Наталья Ключарева. В Африку, куда же еще? (фрагмент)

Отрывок из повести

О книге Натальи Ключаревой «В Африку, куда же еще?»

Петька с Витькой шептались на чердаке, хрустя купленными в сельмаге чипсами.

— Мой папка — великий путешественник. Он сейчас в Африке. Едет на слоне и кормит диких страусов! — блестел глазами Жинжиков. — А вернется — привезет мне настоящий бумерангер!

— Врешь ты всё! Страусов! В тюрьме, поди! — фыркал Витька. — А бумерангер — это чё, тачка?

— Сам ты тачка! Это летающее оружие!

— Пистолет с крыльями!

— Понимал бы что! Сидят тут в своей Самодуровке!

— Это ты сидишь! Я-то каждый день в Мымрино катаюсь!

— А я… а я тем летом с Воеводой до Ростова доехал!

— Расскажи! — загорелся Витька, хотя слышал историю про Петькины похождения миллион раз.

— Значит, проспорил мне Воевода калейдоскоп и хотел зажилить: «Он, — говорит, — в Рязани у тетки, после каникул отдам», а я ему: «Ищи дурака! Поехали сейчас же!» Два дня ломался, пока я его лейкой не поколотил… Сказал я, значит, мамке, что к тебе…

— Гы! А к нам потом участковый Карась приходил! Каждое мое слово на бумажку записывал! Как диктант! Гы!

— Значит, двинули. В Мымрино зашкерились в подбрюшье к «Икарусу», куда сумки ставят. Едем, едем. Не видать ничего, а так нормально. Заснули, проснулись — едем. «Ну, и где, — спрашиваю, — твоя Рязань? Говорил — недолго!» А Воевода нюни распустил и заладил: «Домой хочу! Домой хочу!» Потом — уже светать стало через щелку — автобус останавливается, открывают нас, я Воеводу за шиворот и в кусты. Отсиделись, пошли за чипсами. А на вокзале «Орёл» написано…

Петька зевнул, и слова во рту потяжелели, замедлились:

— Решили, значит, на поезде возвращаться… На третью полку за матрасы залегли…

— А в Ростов-то как попали? — выплыл из дремы Витька.

— Так не в ту сторону сели…

— Врешь ты всё… — пробормотал Витька, засыпая. — Врешь всё…

Петька не спорил. Он без оглядки спал.

Наутро Петька напросился с Витькой прокатиться в желтом автобусе.

— Что, Вжинжиков, опять в кругосветку? — засмеялась молодая Витькина училка, обнаружив в салоне лишнего пассажира.

— Я по делу, — буркнул Петька, отвернувшись к окну.

— Мать-то знает? — не отставала та.

— Он со мной, — важно заступился Витька.

Автобус тронулся. Самодуровские на дорогу внимания не обращали: за год уже насмотрелись. А Петька так и прилип носом к мутному стеклу. За окном в сизых сумерках плыли незнакомые поля, вырастали сельхозпостройки, похожие на бесхозные космические корабли, дымились в кустах болотистые темные речки.

В Мымрино братья расстались. Витька отправился учиться, а Петька — болтаться по улицам. За два часа он вдоль и поперек обошел весь райцентр, заглянул во все подворотни, облазил все закоулки, повздорил с двумя большими псами у магазина и даже поглазел на Мымрино с высокой колокольни, куда его пустил бородатый дядька в платье.

— Ты поп? — спросил Жинжиков, спустившись.

— Я дьяк, — дядька со связкой ключей ждал его внизу.

— А это кто? — Петька ткнул пальцем в другого бородача, нарисованного над дверью.

— Апостол Павел.

— А тот?

— Апостол Петр.

— Я тоже Петр!

— Молодец.

— А ты — Павел?

— Я дьяк.

Петька заскучал. Попинал желтые листья. Дядька запер колокольню и выжидательно вздохнул.

— А чё они делали? — Петька тянул время: до конца Витькиных уроков оставалась еще целая вечность.

— Ну, ездили везде, народ крестили…

— И в Африке были?

Дьяк равнодушно пожал плечами:

— Наверно.

Погуляв еще немного, Петька зашел на почту, взял бланк, ручку, замотанную пластырем, уселся в уголке и написал:

«Дорогой мой сын Петр! Пишу тебе прямо из Африки. Тут тепло и баобабы. Они даже выше колокольни. Приезжай! И Витьку возьми, хоть он тебе и не верит. Сядем все три на моего верного слона Махаона и поскачем кормить диких страусов. Твой отец Жинжиков»

Витька Коромыслов стоял в глубокой луже и наблюдал, как грязная вода вздыхает вровень с кромкой его резиновых сапог.

— Пару влепили. Батя выдерет, — мрачно сообщил он и стрющился. — Домой неохота.

— Удерем! — обрадовался Петька.

— Щас, — устало отмахнулся Витька, будто был старше его не на три месяца, а на целый год. — В Ростов, чё ли?

