речь пойдет о поисках и наказании виновника. Но Вера почему-то начала о другом.

Его сочинение ей очень понравилось. Наверное, он не в курсе, но сочинение по этой же теме писали все старшие классы, и теперь лучшие из школьных работ — а его сочинение вне всякого сомнения относится к таковым — будут отправлены в РОНО, где произведут еще один тщательный отбор, уже на городской конкурс. Конечно, сейчас рано говорить об этом, но она хочет, чтобы он ясно представлял себе, что будет дальше… Так вот, учитывая все эти обстоятельства и ни в коей мере не желая обидеть его — наоборот, думая именно о сохранении его уже сложившейся репутации и тщательно взвесив все возможные последствия, она должна задать ему один очень деликатный вопрос. Тут Вера слегка замялась и как-то странно взглянула на него.

— Но перед этим, если ты не возражаешь, я бы хотела услышать от тебя прямой и откровенный ответ на другой вопрос… Возможно, он прозвучит неожиданно, но пусть это тебя не смущает. Скажи, Саша, могу ли я рассчитывать на твое полное доверие ко мне лично? …Хорошо, извини, я понимаю, что с этим у тебя уже могут быть сложности, поэтому сформулирую иначе: могу ли я надеяться, что ты ПОКА ЕЩЕ доверяешь моему мнению — пусть не во всем, но хотя бы в каких-то важных отношениях? — В ожидании ответа Вера наморщила лоб и уставилась в лицо Фурмана своими круглыми глазами. — Ты ведь понимаешь: я говорю о себе не как об официальном лице, то есть не как о твоем учителе и классном руководителе, а просто как о взрослом человеке — который, кстати, очень хорошо к тебе относится, но при этом немножко больше знает жизнь и заботится о том, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы серьезно повредить твоему будущему.

Фурман все еще не разобрался, к чему она клонит, и с трудом прятал непроизвольную улыбку, вызванную острым желанием сказать «нет, я вам не доверяю, ха-ха!». Как бы чуть-чуть подумав, он кивнул: ну ладно, допустим, ПОКА доверяю — такая формулировка меня устраивает, — и что дальше? Все равно фамилию я тебе не назову!

— Если хочешь, я могу дать тебе честное слово, что в любом случае все сказанное останется между нами. — Фурман с вежливым удивлением показал, что ему этого не надо. — Скажи, ты не хочешь, чтобы я просто вернула тебе твое сочинение? Если бы ты сейчас согласился забрать его, то на этом наш разговор мог бы быть закончен… — Фурман чего-то перестал понимать: а при чем здесь вообще его сочинение?.. — Ну, хорошо. Тогда ответь мне, но только правду: ты самостоятельно работал над этим сочинением? Я имею в виду, ты ниоткуда его не списал? — От неожиданности Фурман потерял дар речи. — Извини, но ты тоже должен попытаться понять меня: я уже не успеваю, как раньше, следить за всем новым и интересным, что появляется в газетах и журналах. То есть я еще стараюсь, конечно, но… И тетрадей ваших всегда полно, и к урокам все-таки надо готовиться, а ведь еще и все домашние дела целиком на мне… да и вообще, годы уже не те… Но ты не подумай, что я жалуюсь, я говорю о другом. Попытаюсь объяснить тебе. Ты сдал очень хорошую работу. Не обижайся, но я бы даже сказала, слишком хорошую. Возможно, я вообще не заговорила бы об этом, если бы не надо было отправлять ее «наверх». Мне кажется, что ни ты, ни уж тем более я совершенно не заинтересованы в каком бы то ни было скандале. Ты ведь понимаешь, что для нас обоих будет намного хуже, если я сейчас сделаю вид, что ничего не заметила, а потом ТАМ вдруг обнаружится, что эта работа целиком или пусть даже частично откуда-то тобою списана. Поэтому лучше, если ты скажешь об этом сейчас, мне. Мы можем все это уладить между собой. Обещаю, тебе за это ничего не будет. Никто об этом даже не узнает. Будем считать это просто досадной ошибкой, которая больше не повторится. Я понимаю, для тебя это еще и вопрос гордости, но я тебе гарантирую, что в этом случае твоя репутация ни в коей мере не пострадает. Все это останется строго между нами. Я раскрою тебе один профессиональный педагогический секрет, но ты должен знать, что вообще-то здесь нет ничего особенного. Поверь мне, я уже тридцать лет работаю в школе: такие истории достаточно часто случаются в вашем возрасте. Бывает, чье-то чужое произведение так понравится, что кажется, будто это ты сам его написал…

Лицо у Фурмана было красным, он уже с трудом вслушивался в Верины излияния — все это было мимо, мимо! Он чувствовал стыд, ужасный стыд. Он не знал, куда деваться от стыда… На них же смотрят. Она — дура. Просто старая грязная дура. Что она мне предлагает?! Тридцать лет в школе…

Слава богу, звонок на урок прервал этот кошмар.

— Я прошу тебя, Саша, еще раз обо всем подумать! И помни, все это — только между нами!..

Даже родители не знали, что на это сказать…

О сданном сочинении речь больше не заходила, оно как бы просто «исчезло» (скорее всего, Вера Алексеевна его припрятала во избежание возможных осложнений).

