Микроурбанизм. Город в деталях

Существует мнение, что в настоящей культурной столице на центральной улице легко можно встретить праздно шатающего неопрятно одетого местного жителя в легком подпитии, который пусть и невнятно, но всегда достаточно авторитетно сможет рассказать о градостроительных интенциях с древности до наших дней. Например, Петербург — со ссылкой на Ю.М. Лотмана — предстанет перед нами как город «эксцентрический», в борьбе отвоевавший свое право на существование у самой Природы и развивающийся вопреки действительным социальным потребностям его жителей. «Не люблю я Петербурга, кончилась мечта моя», — эсхатологическим флером оборвется в финале монолог случайного прохожего.

Семиотика города — не единственный возможный вариант рассуждения в условиях такого спонтанного выступления. Атавизмы социалистической эпохи, общество потребления, отчужденность индивида в городском социуме — вот те немногие неразрешимые проблемы, которые тут же будут обозначены, дай только повод.

В абстракции — так мало жизни. Меж тем город рождается в восприятии, в музыкальном оформлении плейлиста человека в трамвае, в фотообъективе туриста. Такое эстетическое отношение к социальной структуре дает право на смелое и уже вполне признанное теоретизирование микроурбанизма — определение феномена города в качестве прагматического условия человеческой деятельности. Дрейф по городу взамен регламентированного движения по навязчивым маршрутам способен противостоять скрытой политической воле власти, если верить Ги Дебору. Или, если держаться дистанции от «ангажированной» прогулки, мы вправе вспомнить вместе с Мишелем де Серто античную мифологию и, как когда-то на обожженных крыльях Икар, спуститься в стеклянном лифте многоэтажного здания вниз, чтобы неминуемо отвлечься от панорамы города с высоты птичьего полета, смешаться с городской повседневностью.

В сборнике «Микроурбанизм» мегаполис предстает хаотичной, беспрерывно меняющейся, избегающей цельного прочтения, но живой, с множеством творческих преображений, разорванной тканью социума. Подавляющее большинство текстов неспециалисту покажутся рефлексивным описанием быта самих авторов статей, выполненным по всем правилам исследования и в соответствии с принятой стилистической нормой научной речи. Однако суть почти каждого сообщения понятна на некотором доречевом уровне.

Например, в статье Александры Ивановой «Сумчатые. Хореография пассажиров городского транспорта» речь идет о нюансах поведения людей в автобусах Ростова-на-Дону, натренированных провозить в переполненной машине «ручную кладь» любых габаритов. Выявленная исследователем механика действий пассажира, продвигающегося в «середину салона», передающего «за проезд», «не занимающего отдельного места» оказывается самодостаточной; хореография здесь не повод для сопоставления сумчатых с танцорами, но метафорическое определение такого рода социальных практик, один из способов взаимодействия внутри общества. Другой случай препарированной коммуникации между человеком и городом описан в статье Екатерины Бунич «По городу с плеером». Нацепив наушники, мы не прерываем контакт с внешней средой, а напротив начинаем воспринимать ее остраненно, привлекая свое внимание к деталям, растворяя затертые впечатления от поездки на работу в музыкальном сюжете.

Кто имеет право сказать: «Здесь граду быть?» Градостроительные возможности обычных людей, способы дробления и присвоения городского пространства — не меньшие, нежели у эпичных властителей. Так, в статье Ольги Ткач «Свадьба в большом городе: на прогулке» молодожены, совершающие обязательную фотосессию, на какое-то время становятся сумасбродными хозяевами пейзажей, на фоне которых им интересно быть запечатленными. Рождение новой семьи неотрывно связано с экспроприацией необходимого для нее пространства. Несмотря на то, что набор мест, которые посещает свадебная процессия, в каждом городе стандартный (например, в Петербурге традиционно кладут кольца в пасть сфинкса, разбивают бутылку шампанского о каменную сферу на стрелке Васильевского острова и т. д.), неизменное его повторение символизирует рождение уникального социального субъекта. В праздничном угаре, минуя этические и моральные «скрепы», у человека неизбежно возникает мысль: «Город наш!».

Возможность обойти экономические реалии городского быта обсуждаются в статье Олега Паченкова и Лилии Воронковой «Блошиный рынок как „городская сцена“». Пространство для осуществления товарно-денежных отношений в случае с блошиным рынком превращается в открытую сцену городской жизни, где различить микроструктуру общества, определить актуальный исторический и культурный background людей разного возраста, разных профессий и различного социального статуса проще, чем отыскать на лотке вещь нужного тебе размера.

История города нелинейна, география дискретна. Информация о прошлом ускользает от праздного любопытства туриста, листающего путеводитель. Для того чтобы рассмотреть город в процессе его развития, необходимо спуститься вглубь канализаций, облазить скелеты заброшенных промышленных цехов, пройти нетривиальный маршрут по темным окраинам, собрать коды городского квеста «Dozor». О такой механике маргинального исследовательского опыта частного человека рассуждает Роман Абрамов в статье «„Забытые в прошлом“: освоение заброшенных пространств и феномен нового городского туризма».

Регулирование городского движения, как известно, осуществляет полиция. С помощью системы дорожных знаков, патрульных пунктов в городе выстраивается сеть маршрутов, не всегда полностью соотносимая с показателями спутника и навигатора. Попытка понять и описать, каким образом в условиях современного города работает сложная и избирательная система ПДД и каким образом в соответствии с ней структурируется городское пространство для водителей и пешеходов, осуществляется Лейсан Халиуллиной в статье «Из точки А в точку Б... ГИБДД и городские дороги».

Личные ощущения, кухонный треп противопоставлены исследовательскому тексту за счет особого языка описания. Кажется, именно посредством языка город становится прагматическим объектом исследования. Об этом же говорится в предисловии. Ольга Бредникова и Оксана Запорожец определяют проблему «немоты» большинства городских исследований, представляющих собой либо сухой аналитический отчет, либо пост в фейсбуке. Воспроизвести одновременно два способа говорения и тем самым продуцировать адекватный язык описания городской жизни — одна из целей авторов «Микроурбанизма», в котором структура города показана с точки зрения его жителя.

В начале XX века уже была осуществлена попытка отобрать город у властных институтов и выразить его субъективную специфику посредством особого языка описания. Н.П. Анциферов стал разрабатывать область литературного краеведения, представлять родной ему Петербург сквозь призму текста — Коломна выстраивалась под ногами Раскольникова, центральные улицы менялись местами, не успевая за перемещениями кареты Аблеухова. Литературная картография оттеняла реалии послереволюционного Петрограда, неминуемые исторические преобразования не касались «души» города, скрытой за нерушимой границей художественного мира. Литературный язык выступает, по всей видимости, аналогом нарочито эссеизированных аналитических сентенций «Микроурбанизма». Тот город верил в литературу, этот — привык мыслить иными категориями — функция метафоры, кажется, перешла на долю терминологии специального исследования. Как же завораживает это «необыкновенно странное происшествие» — структуры медленно выходят на улицы.