— Зачем в Ростов? — не обиделся Петька. — Я там уже был, — и равнодушно добавил: — А нас с тобой… в Африку приглашают…

— Чего?

— Папка письмо прислал. В Африку зовет. И тебя, между прочим, тоже.

— Достал ты, Жинжиков! — разозлился вдруг Витька. — На нарах твой батя, а не в Африке!

— Сам ты! — захлебнулся Петька. — Коромысло! Самодурок! Сидорова коза!

— Это почему это я коза?! — вскинулся Витька и щедро зачерпнул сапогом воды.

— Потому что тебя выдерут! — мстительно выкрикнул Петька и зашагал прочь. — А я в Африку поеду!

За поворотом его догнал насупленный Витька.

— Ладно те, — буркнул он. — Это моя маманя про тюрьму брякнула, когда с твоей лаялась. А я-то чё. Может, и нет.

— Ну, — с надеждой остановился Петька.

— А про Африку ты все равно брешешь!

— Да?! А это видал?! — Петька сунул ему в нос мятый телеграфный бланк.

— Дорогой мой сын Петр, — начал читать Витька. — Ишь ты!… Тут… бо-а… ба-бо… бабы! Гы-гы-гы!

— Чурбан! Баобабы! Это деревья!

Витька дочитал письмо до конца. Покачался на носках. Шмыгнул носом. Петька затаив дыхание, ждал.

— Ты это сам написал, — изрек, наконец, Витька скучным голосом и плюнул в канаву.

— Чем докажешь? — вяло спросил Петька.

— Ну, каракули, — протянул Витька, неожиданно потеряв уверенность. — Взрослые так не пишут.

— Он же на слоне скачет, балда! — рассмеялся Петька. — Вот буквы и прыгают! Ладно. Катись в свою Самодуровку. А я поехал. Передай мамке: скоро вернусь. Про Африку не говори — сковородой схлопочешь.

Петька широко шагал к автостанции. Витька семенил сбоку и заглядывал ему в лицо, порываясь что-то сказать. Но Петька смотрел не на брата, а на веселое синее небо в конце улицы. Увидев стоящий под парами «Икарус», Витька вцепился в Петьку и завопил:

— Так ты чё?… Правда чё ли?… Во чумовой!

— Дуй отсюда! — сурово одернул Петька. — Расчёкался! Всё дело испортишь!

Внезапно Жинжиков преобразился. Пригибаясь к земле, как в фильмах про индейцев, он подбежал к автобусу и шмыгнул во вторую дверь. Кондукторша, считавшая деньги на переднем сиденье, лениво обернулась, но никого не увидела.

Витька остался один посреди кривобокой Мымринской улочки. Голова его кружилась от противоположных мыслей. Но он не успел выбрать из них какую-нибудь одну. Взревел мотор, и Витька, не помня себя, сиганул на подножку. За спиной захлопнулась дверь.

«Мамочки, чё я наделал?! — испугался Витька. — Ладно, сойду на следующей. И этого чудика заберу. Тоже мне, Африка!»

Но от переживаний Витька вдруг взял и заснул, прислонившись к запасной шине. Петька, не отрываясь, смотрел в окно. Со ступенек, где они прятались, были видны только вершины деревьев, но и это приводило его в восторг.

Наталья Ключарева. Деревня дураков

Отрывок из повести

Митя читал список, который швырнула перед ним на стол начальница районо, и с каждой строчкой ему становилось все хуже. Иудино, Кулебякино, Куроедово, Пустое Рождество… Названия деревень, куда требовался учитель истории, казались какими-то зловещими знаками.

Хотя чего плохого, скажем, в кулебяке? Но Мите тут же представлялся страшный мир, поглощенный пищей, мясные лица, масляные глаза, шкворчащие сковородки. И вспоминался муторный кошмар школьных лет: второгодник Ваганов, который на вопрос: «Ваганов, зачем тебе голова?!» — отвечал с неизменной улыбкой от уха до уха: «Чтобы жрать!»

— Вот, может, Марьино? — скрипнул Митя пересохшим горлом.

— Смеетесь?! — громыхнула начальница, и ее золотой зуб по-цыгански сверкнул. — Да оттуда сам Сан Саныч сбежал!

— Какой Самсан? — переспросил Митя. — Самсон?

— Тютиков. А он в ОМОНе служил.

Мите захотелось попрощаться и уехать обратно в Москву. Перед глазами моментально развернулась до изжоги знакомая картина. Вот он поднимается на заплеванное студентами крыльцо, минует длинные коридоры, где скучающие девицы хвалятся маникюром, заходит на кафедру, слышит за спиной шипение стареющих специалисток по «Русской правде». Потом — неживой бумажный шелест университетской библиотеки, слипающиеся «измы» в толстом томе. И мучительный безответный вопрос: «Кому все это нужно?»

— Ну, хорошо, — откашлялся Митя. — А вы куда посоветуете?