Более смешная история вышла с «Горем от ума».

Сначала Фурман, загрузившись Бориными пламенными речами, написал бойкое домашнее сочинение о том, что Чацкий — это жалкий болтун, который «мечет бисер перед свиньями», вместо того чтобы «заниматься делом». Вера Алексеевна поставила ему тройку за содержание и четверку за русский. (Фурман обиделся и решил в дальнейшем скрывать свои собственные мысли. Следующее сочинение, которое писалось в классе по «Мертвым душам», он впервые в жизни накатал прямо по спрятанному под партой учебнику, из мести даже не прочитав само произведение. Получив и на этот раз трояк за содержание, он совсем запутался: чего же ей, Вере, надо?..) При обсуждении сочинений Фурман неожиданно для Веры Алексеевны изложил какую-то развитую нетрадиционную интерпретацию (естественно, усвоенную им прошлым вечером от Бори) со ссылками на письма Александра Сергеевича Пушкина. Либеральные педагогические установки (а может, и сам черт) дернули Веру Алексеевну вступить с Фурманом дискуссию, и, когда аргументы исчерпались, последнее, что пришло ей на язык, было возмущенно-недоуменное: «Что же я, по-твоему, полная дура и вообще ничего не понимаю в литературе?..» Ответить на столь двусмысленный вопрос Фурман не смог, и в классе повисла долгая задумчивая пауза — ведь Вера спросила так искренне… Наконец класс грохнул. Это был настоящий «момент истины», почти удушье…

Кончилось все по-доброму: после секундной растерянности Вера Алексеевна сообразила, что сама ляпнула какую-то глупость, и, покраснев, улыбнулась…

А Фурман, конечно, стал героем дня.

• Издательство «КомпасГид», 2011 г.
• Диане нет еще и четырнадцати, но она должна рассчитывать только на себя и проживать десять дней за один. Просыпаясь на заре, девочка делает уроки, затем помогает матери по хозяйству, а после школы отправляется на Чикен-стрит, в центр Кабула — столицу Афганистана, где она продаёт спички, жвачки и шелковые платки. Это позволяет её семье, где четырнадцать братьев и сестёр, не остаться без ужина…

  Девочка с именем британской принцессы много мечтает: возможно, однажды Диана из Кабула станет врачом или учительницей… Ну а пока с помощью французской журналистки Мари Бурро она просто рассказывает о своей жизни: буднях, рутине, радостях, огорчениях, надеждах на другое будущее и отчаянии, — которые позволяют нам увидеть другой мир.

• Перевод Марии Павловской
• Купить книгу на Озоне

Меня зовут Диана, мне 13 лет

Я не люблю говорить о себе. Не хочу все выставлять напоказ. А потом, тут еще… гордость. Писать о своей жизни — по-моему, довольно тщеславно, тем более если знаешь, что это прочтут. Мне страшно: вдруг я спрячусь под маской? Поймут ли другие, кто я на самом деле? Не хочу ломать комедию. Да, у меня имя как у принцессы, потому что моей маме безумно понравилась свадьба принца Чарльза и леди Ди. Она видела ее по телевизору. Вот и все. Я не в ответе за фантастические мечты моей матери. Англичане из Красного Креста в Кабуле считали, что между моим именем и моей работой — маленькая торговка спичками — есть какая-то символическая связь. Какое несоответствие: нищенская жизнь и имя, за которым — золото британской короны! Не хочу я в своей жизни искать какие-то символы! Я достаточно сообразительна и понимаю, что могла бы на весь мир заговорить голосом всех этих маленьких афганских Козетт. А еще лучше просто запереться в собственном доме. Но каждый день я борюсь за то, чтобы стать женщиной, такой, какой хотела бы быть. Не для того, чтобы оправдать свое имя. Моя история — это моя душа и моя память. Я согласилась написать ее, чтобы бросить вызов будущему. Я просто хочу проверить свою смелость. Взглянуть на свою жизнь, такую, какая она есть. Это ведь самая настоящая боль — говорить правду, быть искренним. Может быть, однажды мои дети или внуки прочтут это. Кем буду я, когда стану перечитывать эти строки? Останусь ли я верной своим убеждениям, своим мечтам? Моя жизнь в Кабуле — это ежедневная борьба. Впрочем, судите сами…

1. Под призывы муэдзина

Я иду как механическая. Солнце только встает. Муэдзин заканчивает петь в хрипящий рупор. Мне нравится его успокаивающее присутствие в самом сердце ночи. Его голос уже стал родным. Такой низкий и теплый, он выводит меня из оцепенения. Я сразу же узнаю по тембру голоса, в хорошем настроении муэдзин или нет. Иногда по утрам его голос бывает охрипшим. А иногда слегка игривым. Или монотонным. Обычно я придумываю этому какое-нибудь объяснение. Муэдзин поругался с женой. Или его дочки получили в школе плохие оценки. Да, наверняка, именно поэтому сегодня утром в его голосе, таком нежном, звучат гневные нотки.

Я родилась в Кабуле почти тринадцать лет назад. Не спрашивайте, в каком месяце: моя мать уже не может вспомнить. Все равно мы никогда не празднуем дни рождения, это пустое развлечение. Наш дом стоит на «телевизионном холме», рядом с огромной антенной, которая позволяет РТА («Радио и телевидение Афганистана») вещать на весь Кабул. Потом на нем установили еще много других антенн, в основном — для сотовых телефонов. Теперь холм похож на металлический лес.

