Седьмой выпуск антологии Юли Беломлинской «Стихи в Петербурге 2010»
В каждой компании непременно есть человек, носящий кличку «Док».
Да, это обычно врач по профессии.
Но не всякий врач удостоится такой кликухи.
Док — это обращение к такому очень авторитетному парню.
Такое заграничное, пижонское, хемингвейское и стугацкое такое обращение.
Многие мечтали бы, чтобы к ним так хоть раз обратились: привет, Док!
Легезу — в компании поэтов зовут именно так.
Док Легеза — особо прелестный человек.
И я хотела об этом немного написать, размазывая сентиментальную кашу по столу.
Но ровно сегодня, когда пришла пора писать о Доке, я обнаружила рассказ-мемуар.
Не поэта, но прекрасного молодого прозаика Саши Либуркина.
Главная героиня этого рассказа, конечно же — Бутылка.
Но главный герой — тот самый Док. И очень он похож на себя в этом рассказе.
Так что я, с любезного разрешения автора, вставляю в собственный текст — эту миниатюру.
Миниатюра Саши Либуркина
«Особый случай
Было начало двенадцатого, когда мы вышли на улицу из кафе „Тесто-место“, где отмечали удачное выступление московских поэтов в клубе XL.
— Господа, поехали ко мне в гости! — неожиданно предложил поэт Дмитрий Легеза.
— В одной машине мы все не поместимся, — заметил кто-то.
— Ерунда, поедем на двух! — распорядился поэт.
Минут через пятнадцать мы оказались в небольшой, но уютной однокомнатной квартире, расположенной где-то недалеко от Смольного.
В кухне, на столе, как будто специально приготовленная для гостей, стояла хорошая водка и дорогой коньяк разных марок.
— Садитесь, ребята! — предложил нам Дима, доставая рюмки и бокалы.
— А вино есть? — негромко спросил мой друг Иван, поэт из Казахстана.
— Есть, — ответила Любочка, придвигая нам полбутылки сухого.
Накануне мы с Иваном выпили много водки, и, чувствуя себя плохо, решили не пить в этот вечер крепких напитков, а пить одно только сухое вино.
— Мало… — вздохнул Иван.
— Мало, — ответил я.
— Давай, Саня, выйдем, купим еще бутылку. Дима, где тут поблизости магазин? — спросил Иван.
— Зачем куда-то ходить? — удивился Дима. — Есть у меня вино, — сказал он, доставая из шкафчика бутылку, покрытую тонким налетом пыли. — Пейте, ребята, я его из Франции привез!
Я взглянул на этикетку, и мне стало неловко. Вино явно было редкое и дорогое.
— Слушай, Дима, — решил я, застегивая куртку, — мы все-таки сходим с Иваном в магазин, а это вино сохрани для какого-нибудь другого — особого случая!
— А вдруг я этой ночью умру… — сказал поэт, взглянув на меня внезапно потемневшими глазами, — выпьете его на моих поминках? — усмехнулся он. — Нет, господа! Пейте это вино сейчас! Сейчас и есть тот самый — особый случай!»
Поняли да?
Вот такой он — Док Легеза.
Что ж еще про Дока?
Длинные длинные ресницы…
Остальное — в стихах.
Про стихи надо наконец хоть что-то написать.
Ну вот: слово «отфренженка» — по моему ужасно неудачное.
Его и не произнести.
И в то же время — если врубиться что Док Легеза придумал, «отфренженка» — это современная «брошенка», становится смешно и трогательно.
И что-то французистое есть в этом слове.
Так что пусть стих про отфренженку тоже остается.
А больше стихов Дока — вот тут:
http://nobstante-stihi.livejournal.com
ЖЖ http://non-obstante.livejournal.com
Коктебельские воспоминания
Макси-дом, разворошённый джазом,
макси-моря пенный сабантуй,
погляди на это медным глазом,
символа приземистый статуй
мог бы прогуляться командором,
руки жать поэтам и иным,
видно стал по смерти слишком добрым,
да и в жизни не любил войны
дастархан в шашлычном аромате,
справа море — топлесс молоко,
вот последний маленький романтик
лезет в гору, клича Сулико
а за ним из части населенной
как слепцы, практически на слух:
Эля, Оля, Галя, Таня, Лёня,
Нина, Витя, Влад и Ваш.пок.слуг.