— Я посоветую?! — взвилась начальница, будто в ее старом кресле лопнула пружина. — Бежать отсюда без оглядки! Кто же по своей воле в могилу лезет? Ладно, мы. Родились тут. Ничего не попишешь. А этих, спрашивается, куда несет?

— Но я тоже здесь родился.

— Что вы мне лечите? Место рождения — Москва! — она сунула Мите в нос его собственный паспорт.

— Ну, — Митя сделал неопределенный жест рукой, — я имею в виду — в России. — И мучительно застыдился.

— Ой-ой-ой, — пригорюнилась начальница, как простая деревенская тетка. — Стало быть, навыдумывали себе в столицах всяких идеализмов и прилетели Родину спасать.

— Да что вы! Нет-нет-нет! Ничего не спасать! Просто…

— С жиру беситесь! От сытой жизни ум за разум зашел! Ну-ну. Поезжайте, понюхайте нашего навозу. Мигом дурь слетит. Чего сидим? Прием окончен!

— Так куда мне ехать-то?

— Да куда угодно. Я и оформлять не буду. Все одно через неделю сбежишь.

Митя выскочил на улицу, клокоча от обиды.

— Паспорт-то! Паспорт забыл! Малахольный! — крикнула из окна тетка-начальница.

На автобусной станции Митя подошел к ларьку, намереваясь купить чего-нибудь сладкого в утешение. Над крошечным окошечком трепыхалось рукописное объявление:

«Конкурс на самый мятый червонец закончен!»

Долго и бесплодно Митя изучал засиженные мухами шоколадки в выгоревших обертках, все больше томясь своей неспособностью хоть на что-то решиться. Наконец, он выбрал «Сникерс», протянул в окошечко сто рублей и хрипло попросил:

— Будьте добры, «Марс», пожалуйста.

— Нет сдачи, — отрапортовала продавщица, не поворачивая головы.

«Раз все так плохо складывается, — уныло подумал Митя, отходя от ларька, — значит, я, правда, не туда лезу. Значит, не мое это дело. Но что тогда мое? Ковыряться в бумажках? Просиживать штаны на защитах диссертаций, выслушивая, кто на кого повлиял? Матриархат в палеолите? История маникюрных ножниц? Кому?! Зачем?!»

Митя махнул рукой и в сердцах зашагал по пыльной привокзальной площади. Он бесконечно устал от неотвязных мыслей о деле, о жизненном пути, а больше всего — от невозможности, наконец, определиться и перестать метаться из стороны в сторону, терзаясь сомнениями. Очень хотелось уже до чего-нибудь додуматься и всерьез взяться за работу. Но Митя так боялся ошибиться, потратить всю жизнь и все силы не на то, так не доверял самому себе и при этом так пристально вглядывался, испытывал себя, что вот уже полгода не мог сдвинуться с мертвой точки.

Мите было двадцать восемь лет, но во всей его длинной нескладной фигуре, на которой любая одежда висела или топорщилась, еще отчетливо проглядывал вчерашний подросток. Все его одноклассники, за исключением сидевшего в тюрьме второгодника Ваганова, уже обзавелись семьями, отрастили животы и выглядели взрослыми мужиками. Только Митя так и остался тощим, одиноким и неприкаянным.

— Эй, парень! — окликнул Митю шофер отъезжавшей «газели». — Чего круги нарезаешь? Поехали!

Митя на ходу запрыгнул в открытую дверь.

— До кудова тебе?

— До конца! — выдохнул Митя и почувствовал невероятное облегчение.

Но стоило «газели» повернуть на соседнюю улицу, Митю опять одолели сомнения. А не в Марьино ли он едет, откуда сбежал сам омоновец Тютиков? А, может, в жующее и чавкающее Кулебякино? Да и есть ли там школа? А если есть, то нужен ли им историк? И нужен ли где-нибудь вообще именно он, Митя?

«Газель» меж тем выбралась из райцентра и затряслась по проселочной дороге. Митя засмотрелся на высокие полевые цветы голодными глазами горожанина и забыл обо всем на свете.

Порой посреди чистого поля возникали остановки, похожие на мавзолеи древней цивилизации — монументальные, странной формы, украшенные грубыми узорами, а иногда — наполовину осыпавшимися мозаиками, где угадывались трубящие в горны то ли пионеры, то ли герольды, то ли ангелы.

На одной такой остановке сидел человек без головы. Митя отшатнулся от грязного стекла, в которое всю дорогу стукался лбом, стараясь получше рассмотреть пейзажи. Но, приглядевшись, понял, что человек просто натянул на голову куртку, застегнутую до самого ворота, и спит внутри, как в скворечнике.

Однако неприятное впечатление не уходило, и тоска привычной рукой выдернула Митю из солнечного дня и бросила в свои сырые застенки.