Мой холм ничем не привлекателен, разве что он возвышается над Кабулом и над окутавшим его облаком пыли. Город почти все время покрыт тонким слоем пыли. Как старая пожелтевшая фотография. «Телевизионный холм» состоит из камней и пыли. На нем всегда либо очень жарко, либо очень холодно. У нас нет ни воды, ни электричества. Зато у нас есть история. Здесь у командира Масуда, главы моджахедов, был пост наблюдения, отсюда он обстреливал врагов во время гражданской войны. С тех пор здесь остались закопанные мины, на которых каждый год кто-нибудь подрывается. Я хожу только по тем тропинкам, где есть вешки. Но тех, кто живет на самом верху и каждый день спускается за водой к большим цистернам, установленным здесь несколько лет назад, всегда привлекает возможность сократить дорогу. Я так люблю смотреть на этот балет. Хрупкие силуэты несут на головах и плечах наполненные водой кувшины, покачиваясь от тяжести, поднимаются на крутые склоны, к своим домам земляного цвета, сливающимся с самой горой. А мне повезло. Мой дом приютился между кладбищем и базаром, у подножия холма.

Граница здесь очень четкая. Базар разделяет низину, где живут богатые, и сам холм, где живут самые бедные. Зимой, когда много снега, они совершенно отрезаны от всего. Они растапливают снег, чтобы у них была вода. И смотрят сверху на движущийся город, к которому больше не принадлежат.

Мы снимаем дом за 100 долларов в месяц, потому что у нас никогда не было денег, чтобы купить свой собственный. Мне он нравится. Он маленький. Будто кукольный. Конечно, в нем нет никаких удобств, зато, признаюсь, мы в нем более-менее счастливы. Это главное.

Я сплю со своими сестрами — Халедой, Рохиной и Бассирой — в комнате с голыми бетонными, немного влажными стенами. Отопления у нас нет. В начале весны, как сейчас, это не страшно. Но зима — другое дело. Сегодня утром сестры спят без задних ног, все три. Я без труда выскальзываю из комнаты. Надеваю свои пластиковые сандалии, внизу у лестницы. И убегаю… Какое счастье — заполучить несколько минут свободы! По дороге я встречаю набожных мужчин, возвращающихся из мечети с первой утренней молитвы. Они тоже чем-то похожи на механизмы. Кажется, что в 4.30 утра город полон зомби. Я улыбаюсь при этой мысли. Да, Кабул, такой неугомонный днем, кажется, потерял сознание. Я люблю это ощущение, будто ты в мире один. Словно я укротила свою судьбу. Это неправда, я знаю. Но это могущество, я его чувствую почти физически. Я сломя голову бегу вниз по пустым улицам. И уже задыхаюсь от бега. Воздух обжигает горло. Я немного замедляю ход, поправляю на голове платок. И снова бегу, перепрыгивая через лужи, сточные канавы и выбоины на дороге. Когда я прибегаю на главную улицу, которая ведет в квартал Афгенон, передо мной — увлекательное зрелище. Мужчины в зеленых комбинезонах метут улицу, поднимая пыль и мелкий песок, принесенный сильным летним ветром, который дул вчера. Мне нравятся их жесты, такие легкие. Я сажусь на край тротуара. Иногда закрываю глаза и слушаю шорох трущейся об асфальт метлы. Он меня успокаивает. Я никогда не видела моря, но мне кажется, что шум волн, он именно такой. Он обрушивается с силой и резко останавливается. Человек в зеленом комбинезоне придает ему ритм. Раскачивает метлу вперед-назад. Я закрываю глаза и понимаю нелепость всего этого. Мести несколько асфальтированных улиц в центре Кабула… тогда как все остальные улицы — и есть сама пыль! За это я тоже люблю мою страну, Афганистан. Мы никогда не признаем себя побежденными. Даже в неравной борьбе против пыли. 

2. Моя семья

В нашей семье четырнадцать детей. Для Афганистана в этом нет ничего особенного. У каждой женщины в среднем двенадцать детей. У нас говорят, что дети узнают смерть, едва сделав первый вдох. Один ребенок из пяти умирает в возрасте до пяти лет. Так вот, моя мать Латифа и мой отец Мухаммед сделали много детей. Слишком много. Я не должна так говорить. Мне стыдно. Но иногда я горячо молилась, чтобы кто-нибудь из моих братьев и сестер умер при рождении. Я была слишком маленькой, чтобы сказать об этом маме, но я хорошо понимала, что каждый новорожденный опускает наш уровень жизни все ниже и ниже. Мы были бедными и становились еще беднее.