отфренженка
наливается соками вешенка,
набухают труды Фаберже,
тихо в комнате плачет отфренженка,
мышкой тыкая профиль ЖЖ
небом солнце весеннее выжато —
льет на всех апельсиновый сок,
на чердак уже стащены лыжи, да
и салазкам окончился срок
у холмов обозначилась плешенька,
у домов гайморит и фронтит,
не грусти, молодая отфренженка,
хочешь, Димка тебя зафрендит?
утренняя зарисовка
Спасибо, Боже, тебе за кошек,
особенно за одну —
маленькую, ушастую, с пятнышком на носу,
безумную, бесшабашную, заводную,
ту, что приходит требовать завтрак в седьмом часу.
Она глядит на хозяина
как сирота на конфету,
а я говорю ей: — кошка, не мучь меня, уходи,
так мало великих поэтов осталось до конца света,
может быть — единицы,
может — всего один.
просматривая дахабский альбом
снега в Санкт-Петербурге, а на фотке
старик Дахабыч в пестрой «арафатке»
и ласковы чужие октябри,
на берегу стоишь легко и голо,
смакуя предстоящий diving free
в коралловую дырочку Blue Hole’a
своим подругам северным соври,
что, весь прожарен, как картошка фри,
ты брал Глубины, а у них — глубинки…
колышется верблюжий караван
и безделушкой манит бедуинка:
«buy one, buy one», а слышится «болван»
до счастья оболванен глубиною,
с просоленною сумкой за спиною
ты грузишься в раздолбанный пикап:
— ялла, мой резвый, от лагун и «арок»
до блокпоста, где господин Мубарак
с плаката машет «Welcome to Dahab!»
записка
Дантист, как пуля, дырочку найдет,
записку вложит,
потом он крепко замурует вход
и выход тоже,
чтобы не смог в записке важной той
прочесть ни слова
ни ты, ни я, ни пациент иной
врача зубного.
Чтобы не смог найти записку ту
ни друг, ни недруг,
храню ее, как цианид, во рту,
в дентинных недрах.
Другой дантист достать ее бы смог,
но это вряд ли —
за ней уже летит дантистский бог
на белом шаттле.
Девочка и летчик
Летчик, летчик, свяжи-ка носочки,
холода донимают нас очень,
ну а ты, в небесах пребывание для,
за петлею петля, за петлею петля,
полетаешь часок — будет правый носок,
полетаешь часок — будет левый носок.
Никакая старушка со спицами
не сравнится с железными птицами.
А потом ты хоть с голубем, хоть с воробьем
мне на землю два теплых носка передашь,
летчик, летчик, мы в тайне с тобою вдвоем
сохраним восхитительный твой пилотаж.
В общем, я залезаю на деревце,
буду в небо глядеть и надеяться.
А коль хватит тебе керосина,
я бы шарфик еще попросила.
прогулка в декабре
Неюжные ветры задули,
но планов своих не меняю,
такси будто кошка в загуле
подкатит: — возьми меня, мяу!
А я не возьму, не возьму, не возьму,
я тоже в загуле, я чую весну,
я, бравый мотивчик долдоня,
пешком прогуляюсь до дома.
Дорогою зимней хоть думай, хоть пой,
и думаю я, увлеченный ходьбой,
о том, например, что в Варшаве
все женщины любят ушами.
Красавиц полно и в Москве, и в Твери,
но чем они любят — поди разбери,
чтоб время не тратить на поиски
не лучше ли выучить польский.
О, как бы стихи я красиво шипел
в краю, где зима — малоснежка,
где в каждой квартире играет Шопен
и в каждом окошке — Агнешка.