«Газель» медленно, вздрагивая всем телом, карабкалась в гору. По обочине шла молодая женщина в черном городском пальто, таком нелепом на фоне цветущих полей. Еще нелепее были высокие каблуки, с которых она при каждом шаге соскальзывала то в одну, то в другую сторону, по-птичьи взмахивая руками, чтоб не упасть. По неуверенному, пунктирному рисунку ее походки Митя понял, что дело не только в неудобной обуви. И тут же — с тяжелым стыдом — увидел, что все пальто облеплено придорожным сором: соломой, сухими листьями, а на спине — как нарочно — болтается обертка от мороженного. Женщина плакала, сморкалась в кулак и вытирала об себя пальцы.

Тут «Газель» резко вильнула в бок, и Митя едва не вылетел в проход.

— Во дают, черти! — заорал водитель, выкручивая руль.

С другой стороны, прямо по проезжей части, брел на полусогнутых непослушных ногах мужчина невнятной наружности. Он то и дело наступал на волочащийся по земле конец синего клетчатого одеяла, в которое был завернут грудной младенец, — и тоже плакал.

— Опять Пахомов у своей шалавы дите отбирает, — зашумели пассажиры. — А сам-то! Того гляди выронит!

— Остановите! — слабо крикнул Митя.

— Рано тебе еще! — шофер мельком глянул на него в расколотое зеркало и прибавил скорость.

Весь оставшийся путь Митя так и сяк крутил в голове эту фразу. То ли рано лезть непрошеным помощником в чужую беду — не дорос еще, только хуже сделает. То ли рано вмешиваться в здешнюю жизнь, не зная ее подробностей и подводных течений. Кто этот Пахомов? И кто эта женщина? И что творится между ними — у всех на глазах, но никому, кроме них двоих, неясное?

— То рвался выпрыгнуть, а то не выгонишь! Приехали! Слезай! — позвал водитель, и Митя, очнувшись, увидел, что «Газель» стоит посреди большого села, что дверь открыта и в нее вот-вот влетит белая бабочка.

Митя спустился на землю, постепенно, как складной метр, разгибая свое длинное тело.

«Значит, он всего лишь имел в виду, что мне еще рано выходить»

— Эй, человек, а ты вообще к кому? — не отставал шофер, белобрысый парень в шлепанцах и обрезанных по колено спортивных штанах, которому явно не давала покоя невыясненная Митина личность. — К дуракам? Или к отцу Константину?

— Почему? — не понял Митя.

— А только к ним чужие приезжают. К остальным — я знаю, кого вожу.

— Какие дураки? — продолжал выспрашивать Митя вместо того, чтобы прямо объявить, кто он и зачем приехал.

«Темнит чего-то, очкастый! — насторожился парень. — Может, с проверкой? Да нет, кто такую тетерю по важному делу пошлет?»

— Там у нас, через поле, деревня дураков, — на всякий случай объяснил он. — Иностранцы за нашими психами присматривают. Набрали по интернатам — и сопли вытирают. За бесплатно. Вот мы и говорим — деревня дураков. Одни дураки с другими возятся. Блаженные — с клиническими. А я — Вова.

Парень безо всякой паузы перешел к знакомству, так что Митя не сразу догадался, зачем тот сует ему испачканную мазутом ладонь.

— Очень приятно. Митя, — сообразил он, и тут же осекся: не лучше ли было для солидности назваться полным именем-отчеством?

— Ну, и зачем к нам-то? — не выдержал Вова, видя, что дылда в упор не понимает никаких намеков.

— Учителем вот попробую, — промямлил Митя и чуть было не спросил: «А есть ли у вас школа?», но вовремя спохватился, что это будет совсем по-дурацки.

— От армии косишь?! — обрадовался Вова, наконец-то найдя для Мити понятное объяснение. — А я вот отслужил. И очень доволен. Начальство возил. Мне сам генерал предлагал: «Оставайся, мол, Вова, моим личным шофером». А я, дурак, вернулся. Девка у меня тут. Была. Стерва!

Вова плюнул в пыль и свирепо растер плевок шлепанцем. Митя хотел сказать, что ему уже год как незачем косить от армии, но передумал. Разве он мог четко ответить — не Вове даже, самому себе — зачем он здесь, в этой деревне, названия которой не знал.

— Вожу вот теперь старух на рынок. А мог бы — генерала! — продолжал сокрушаться Вова. — Ладно, пойдем, покажу тебе школу. Хотя она все равно закрыта.

— Почему?

— Так лето ж! Каникулы.

Всю дорогу до школы Митя нудно ругал себя за безнадежную непрактичность. Это ж надо! Приехать учительствовать, совершенно забыв, что каникулы начались не только в их тоскливом универе, но и по всему миру. Даже в Австралии! Даже на Мадагаскаре! Даже в Перу! Географическая перспектива придавала Митиным раздумьям особую горечь, увеличивая его промашку до размеров Земного шара.

На деревянном мостке через речку толпились дочерна загорелые мальчишки с удочками.

— Если мы нажалуемся, они нас еще сильней откучкуют! — кричали они друг другу так, будто находились на разных берегах.

Увидев Митю, они хором замолчали и стали смотреть, как он идет. У самого младшего, на котором не было ничего, кроме съехавшей на одно ухо белой панамки, сам собою открылся рот.