Фарзана, Фархад, Фатана, Фавад, Халеда, Рохина, я, Бассира, Жамшед, Раиса, Джамал, Билал, Шукрия и Самира. Девять девочек и пять мальчиков. Все родились друг за другом с перерывом в один год. Моя мать едва ли могла сделать лучше. Из нас получилось сплоченное племя с сильным и отважным характером. Атмосфера в доме чаще всего напряженная: ссоры малышей, беспокойство и суета старших, крики матери, которую мы явно превосходим числом. Мама чаще всего — в центре нашего улья. Настоящая королева-мать. Сидя на полу в гостиной, она раздает указания, а мы выполняем. Она следит за движениями своего выводка с любовью, беспокойством и смирением. Ей пятьдесят лет, у нее грубые, резкие черты лица. Крепкое тело, немного дряблое от всех выношенных детей. В ней есть что-то очень мужское. Даже в ее голосе, высоком и громком, звучат низкие нотки, когда она начинает с нами спорить. Когда она смотрит на нас, я изучаю ее взгляд. Мне бы хотелось знать, о чем она думает. В глубине души я спрашиваю себя: какое же счастье моя мать могла найти в рождении детей? Какие надежды она возлагала на нас? Какому миру она бросила нас на растерзание? Боюсь, она обо всем этом не думает. Она выполняет свой супружеский долг: рожает моему отцу сыновей.

Чтобы понять психологию семьи Мохаммади, то есть моей семьи, нужно рассказать вам все по порядку. Сначала о моих родителях. Оба они таджики из деревни в долине Шамали, в 30 километрах от Кабула. Шамали — регион довольно плодородный, там возделываются большие участки земли. Моя мать — дочь коменданта местной полиции. Из уважаемой зажиточной семьи. А отец — из бедной семьи крестьян. Все это я знаю от матери. Потому что с бабушкой говорить невозможно. Она потеряла слух во время одной из бомбардировок. Нужно кричать во все горло, чтобы она услышала. Не очень-то приятно говорить вот так о семейных тайнах! Особенно в моей стране, где рассказывать о себе считается неприличным. Жизнь мамы сильно изменилась, когда ее отец, мой дед, забрал маму из школы. Ей было тогда девять лет. Она даже не успела научиться читать и писать. Я думаю, поэтому она все время такая грустная и подавленная. Она живет в мире, в котором понимает лишь обрывки. Наверно, это ужасно угнетает. Мой дед — хороший человек. Не думаю, что он хотел пожертвовать одной из своих дочерей. Если только ненарочно. Он много работал, ему нужно было, чтобы мама каждый день помогала по дому. Ее вина была в том, что она оказалась старшей дочерью. Ее младшие сестры ходили в школу. Они стали учительницами и работают теперь за границей.

Когда мама начинает сетовать на свое невезение, я стараюсь куда-нибудь уходить. Не люблю, когда она жалуется на судьбу. Мы все теперь здесь, и у нас нет выбора. Мы должны жить. И учиться находить в жизни счастье. А моя мать со своими плачами и жалобами ничего не хочет искать.

• Издательство «КомпасГид», 2011 г.
• Благодаря роману Стефана Касты «Притворяясь мертвым» вы узнаете, какова цена дружбы и есть ли альтернатива мести.
  Подросток Кимме находится между двумя мирами. В одном, более близком, — вечера в «пряничном» домике с приемными родителями Кристин и Джимом, тушеный цыпленок с ломтиками моркови и книги. В другом, чуждом ему, — вечеринки, совместные походы и первая любовь.
  Пытаясь влиться в компанию ради девушки, в которую влюблен, Кимме отправляется с приятелями в лес на выходные. Понаблюдать за птицами. Никто не мог и предположить, чем это закончится для Кимме: он оказывается брошенным в лесу, с серьезным ранением и слабой надеждой на спасение…
  
  «Притворяясь мертвым» — книга о выборе, совести и способности прощать. Роман Стефана Касты, лауреата премии Астрид Линдгрен, был отмечен Августовской премией и почетным знаком Нильса Хольгерссона.
• Перевод Марины Конобеевой

В пятницу вечером

На щеках Пии-Марии блестят розовые румяна, взгляд полон торжества. Она устраивает вечеринку. Будут все.

— Не знаю, смогу ли я прийти, — отвечаю я ей.

На самом деле я не уверен, хочу ли я туда идти. Альтернатива — тихий вечер в пряничном домике. Да, я скорее всего предпочитаю второе. Уверен, Пия-Мария считает меня трусом.

Я — трус.

На кухне Кристин звенит посудой. Она купила цыпленка. Тот лежит на разделочном столе, словно бледный младенец. Я снова прохожу через кухню, теперь там все тихо. То, что недавно было цыпленком, птицей, превратилось в кучу нарезанных кусочков и полосок, сердце лежит отдельно на блестящей поверхности мойки. В мозгу проносится мысль: «Можешь ли ты, Кристин, собрать его снова? Можешь ли сделать из всего этого новую птицу?»

Я начал читать одну из книг Джима — роман Эрнеста Хемингуэя. Я собираюсь снова погрузиться в чтение, в реальном мире я присутствую лишь наполовину. Джим считает, что книги Хемингуэя просто чудесны. Не имею понятия, так ли это. Откуда мне знать?

Когда наступает вечер, я забираюсь с книгой на диван и чувствую, как с кухни медленно распространяется аромат тушеного цыпленка. Да, Пия-Мария, я предпочитаю такой вечер. Я привык быть с Джимом и Кристин.

Джим подходит ко мне, держа в руке миску с ломтиками моркови, и с одобрением кивает, прочитав название на корешке книги.

