Поэт без героя

• Лифшиц / Лосев / Loseff: сборник памяти Льва Лосева / Под ред. М. Гронаса и Б. Шерра. — М.: Новое литературное обозрение, 2017. — 432 с.

Словосочетание «поэт и филолог» обычно подразумевает очевидное первенство одной из составляющих — или филолог, пишущий стихи, или поэт, взявший на себя роль теоретика. Трудно найти автора, у которого творчество и научная рефлексия были бы одинаково высокого уровня и сочетались бы столь тонко и гармонично, как это было у Льва Лосева.

В «НЛО» вышел сборник памяти литератора, первое серьезное издание, посвященное Лосеву. Читая его, нельзя забывать о том, что в собственных текстах он был мастером тонкого и умного анализа. Это относится и к филологическим статьям, и к его мемуаристике (редкий источник сведений о «филологической школе»), и к стихам, в которых если не рефлексируются литературные сюжеты, то ощупывается со всех сторон собственный образ. Исповедь не жанр Лосева, для этого он обладал слишком острым чувством юмора.

Поэтому исследования, посвященные Лосеву, выглядят странновато: они не раскрывают образ автора, а описывают его отдельные аналитические методики — как он создает практически центонное стихотворение о Пушкине, как работает с английским языком и языком русской эмиграции и так далее. В отсутствие какого-то устойчивого подхода к наследию Лосева такие маргиналии остаются важными, но дополнительными штрихами несуществующего портрета.

Примерно то же мы видим в разделе воспоминаний (почти все они публиковались ранее, так что для внимательных любителей Лосева здесь не так много нового). Авторы нескольких мемуарных очерков отмечают удивительное разнообразие его масок: редактор журнала «Костёр» и участник неподцензурной жизни Ленинграда, шутник-острослов и академический профессор, эрудит с легким поэтическим снобизмом и любитель отечественных детективных сериалов... Внешние противоречия не увязываются мемуаристами и списываются на сложность характера Лосева.

Увы, никто из авторов воспоминаний не был действительно многолетним знакомцем Лосева и не мог описать весь его творческий путь. Почти в сорок лет поэт эмигрировал, и большинство контактов оборвались сами собой. Он оказался в Америке, где происходило главное в русской литературе на рубеже 1970-х и 80-х годов. Общаясь с Довлатовым, исследуя Солженицына и работая в «Ардисе», он был полноценным участником заокеанской литературной среды. Именно этому периоду посвящены воспоминания участников сборника, в то время как советская жизнь Лосева известна в основном по его собственным словам. Влиянию Америки на Лосева посвящено сразу несколько статей и важная архивная публикация — доклад Лосева о языке эмиграции и его недостатках: «эмигрантская литература дефективна от рождения, потому что её тексты лишены каких бы то ни было связей с естественным языковым и культурным окружением, а следовательно, внутри текстов меньше структурных уровней» — редко у какого экспата найдётся мужество для такого признания.

Наверное, только один человек прошёл по тому же маршруту Ленинград — Америка — профессорское кресло и мог подробно рассказать о молодости поэта-филолога. Но он был занят Нобелевской премией, так что не Бродскому пришлось писать о Лосеве, а Лосеву — о Бродском. Трудно не говорить о нобелиате хотя бы и потому, что главная прозаическая книга Лосева — это биография Бродского. Вечно размышляющий о симметрии Лосев наверняка ощущал себя некоторым противовесом маститого друга. Живя спокойной жизнью профессора, пишущего стихи (а не поэта при университете), в своей поэтике он вел спор с Бродским, который зафиксировал Дмитрий Быков: «...у Лосева в ледяной твердыне мира образуется спасительная лакуна пустоты: эта-то пустота и есть авторское „я“, со всех сторон стиснутое чужой плотью. Где герой Бродского упраздняет мир, герой Лосева упраздняет себя».

Это замечание объясняет, почему в статьях и мемуарах не удается воспроизвести полноценный образ Лосева: его творчество и львиная доля личного общения были «отходами деятельности центрального фантома», как говорил один деятель культуры. Сам Лосев прятался в заветной privacy, в которую если кто-то и допускался, то не оставил следов, воплотившихся в словесности. Будущему биографу Лосева (желание написать такую книгу высказывал, например, Олег Лекманов) придется работать очень аккуратно, чтобы не повредить «спасительную лакуну пустоты». О насущной необходимости полноценной биографии лучше всего и свидетельствует сборник памяти поэта.