В Мите от смущения мгновенно развинтились все шарниры, крепившие его длинное тело: ноги стали выгибаться не туда, руки болтаться вразнобой, лицо вообще потеряло всякую опору и не могло удержать ни одного выражения.

— Здрасьте! — гаркнули мальчишки, когда Митя ступил на мост.

— Зашей варежку, мелкий, мотыля словишь! — откликнулся Вова, страшно довольный, что он один знает, кто таков Митя и зачем приехал.

Мальчик в панамке спохватился и захлопнул рот.

— Здравствуйте, — промямлил Митя, торопясь пройти мимо.

За спиной у него тут же зашептали:

— Дядь Вов, а это кто?

— Конь в пальто! — со знанием дела сообщил Вова и, догнав Митю, затараторил: — А я когда в армию призывался, первый раз в город попал. Слез с автобуса, иду и со всеми здороваюсь. До конца улицы дошел — язык отваливается: столько народу! А главное, все от меня шарахаются, как от чумного, и никто не отвечает.

Одноэтажная школа, похожая на простой деревенский дом, стояла посреди бескрайнего огорода. На дверях висел ржавый замок, окна были заклеены старыми газетами. Но и директриса, и все старшеклассники копались в грядках неподалеку.

— Теть Дунь! Бросай свою капусту! — заорал Вова, перепрыгивая через кучи вырванных сорняков. — Смотри, кого я привез!

Маленькая женщина в спортивном костюме выпрямилась, держась за поясницу, отерла локтем лоб и стала с тревогой всматриваться в Митю. Несколько девочек, выше нее ростом, тихо выросли рядом и встали плечом к плечу, как окруженные разведчицы, решившие сражаться до последнего патрона. Трое парней медленно снимали залепленные землей матерчатые перчатки, словно готовились порвать незваного гостя — голыми руками. Мите захотелось убежать.

— Всё? Приехали? — обреченно спросила маленькая тетя Дуня, а девчонки продырявили его ясными ненавидящими взорами.

— Приехал, — испуганно согласился Митя.

— Да что ж вы им доучиться-то спокойно не даете?! — неожиданно заголосила она. — Последний ведь год остался! И в седьмом у меня — два человека! Трое в пятом, не считая Кости. А там, глядишь, и Минкин пойдет! Куда они денутся? В интернат при живых родителях?

Митя растерянно хлопал глазами, недоумевая, за что кричит на него эта незнакомая женщина, которую кто-то — видимо, похожий на Митю — намеревался, судя по отчаянью в ее голосе, лишить всего на свете.

Тут Вова-шофер насытился своим тайным знанием и снисходительно вмешался:

— Теть Дунь! Евдокия Пална! Остынь! Чего на нового учителя бочку катишь? Сейчас как разобидится и обратным рейсом укатит. Верно я говорю?

«Еще можно уехать!» — обрадовался Митя и почти без отвращения вспомнил свою кафедру, наполненную шелестом и шипом.

— Так вы не закрывать нас? — выдохнула Евдокия Павловна и несмело улыбнулась.

Живая стена обороны, стоявшая за ее спиной, расслабилась и заволновалась, как березовая роща: девчонки принялись перешептываться, хихикать, стрелять глазами и толкать друг друга в сторону нового учителя. Митя окончательно смутился и твердо решил вернуться домой.

Уцепившись за эту спасительную мысль, он незаметно для себя ответил на все расспросы Евдокии Павловны и вынырнул в действительность лишь тогда, когда Вова с тетей Дуней громко заспорили, где его поселить. В первую секунду он хотел вмешаться, но не нашел в себе ни слов, ни смелости, смирился и стал слушать, как чужие люди решают его судьбу.

О книге Натальи Ключаревой «Деревня дураков »

Наталья Ключарёва. SOS! Коллекция рецензий

Юлия Беломлинская

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Наташа отличается от общей массы тем, что в свои «около тридцать» – она, пройдя все варианты «духовных» и бездуховных практик» – на сегодня, явно принадлежит к людям, которых я называю «тихо верующие».

Елизавета Новикова

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Наталья Ключарева по началу не чуралась и политических тем, ее герой был явным «несогласным» и даже давал пощечину Путину. Однако, общественный пафос Ключарева приглушила, и в книжном варианте того романа Путин таинственным образом исчез.

Дмитрий Трунченков

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Роман Натальи Ключаревой – ни много ни мало роман о поиске новой веры – религии ли, идеологии ли – чего-то, что поможет наделить жизнь смыслом, разобраться с сомнениями и направить разрушительную энергию, столь свойственную русским людям, в мирное русло.

Александр Секацкий

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Роман Натальи Ключаревой легко стартует, разворачивая интригу слишком человеческого как сказал бы Ницше. Притом, что главный герой, — Гео, по замыслу автора если не «сверхчеловек», то все же соискатель этого звания, имеющий некоторые предпосылки для высокомерного взгляда на мир.

Александр Троицкий

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Ключарева недостаточно разобралась в себе, прежде чем засесть за этот текст.