— Неплохо, — говорит он.

Джим принимается рассказывать о Мичигане, об осени, о лесах, которые пылают красными и желтыми красками, о птицах, сбивающихся в огромные стаи и улетающих утром, когда первый мороз расстилает на траве свое белое одеяло, о рыбе в глубоких озерах. Я удивляюсь тому, как ясно вижу все, что он описывает, словно нахожусь в Мичигане и знаю, какая славная рыба в этих озерах, не то что наша.

— Ты сам как Хемингуэй, — говорю я.

Джим смеется и делает большой глоток пива. Он передает мои слова Кристин, она смеется в ответ, и ее смех порхает по всему длинному коридору между кухней и гостиной.

«Кажется, у них налаживается», — думаю я. Они не ругались уже много дней.

Кристин открывает бутылку красного вина. Движения ее так естественны и элегантны, пробка, словно танцуя, выскакивает с мелодичным хлопком. Кристин подносит к носу горлышко бутылки и вдыхает аромат вина. Она всегда так делает, по-моему, она хочет найти там джина.

Мы ужинаем перед телевизором, поскольку Кристин смотрит какой-то австралийский сериал. Цыпленок великолепен. Мы с Джимом выскребаем остатки из горшка, я накладываю побольше риса и поливаю его соевым соусом. Соус разливается по тарелке, словно нефтяное пятно.

После ужина Джим моет посуду, а Кристин выходит на лоджию покурить. Она берет с собой тарелку с картошкой и соусом и цыплячье сердце для ежа.

Я выглядываю в окно. Звонит телефон. Джим зовет меня. Это Туве. Ее голос радостный и оживленный, немного хриплый. Мне трудно расслышать, о чем она говорит, из-за шума, доносящегося фоном.

— Почему ты не приходишь? — грустно спрашивает она. — Я скучаю по тебе, Ким.

Что на это ответишь?

— Я хочу, чтобы ты пришел! — продолжает она. — Я очень жду тебя.

— О’кей, — разумеется, соглашаюсь я.

Я надеваю черную кожаную куртку. Некоторое время сомневаюсь и решаю, что нужно надеть что-нибудь на голову, достаю черный берет и напяливаю его. На шею наматываю черный шарф.

— Вот он! — кричит Кристин. — Увидел еду.

Джим вытирает руки о брюки и подходит к кухонному окну.

— Я прогуляюсь, — кричу я.

Лестничная площадка на этаже, где живет Пия-Мария, глухо вибрирует от музыки. Я звоню, кто-то распахивает дверь, в нос мне ударяет едкий кисловатый запах воспламенителя, звучит тяжелая музыка, она стучит словно невидимое сердце. Квартира погружена в темноту. Я едва различаю три-четыре фигуры, сидящие и полулежащие в прихожей. Не знаю, спят ли они или что-то делают, но я осторожно перешагиваю через них и прохожу в гостиную.

Я узнаю Криз по белым волосам. Она кивает мне. Ее густо накрашенные ресницы покачиваются.

Подходит Туве. Она обнимает меня и крепко прижимается.

— Ты мне нравишься, Кимме, ты знаешь? — медленно говорит она незнакомым голосом.

Я смущенно смеюсь, потому что рядом с ней чувствую себя чужим. Здесь все чужое. Мы словно на разных волнах. Я пришел из страны тушеного цыпленка Кристин, ломтиков моркови и вечера у телевизора. Она была здесь в воняющей газом темноте, и бог знает, что она съела, выпила или чем надышалась.

— Что за фигня у тебя на башке?

Голос доносится из темноты квартиры, я вижу тень у стены. Тень делает пару шагов ко мне.

— Что за фигня у тебя на башке? — повторяет кто-то, хватается за мой шарф и начинает наматывать его мне на шею, пока шарф не закрывает мне рот.

— Прекрати, — говорит Туве.

Но неизвестный не обращает на нее внимания.

— Что за фигня у тебя на башке? — вопит он.

Прямо у себя за спиной я слышу громкий хриплый хохот Пии-Марии.

— Это же Кимме, — говорит она. — Черт, тебя почти не видно в этой темноте.

Пия-Мария снова смеется. Мне кажется, я слышу, как ей вторит Манни.

— Хватит вам, — говорит Туве.

Я пытаюсь разглядеть Пию-Марию. Похоже, ей тяжело стоять прямо, и она обнимает Манни за талию и прижимается к нему.

— Поцелуй меня, Манни, — говорит Пия-Мария.

Но Манни сверлит меня взглядом. Неизвестный срывает с моей головы берет и бросает его Манни. Берет пролетает мимо и исчезает в темноте.

— Летающая тарелка, — горланит неизвестный и громко хохочет. — У тебя что, на башке НЛО?

Я нахожу берет и надеваю его на голову. Неизвестный снова подходит ко мне. Теперь он говорит другим тоном и больше не шутит.

— Что ты делаешь? Нельзя носить такое дерьмо!

Он срывает с меня берет, я тянусь, пытаясь забрать его, и тут неизвестный бьет мне коленом прямо в пах. Я не успеваю защититься. Ужасно больно.

Я еще не успеваю прийти в себя, и вижу, как Туве бросается на неизвестного, бьет его ладонью, сухой звук удара не заглушает даже громкая музыка.

