Срывая маски

Когда в город приезжает цирк, то шатер обычно ставится на площади. В пространстве культуры же цирк располагается на перекрестке. Сколько в него вливается улиц и переулков: быт, нравы, телесность, праздники, литература, музыка, театр, фольклор... В детстве Ольга Буренина-Петрова жила с родителями в Кабуле и там имела возможность наблюдать тот самый древний уличный цирк, который сейчас уже мало где остался. Отчасти поэтому она решила написать историю цирка и посвятила этому семь лет.

Вернее, не только и не совсем историю. Скорее, философию и культурологию. Так как тема цирка необъятна, и рассказать «обо всем» совершенно немыслимо. Поэтому автор выбрал несколько важных нитей и, потянув за них, как из шляпы фокусника вытащил остальное.

Любой цирковой зритель старше пяти лет понимает, что цирк — это не только развлечение, но и очень серьезная штука. Артист ходит рядом со смертью, он творит чудеса и преодолевает тяготение, цирковые люди — особенные, необыкновенные. В этой книге показано, откуда появился такой цирк. Мы видим все его корни — мистические, космические. Акробат-эквилибрист выступает как инженер Вселенной, установивший у себя на носу иные, новые законы природы. «В каждой цирковой программе непременно присутствует мотив появления культурного героя, вступающего в борьбу с хаотическими природными силами». Новой Вселенной кажется и сам цирковой шатер, в котором все на своих местах и все целесообразно.

Вместе с автором мы двигаемся дальше и видим древнюю жестокость цирков, сохранившуюся до наших дней: в раннем христианстве мученики гибли на аренах, где устраивались гладиаторские бои, травли животных прекратились только в позапрошлом веке, а коррида существует и сейчас.

О возрождении «цирка как основы всех искусств», как «искусства затруднения и обнаженного приема» говорится в главе об авангарде. У футуристов был настоящий роман с цирком. В его объятиях они оказались потому, что в отличие от художника слова акробат, да и фокусник, наврать не имеет права. В  свете этого особенно интересно читать о первых советских трюковых картинах («Похождения Октябрины», «Красные дьяволята» и других) и о каскадерах, выполнявших эти трюки, хорошо снимать которые тогда еще не умели. Вообще, литература и кинематограф 1920–1930-х годов были очарованы искусством цирка. На страницах книги Бурениной-Петровой часто цитируются Булгаков, Набоков, Олеша, Маяковский и другие авторы той эпохи. Доходило до того, что цирк с его древними корнями и «обнажением приема» становился в умах людей — одним из универсальных кодов новой эпохи: «В качестве „преувеличенного зрелища“ цирк нового времени должен был сделаться чем-то вроде международного языка — эсперанто, идо или волапюка».

Совершенно особая тема — звери в цирке: слоны, тигры, лошади — и их интереснейшие взаимоотношения с дрессировщиками-укротителями, а мартышек и медведей — с хозяевами. И речь тут пойдет не только о том, что бедных животных заставляют играть совершенно несвойственные им роли, как бы навязывая им антропоморфизм, но и, наоборот, о том, что зооморфными порой становятся артисты-люди... Поистине, цирк срывает маски.

Целая глава посвящена фокусникам и магам, граница между которыми очень размыта, а может быть, ее и нет (о чем-то таком мы всегда догадывались). Настоящий фокусник-маг демонстрирует сверхъестественное «мастерство внешнего и внутреннего тела» и вместе с тем вызывает в нас «взаимопроницаемость первобытного и современного мышления», то есть работает проводником между мирами, почти как шаман в племени.

Одним словом, в книге не забыт никто — ни дрессировщик, ни эксцентрик, ни канатоходец, ни жонглер, ни наездник, ни шпагоглотатель. Ни, конечно же, почтеннейшая публика, без которой ни один трюк не имел бы смысла.