Наталия Курчатова

«Эксперт»

Второй роман талантливой молодой писательницы Натальи Ключаревой — вторая неровная, но небезуспешная попытка найти нужный тон и верный угол зрения для создания «новейшего русского реализма».

Наталья Ключарёва. SOS!

  • СПб.: Лимбус-пресс, 2009
  • Переплет, 192 с.

Роман-дебют Ключарёвой «Россия: общий вагон» критика встретила с восторгом. Среди певших осанну был и я. Казалось, вот она — надежда русской литературы. Во втором романе легко узнать кирпичики первого: галерея юродивых, «оппозиция, состоящая из подростков и затерянных во времени старичков», люди из народа, женщина-мужчина, спасительный дом за городом, пробуждение совести. Но вместе с тем почти исчезли юмор и фантазия, и проступило что-то такое от дневника начитанной отличницы — чистейшая, дистиллированная дидактика. Горячая революционная молодежь вдруг обернулась шайкой бессовестных недоумков. Главный герой — якобы талантливый художник, эгоцентрик и радикал лимоновского размаха, цитирующий Нечаева («Революционер — это человек обреченный»), — бросает любящую девушку-ангела и оставляет ее погибать среди наркоманов. В конце концов этот Георгий Гордеев гордость сатанинскую преодолевает, идеал Мадонны идеал содомский побеждает, Лев Николаич с Федор Михалычем, царствие им небесное, с небеси взирают и слезы утирают. Не то роман-воскресение, не то плакат «Скажи нет нечистой совести». Художественными средствами читателю внушается, что нехорошо бросать девочек, пить, колоться и красть пенсию у парализованной бабушки, оправдывая себя служением революции или искусству. И вообще мы в ответе за прирученных и должны постоянно искать соринку у себя глазу. Я не знаю, может быть, в наше время действительно нужны авторы, которые все это доступно объяснят юным троглодитам, может быть, действительно надо орать «SOS!» и малевать плакаты, но… В общем, зернышко искусства потеряно. Говорят, второй роман всегда бывает хуже первого, но, по-моему, он должен быть хуже как-то иначе.

Андрей Степанов

Наталья Ключарёва. Россия: общий вагон

Наталья Ключарёва
Россия: общий вагон

  • СПб.: Лимбус-пресс

    Еще один, после «Саньки» Прилепина, роман о героях нашего времени (по мне, так гораздо более симпатичных). Двадцатилетний Никита не смотрит телевизор. Он ездит по стране и слушает простые истории простых людей: в детском саду не топили, девочка простудилась и умерла, ее отец застрелил виноватого в этом чиновника; пока сидел, повесилась жена, — и т. д. Никита ищет и находит праведников, из-за которых Бог все еще терпит плотных мужчин «с клеймом народного депутата» на харях вместе с их электоратом. Это книга о другой России. Здесь нет рублевских жаб, лубянских крыс и духлессных торговцев горошком. Зато есть юные филологи и историки, любители Лимонова, Саши Соколова и Аменхотепа Четвертого. Есть некие люди, не выходящие из дома, потому что на улице — не их эпоха. Лютые разбойники и забавные трансвеститы, у которых совесть Господь пробудил. Попы — председатели колхозов. Есть совершенно неактуальные понятия: благородство, самопожертвование, сердобольность. В то же время есть и здоровая аллергия на пафос. Наконец, есть революция в финале — «костры на Красной площади, палатки на Манежной». Когда в 2005-м, во время бунтов против монетизации, Ключарёва выдумывала революцию, начавшуюся с похода голодных стариков из Петербурга в Москву, все казалось возможным. Сейчас это фантастика типа «Матрицы». Но книжка останется надолго, а у юной Натальи Ключарёвой (уже побывавшей в шорт-листе «Нацбеста» год назад, а недавно получившей премию Ю. Казакова за рассказ «Один год в Раю») — большое будущее.

    для тебя
  • Андрей Степанов

    Фрагмент из книги Натальи Ключарёвой SOS!

    Зарница 1

    После отъезда Юрьева, Егор пил очертя голову. Через неделю даже матерые московские панки стали сторониться. Но трезвым оставаться он не мог. Он клянчил деньги, пристраивался к незнакомым компаниям на Гоголевском бульваре.

    Потом, переступив через стыд, начал собирать бутылки. Однажды бутылка оказалась наполовину полной, и он, поправ брезгливость, допил, испытывая уже восторг падения.

    Раз, очнувшись, он обнаружил, что его голова лежит на коленях у бомжа. Бомж храпел, привалившись к стене. Егору стало дурно. Он хотел уйти, но не смог подняться: так его трясло и шатало.

    Бомж проснулся, увидел стоящего на четвереньках Егора и, порывшись в смрадных одежках, протянул пузырек «Боярышника». Егора замутило с удвоенной силой, но бомж замычал угрожающе, и Егор, зажмурившись, выпил.