— Пошли, — говорит она. — Уходим отсюда.

Последняя поездка

Начинается почти как в фильме.

Первым едет, разумеется, Филип. Его велосипед выше, чем у других. Может, мне так кажется. Наверное, из-за его лидерства в компании, его высокого ранга. Позже до меня доходит: все дело в огромной поклаже. Гора жизненно необходимых вещей: кастрюль, топоров, веревок, запасного белья, карт и еды быстрого приготовления. Может, еще чего-то.

Туве, любовь моя, ты прямо передо мной. Вернее, это я сразу за тобой. Ищейка Ким идет по пятам маленькой девочки с темными кругами под глазами. У Кристин тоже бывают такие круги.

Она оборачивается. Смеется.

— Как же она удивится!

— Кто?

— Бабушка, разумеется!

Я совсем забыл. Мы собираемся навестить бабушку Туве. Она живет на хуторе где-то на полпути. Недалеко от места глухариного тока, куда нас тащит Филип. Туве решила заехать к ней, заодно и перекусить.

Мы молча крутим педали.

Манни, вечный спутник Филипа, едет сразу за ним. Затем грудастая Пия-Мария. Не хватает Криз, по сомнительным сведениям, она присоединится к нам позже.

И хотя нам труднее чем обычно держать равновесие с тяжелыми рюкзаками за плечами, все чувствуют себя отлично. Я еду, почти не сосредотачиваясь на процессе. Не думая о правой ноге, о левой ноге, о правой, о левой.

Я пытаюсь уловить запах Туве во встречном потоке воздуха. Стараюсь отличить его от других, проносящихся мимо моего носа. Я мечтаю о взглядах, которые она, прищурившись, бросает на меня. Эти взгляды напоминают мне о том, что мы готовы были сделать в одно волшебное воскресенье. Когда были только она, я и весь мир. Туве и я, и мы были совершенно голые. Я хочу получить от нее знак. Знак, подтверждающий, что это было. Что это не просто выдумка моего странного мозга.

Иногда я веду себя чудно, делаю все шиворот-навыворот.

Я должен долго сосредотачиваться на обычных повседневных вещах, которые другие совершают не задумываясь, например: налить мясной соус, завязать шнурки или сходить в туалет. Когда я стою в столовой и подходит моя очередь накладывать еду, вся школа делает шаг в сторону, потому что всем известно, что пара рыбных палочек обязательно угодит в тех, кто стоит рядом со мной.

Кристин боится, что у меня какие-то нарушения в мозгу. Но я знаю, в чем причина. Я слишком много думаю. Я постоянно думаю, если мои руки и ноги ничем не заняты. Мои мысли как птицы. А мое лицо как театр. Все, о чем я думаю, отражается на нем. Люди, которые плохо меня знают, думают, что у меня что-нибудь болит или я сержусь. Туве тоже сначала так считала. «Что случилось, Кимме?» — спрашивала она. Но причина была в другом.

Крик Туве отвлекает меня от размышлений.

— Что? — кричу я ей в ответ.

— Филип говорит, что глухари — крупные, как собаки, — повторяет она.

— Ну да, — кричу я.

Мне нравится болтать с Туве о птицах. О жаворонках, зимородках и крупных, как собаки, глухарях. Когда мы касаемся друг друга взглядом, весь остальной мир бледнеет, а птицы уходят на второй план.

Может, это только мои чувства? Я подчиняюсь инстинкту, иду по следу, не зная наверняка, куда он ведет и кому он принадлежит: птице или рыбе. Всегда ли о таком знают? А если знают, то не потеряет ли тогда жизнь свое очарование?

Вот так я размышляю. Все из-за монотонной езды. Я закрываюсь от окружающего мира, погружаюсь в себя и жму на педали. Лишь невзначай отмечаю проплывающий мимо пейзаж. Поля, на которых бесконечной щетиной мелькает первая зелень. Край рва, в котором плавает все, что только можно: пакеты из «Макдоналдса», пустые пачки из-под сигарет, полоса цветущей мать-и-мачехи, сухо шуршащая на ветру пленка из кассет, использованные прокладки.

Вокруг нас лес. Ели, сосны и березы. Иногда между стволами мелькает озеро. Мы проезжаем мимо красных дачных домиков с деревянными изгородями со стороны дороги и крестьянских подворий. Мы целую вечность поднимаемся на холмы, а затем с опасной для жизни скоростью летим вниз.

Филип замечает мертвого зайца, все останавливаются и глазеют на него.

— Это полевой заяц, — говорит Филип, переводя дух у своего велосипеда.

Заяц оказывается довольно крупным. Кажется, что он спит.

— Должно быть, его сбили совсем недавно, — говорит Туве.

— Водители — убийцы проклятые, — говорит Пия-Мария. — Ненавижу машины.

Филип кладет свой велосипед в канаву и садится на корточки рядом с Пией-Марией. Он поднимает зайца за заднюю лапу. Пия-Мария наклоняется, не слезая с велосипеда.

— Он правда умер? — спрашивает она.

— Ясное дело, — отвечаю я. — Думаешь, он притворяется мертвым?

Пия-Мария присаживается на корточки перед зайцем.