    В тот день он впервые заметил, что на него оборачиваются. Он плелся по Арбату, и ему было все равно, что думают о нем прохожие.

    Тогда же он попросил у маленькой девочки с малиновыми волосами глоток пива, а когда она не дала, вырвал бутылку и выпил одним махом.

    Через час он был избит двумя панками, с которыми у малиновой девочки был роман. Он лежал, скрючившись, и смотрел на свою кровь на мостовой. Панки плюнули и ушли. Плевок попал прямо в кровавую лужу. Егор поклялся убить обоих. Потом.

    Вечером он прибился к стайке студентов. И вяло развлекал их жалкими историями своих похождений, забывая слова и выразительно косясь на бутылку. Студенты смотрели надменно и вином не делились. Но Егор никак не мог уйти.

    — Меня даже эти… менты не забирают… сплю на этом… как его… на вокзале… они это… подошли… И это…

    Тут Егор с ужасом понял, что приземистый человек, который уже минуту стоит в двух шагах от скамейки, некто иной как Стоматолог. Егор попытался спрятаться за спины, но тот, увидев его маневры, растолкал студентов, выдернул Егора из толпы, развернул и дал увесистого пинка.

    Егор пролетел несколько метров и упал на колени.

    «Убью!» — подумал он, задохнувшись.

    Стоматолог схватил его за шиворот, поставил на ноги и толкнул кулаком в спину. Так продолжалось до конца бульвара. На перекрестке Стоматолог вцепился в рукав его грязной шинели и потащил через дорогу. Только тогда до Егора дошло, что над ним не просто издеваются, а ведут.

    Он тут же понял куда.

    — Пусти, я сам, — попытался схитрить Егор.

    — Нашел дурака, — хмыкнул Стоматолог.

    * * *

    Загнав Егора в электричку, Стоматолог грузно уселся рядом и перевел дух. Поезд тронулся. В мутном окне поплыли серые московские сумерки.

    — Сиди на жопе ровно. И слушай, — без всякого выражения заговорил Стоматолог. — То, что твоя отличница заторчала, тебе Сашка говорила. Ты об этом знать не захотел. Твоя жизнь. Но она еще и залетела, оказывается. Спросишь «от кого» — выбью все зубы и заставлю сожрать. Рожать ей нельзя. Во-первых, наркота. Во-вторых, гепатит. В-третьих, кажется, у нее крыша потекла. Неделю уламываем на аборт. Уперлась — и на все один ответ: «Как Егор скажет…» Короче, завтра везешь ее в больницу. Усвоил, папаша?

    Зарница 2

    Вразвалочку катит по городу красный трамвай, виляет пустым вагоном на поворотах. Голова у Егора кружится и трещит. Похмелиться ему не позволили.

    Зато в кулаке у него деньги. Стоматолог дал ровно: на операцию и такси. Егор поехал в трамвае. Сами виноваты. Он же пил полторы недели. На сэкономленные деньги он купит портвейн. Иначе нельзя. Голова взорвется. Да и вообще.

    Всю долгую дорогу Егор смотрит в окно. У него уже затекла шея. Но если он повернется, то увидит Юлю, сидящую рядом.

    Юля сидит тихо. Не шелохнется. И вчера ночью, когда он приехал, и сегодня утром она не произнесла ни слова. Только смотрит.

    А он на нее смотреть не может. Хотя вчера не уберегся — и краем глаза в глубине Сашкиной комнаты… Он никому никогда не расскажет, что там увидел. Уедет из этого города навсегда. Сегодня же. После того, как.

    А сейчас главное — не смотреть.

    * * *

    И отстаньте! Откуда я знал, что эта ненормальная сделает с собой! Ну, уехал в Москву, мало ли, зачем всё превращать в трагедию! У меня своя жизнь, я художник, я должен пробиваться, становиться. Ну, уехал. Не умер же!

    Да я даже не сказал, что бросаю ее, просто уехал. Сама себе выдумала, из мухи слона!

    Почему я должен отвечать за чью-то больную фантазию? Прав Стоматолог, у нее крыша того!

    Или не того? Может, она вообще мне назло заторчала! В отместку, что у меня есть своя жизнь. И что я не хочу состариться у ее юбки, глядя на герань и кружевные занавески! Мещанка!

    Еще и залетела в придачу. Откуда я знаю от кого. Позабавились, а мне расхлебывать?

    Как же все достало! Дождетесь — утоплюсь! Броситесь посмертные выставки устраивать, слезливые мемуары писать…

    * * *

    — Чего расселись? Жить тут собрались? Конечная! — это кондукторша трясет Юлю за острое плечо, осколком торчащее из растянутой черной футболки.

    Егор вскакивает. И хватает Юлю за второе плечо:

    — Вставай, приехали! Не видишь что ли?

    Она поднимает голову. Он не успевает увернуться. И видит пергаментную кожу, черные ямы вокруг глаз. Ее лицо залито слезами. А на мокрых губах прыгает прозрачная улыбка.