— О, какая у него мягкая шерсть. Разве можно так поступать с животными?

Филип переворачивает зайца, и мы видим, что у того нет одного глаза. Пия-Мария встает и идет к своему велосипеду.

— Один глаз отсутствует, — говорит она.

— Это сороки, — поясняет Филип. — Они всегда в первую очередь выклевывают глаза. Для них это лакомство.

— Какая мерзость, — говорит Туве.

— Разве можно так поступать с животными? — повторяет Пия-Мария.

— Раз он целый, — говорит Филип, — возьмем его с собой.

Он крепко привязывает зайца поверх поклажи, и когда мы едем дальше, многие «убийцы проклятые», сидя за рулем своих автомобилей, таращатся на нас. На Туве с темными кругами под глазами, на Пию-Марию, завязавшая свою куртку на талии, на меня, вихляющего то вправо, то влево, на красную от первого загара макушку Манни, но больше всего — на нашего лидера, Короля Филипа, который возглавляет наш маленький караван с мертвым зайцем, привязанным поверх рюкзака.

Возможно, уже тогда мне следовало бы насторожиться. Возможно, заяц был знаком.

• Захар Прилепин. К нам едет Пересвет
• Издательство «АСТ», 2011 г.
• Острые, жесткие, рискованные эссе и статьи Захара Прилепина вызывают у многих лояльных власти людей «зубовный скрежет» и нервную дрожь в руках. Недаром некоторое время назад одна нижегородская молодежная организация выступила с предложением изъять из библиотек книги автора романов «Санькя» и «Паталогии». Что же говорить о его публицистике? Если произведениям Б.Акунина* пытались «пришить» экстремизм, то статьи Прилепина просто должны… Впрочем, не будем думать о крайностях. Ведь, Захар Прилепин не пишет ни о чем, чтобы не знали мы все. Никаких призывов и разглашения тайн. Все ЭТО вы можете увидеть из окна своего дома, если, конечно, внимательно приглядитесь к деталям окружающей действительности. Однако об этом очень не любят вспоминать там, за высокой стеной из красного кирпича…
• Купить книгу на Озоне

Российская конспирология — вещь требующая отдельного исследователя. Но скорее врача.

Предыстория вкратце такова.

Премьер Владимир Путин решил в очередной раз повстречаться с представителями литературной общественности — издателями и писателями.

Странным для меня образом я попал в число приглашённых.

То есть я уже имел честь быть званным на встречу с ВВП, когда он еще был президентом — и тогда всё закончилось не совсем хорошо. Я попросил его амнистировать политзаключенных, а он, по большей части, отшутился. В частности, поинтересовался, а чего нам, представителям несистемной оппозиции, не нравится в стране. Пришлось рассказать.

В итоге получился некоторый скандал, Интернет рвал и метал. Одни говорили: как не стыдно вообще встречаться с властью, другие — как не стыдно придти в гости и вести себя подобным образом, то есть, видимо, говорить про каких-то там зэков самому президенту.

Когда мне позвонили на этот раз, я сразу сказал, что ничего хорошего говорить не буду, так что лучше и не зовите. Но меня всё равно позвали.

Встреча была сопряжена с заседанием Российского книжного союза в доме Пашкова.

Владимир Владимирович несколько запаздывал, поэтому выступления собравшихся чиновников начали без него. Так как Путина ещё не было, мы с писателем Сергеем Минаевым тоже решили игнорировать официальную часть и курили в курилке.

Когда, накурившись, вернулись, Путина всё еще не было. Мы поискали себе свободных мест — Минаев нашел на втором ряду, а я на первом увидел местечко. Рядом с Веллером. Сел туда и стал слушать очередного выступавшего.

Тут подошел мрачный человек с проводком в ухе и сказал, что это место Путина.

Вот было бы забавно, если б он пришел — а я там сижу.

В общем, меня пересадили от премьера подальше.

А сам премьер явился только через полчаса. Зал очень нежно поаплодировал и даже немного привстал с мест.

ВВП тут же прочел прочувствованную речь о пользе чтения. Единственно, что меня насторожило: чиновник впереди меня сидел и разглядывал, кажется, ту же самую речь, но распечатанную на принтере. Сверился с текстом и убрал речь в папку. А Путин продолжал эту речь говорить. Откуда она взялась у чиновника, ума не приложу.

После Путина еще выступила московская учительница, которая сказала, что в современной литературе нет героев и почитать детям совершенно нечего. На что некоторые писатели, естественно, несколько обиделись.

Я, кстати, тоже считаю, что современный герой — уж какой есть — отлично просматривается и в книге «Сажайте, и вырастет» Андрея Рубанова, и в повестях Аркадия Бабченко и Сергея Шаргунова, и даже в книге «Я — чеченец!» Германа Садулаева. Но не факт, что московская учительница хотя бы слышала эти фамилии.

Потом писателей отделили от чиновников и остальной публики и отвели в отдельный зал, усадив там за круглый стол. Хорошо, что учительницу не взяли, а то она опять бы всех писателей опустила перед премьером.

Я опять ушел курить, и курил там, пока меня не нашли, — а меня очень искали, — потому что все уже собрались в зале, и не было только Путина и меня.

Когда меня привели, я снова хотел сесть на его место, но меня за руку отвели на мое.