    «Она точно рехнулась…»

    * * *

    Юлю увела грубая мужеподобная санитарка. Егор минут пятнадцать мучился в больничном коридоре, соображая, обязательно ли встречать ее после операции. Точнее лихорадочно пытался найти повод не делать этого.

    Наконец, он решил хотя бы похмелиться. В магазине при больнице спиртного не продавали. Пришлось идти обратно к остановке. Протолкнув пробку внутрь бутылки, Егор жадно сделал несколько глотков. Подъехал трамвай, идущий прямо к вокзалу. Егор вскочил на подножку, не успев подумать. Двери закрылись.

    «Расписание посмотрю и вернусь. Как раз успею»

    Он позвонил домой из автомата на вокзале:

    — Мне надо срочно уехать. По делам. Заберите ее. Я не успеваю. Пусть Стоматолог съездит или кто. Слышишь меня?

    — Алё! — радостно откликалась Сашка. — Алё! Ты кто? Выходи, подлый трус! Будем играть в прятки на деньги! Алё! Кто это? Кто это говорит? Алё?

    Зарница 3

    — Добрый день, Георгий! Я — ангел хранитель вашей сестры Александр.

    В первую секунду Гео даже испугался. Но у ангела был акцент, и он быстро сообразил, в чем дело.

    «Сашка жива, — подумал он безо всяких эмоций. — Интересно, как они на меня вышли?»

    — Мое имя Роберт. Я член коммуны «Добро без границ». Мы помогаем людям-наркоманам вернуться в нормальный жизнь, восстановить родственные связи…

    Гео раздраженно откинулся обратно на кровать, стукнулся о спящую девушку, взглянул удивленно, отодвинулся и закурил.

    — Александр находится под моей руководительство. Наше поселение располагаться в два километра от Великие Прудищи. Как ангел хранитель Александр приглашаю вас…

    — У меня дела, — быстро сказал Гео.

    Девушка недовольно заворочалась и, не открывая глаз, потянулась за сигаретой.

    — Да, Александр предупреждала, что вы так ответите, — не меняя жизнерадостного тона, продолжал ангел Роберт. — С моей советы Александр связала вам шарф. Также вы бесплатно получите книги и видео мистера Смита, пророка. Увидите, как живет Александр, сделаете знакомство остальные братья…

    — У нее там и без меня хватает братьев, — зевнул Гео, поняв, что с Робертом можно не церемониться.

    Хотя Сашку было немного жаль.

    — Слышь, ангел, в Прудищи ваши я, конечно, не поеду, но ты дай ей трубку, я по телефону родственную связь восстановлю.

    — Невозможно. Все контакты Александр осуществлять только через меня.

    — Что за фигня?! Ты кто такой вообще?

    — Мое имя — Роберт. Я — ангел хранитель Александр.

    — Это не реабилитация, а настоящая тюряга!

    — What is for «turyaga»? — тихонько спросил Роберт у кого-то, стоявшего с ним рядом.

    — Prison, — ответил знакомый голос.

    — САНЬКА! — заорал Гео что есть мочи. — БЕГИ ИЗ ЭТОЙ СЕКТЫ!

    Сонно курившая девушка подскочила.

    — Не могу, — глухо произнесла недосягаемая Сашка.

    — Она не может, — громко повторил ангел. — Если Александр попадать в мир, она снова заболеть наркоманией. Здесь она не иметь такой возможность. Она постоянно находится под присмотр. Ангел хранитель не покидает ее ни на минуту.

    — И в туалет с ней ходишь?

    — Уверен! — возликовал Роберт. — Мы все — бывшие наркоманы, и знаем, что в ватерклозет можно много спрятать!

    — Тьфу ты, гадость!

    — Георгий! Я рад установить с вами знакомство! Я буду позвоню завтра и расскажу, как прошел наш день. Сейчас мы с Александр по графику идти на сельские работы. Чао!

    — Хуяо! — Гео швырнул трубку в стену.

    — Офигел?! — базарно взвизгнула девушка.

    Гео брезгливо удивился.

    — Ты кто?

    — Ну, ты и козел! — потрясенно выдохнула девушка, но продолжала сидеть на кровати в чем мать родила.

    — Не нравится, вали, — Гео быстро одевался, подбирая одежду с пола. — Нравится, готовь завтрак.

    — Ты вчера…

    — Меня не интересует, что я делал вчера. А сегодня я переезжаю. Если ты со мной, Аня…

    — Марина!

    — Какая разница. Короче, если ты со мной, то помогай собирать вещи. И постарайся поменьше говорить.

    — А зачем переезжать? Такая клёвая квартирка…

    — Еще одно слово, и я выставлю тебя за дверь прямо так. И если уж ты стала любовницей художника, заруби себе на носу: это не квартирка, а мастерская!

    На фотографии: Наталья Ключарёва выступает на презентации книг премии «Дебют» на Московской международной книжной выставке-ярмарке.
    Москва, 5.09.2007

    Фото Дмитрия Кузьмина. gallery.vavilon.ru

    Наталья Ключарева