Тут и Владимир Владимирович подоспел.

Тон встречи задал Михаил Веллер**, он вообще говорит быстро и убедительно, сразу и наповал убеждая во всём, что произносит. Говорил он минут пять, и так строго и витиевато, что я б даже не рискнул ему отвечать, но Путин все-таки ответил. Потому что Путин всё записывал в блокнотик. Речь шла о чистоте русского языка. Путин, как и Веллер, выступил за чистоту.

В создавшейся на полторы секунды тишине решил и я спросить о наболевшем.

В виду того, что ситуацию с литературой я худо-бедно понимаю, а вот с экономикой страны, нет, я с позволения премьера поинтересовался ситуацией в нефтяной сфере.

Во-первых, меня заинтересовала личность Геннадия Тимченко, человека Путину известного — потому что они давно и крепко дружат. Говорят, что Тимченко через оффшорную компанию настолько хорошо продает российскую нефть, что стал миллиардером, а затем почему-то обменял российское гражданство на финское. Не странно ли? Я об этом и спросил: миллиарды русские, а гражданство финское, — что за ерунда.

Во-вторых, меня заинтересовал скандал в компании «Транснефть» — почти год назад Счетная палата обнаружила там миллиардные растраты, Путин и Медведев лично взяли дело под контроль — но вот уж осень на дворе, а нет ни уголовного дела, ни подозреваемых. Тоже ведь странно?

Владимир Владимирович был настроен благодушно, и даже не спросил у меня, кто я такой. А я ведь ждал этого вопроса.

Вместо этого премьер рассказал, что Тимченко знает давно, у Тимченко свой бизнес, и с финским гражданством ему жить проще, потому что ему постоянно нужно решать проблемы в Финляндии, а визу всякий раз делать — сами понимаете, сложно. Так что теперь у него двойное гражданство. А вообще, сказал Путин, он в дела Тимечнко нос не суёт и надеется, что Тимченко тоже будет вести себя подобным образом в отношении Путина.

Что до «Транснефти» — то там, скорей всего имело дело не воровство, а нецелевое расследование средств. То есть хотели они, допустим, кабель протянуть, а вместо этого купили пирожков с капустой на обед. На 4 миллиарда. Не уголовку ж за это людям клеить! Тем более, что и это не государственная компания, так что какой с них спрос.

Ответами ВВП я был вполне удовлетворен и больше ничьего времени не отнимал.

Поэтому Дарья Донцова попросила в свою очередь не использовать по отношению к ней и ее коллегам словосочетание «легкое чтиво», которое Путин использовал в своей речи — той самой, что была у чиновника в распечатанном виде. Путин извинился и пообещал больше так не говорить.

Поэтому Сергей Минаев сказал, что положительного героя создать из чиновника нельзя, так как у среднего чиновника на руке часы стоимостью в 100 тысяч долларов — так что какой уж тут героизм. Путин и тут согласился. Но часов не показал.

Поэтому Павел Санаев успел удивиться, как же у нас в Интернете есть сайты, где торгуют наркотиками — и никто с этим не борется. И здесь Путин огорчился вместе с Санаевым.

В общем, все поговорили от души, кроме Германа Садулаева и Алисы Ганиевой, которым слова не досталось. Налицо, дискриминация по национальному признаку. Шутка.

После встречи у меня много спрашивали, почему же я не сказал, что в России двойное гражданство запрещено, даже таким приятным людям как Тимченко, да и занимается он далеко не частными делами. Потому что, как нам сообщают открытые источники, к настоящему времени, будучи гражданином Финляндии, но, внимание! — выплачивая налоги почему-то в Швейцарии, Тимченко контролирует более трети экспорта российской нефти:, он является крупнейшим экспортером нефти, добываемой государственными «Роснефтью», «Газпромнефтью», а также «Сургутнефтегазом». Такая вот у парня частная лавочка, работой которой ВВП, по собственному признанию, никак не озабочен.

Еще у меня спрашивали, отчего ж я не сказал, что и «Транснефть» имеет прямое отношение к государству, потому что именно государство владеет 78,1% капитала компании — и воровать, тьфу ты, нецелевым образом использовать там килограммы, если не тонны, денег, наверное, не стоило бы. И тем более не стоило бы премьеру, заранее, без суда и следствия, определять, что там было все-таки не банальное воровство и распил, а неразумное перераспределение.

Ну, вот, не сказал я, не сказал. Сами скажите, если представиться возможность.

Зато по итогам нашего мимолетного общения, я прочел множество интереснейших конспирологических исследований на тему, как Путин подговорил Прилепина задать ему неудобные вопросы, чтоб он на них таким блестящим и максимально убедительным образом ответил, заткнув рот всем скептикам.

Один независимый, как он представляется, журналист целую статью написал про то, что я завербован охранкой ещё в 2007 году, аккурат накануне первой встречи с ВВП, и с тех пор то там, то сям, задаю неудобные вопросы, которые мне присылают из главка.

Видимо, они лежали в той же папке, у чиновника, что проглядывал речь Путина во время речи Путина.

Так что, да, российская конспирология — вещь требующая отдельного исследователя. Но скорее врача. Так что, лечитесь, придурки.

* Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.

** Признаны в РФ иноагентами.