Порох для огня

Очевидцы и современники осенних событий 1993 года — сюжетного апогея книги Сергея Шаргунова — изучили общественно-политическую сторону текста с доскональностью военной медкомиссии. Фактических огрехов выявлено не было, нарушений исторической правды тоже. Роман-новобранец был признан критиками годным для службы Богу и Отечеству и отправлен в, без сомнений, горячие точки мира — листы номинантов на главные литературные премии. Впрочем, автор не старался угодить правым или левым, а лишь художественно воспроизводил то, что он, тринадцатилетний, видел своими глазами.

Зная Шаргунова оппозиционером, редактором портала «Свободная пресса» и отзывчивым комментатором любого инцидента федерального масштаба, можно было предположить, что роман заскрипит на зубах читателя солью памфлета. Текст тем не менее вышел трагикомичным, биографическим (словно о каждом из нас) и по-шаргуновски зрелищным.

Со стороны фасада неисчерпаемые яркие очереди по-прежнему поливали улицу.
Чиркнула первая зажигалка, вторая... Действуй! Не убьют, не боюсь, я всё могу... Тугое колесико, ну, ну... Встряхнул зажигалку, досада: „Неисправная!“ Отвернувшись от других, высек огонек, мгновенно приблизил кляп, тот затрещал, весь полыхнул, заломило плечо, не медли... Бросок! Бутылка пролетела прямым попаданием в серое окно. Звон! Звон, еще звон... Множественный звон разбитых стекол... Беги!
Он швырнул свое тело к роще, вкатился кубарем, зарылся в землю, вдохнул прелые листья, пополз, слыша, как из здания напротив строчит запоздалый, запоздалый, сука, тупой, сука, пулемет, и с хрустом падает срезанная ветка.

«1993» впитал в себя едкий запах кострищ, горький вкус спирта «Рояль», скандирующие голоса и вспышки человеческой веры, надежды, любви. Многие, как показывает писатель, выходили к Дому Советов с искренним желанием наладить, отрегулировать, привести в порядок. «Что? Страну?» — можно съехидничать. Да, но и личную жизнь тоже. Именно такими — потерянными в собственных сомнениях — предстают в романе главные герои.

Семейный портрет кисти Сергея Шаргунова изображает трех человек: мужа, жену и ребенка. Красивые лица, мирные позы — люди выглядят сплоченно, как и должно родным. Пожалуй, именно эта обманчивость образа, коренным образом расходящегося с действительностью, всегда приводит в невыносимый ужас.

Что соединило супруг Брянцевых, Лену и Виктора? Вряд ли они сошлись бы во мнениях — любовь или противоборство. Его нежность растворялась в ее пренебрежительности. Его жажда безраздельного обладания иссушалась ее желанием мучить, унижать. Как будто конфликт, случившийся в былое время между одной парой, навсегда узаконил сетования мужчин на ненасытность женщин и ответные упреки последних в малодушии сильного пола.

Герои в прямом смысле делят семью, работу, взгляды и увлечения, как дети делят полюбившуюся вещь — оттягивая на себя с истошным воплем до критического надрыва. Чтобы потом, конечно, бросить ее, истерзанную, и схватиться за новое. Так через судьбы Лены и Виктора просквозили значительные веяния 1990-х: религиозные, философские, политические.

Она поддерживала демократов, он выступал за коммунистов. Заглушая телевизор, наслаждаясь перебранками, эти молодые и по-настоящему симпатичные люди все дальше отходили от реальности. Желание силового выброса, вещественного доказательства того, что он не «ватный богатырь», толкнули Виктора к пересечению всех границ. И пусть внешне рубеж был обозначен баррикадой перед Белым домом и бой прошел под благородной маркой «за народ», он неосознанно нарушил единственный пункт их домашнего перемирия. Оступился, промазал и все потерял.

«Семья, — сказал однажды Леонид Юзефович, — это бесконечная череда свадеб и разводов с одним человеком». Сергей Шаргунов, бывший дважды женатым на одной женщине, создал удивительно достоверную иллюстрацию приведенной аксиомы. Авторский, интимный, саднящий, пестрый и разноголосый, как сама жизнь, этот роман написан con fuoco, с пламенем.

1993 обещания. 1993 молитвы. 1993 обиды. 1993 год. Каждому за этими цифрами видится свое.

P.S.
...В 1993 году я жила в небольшом городе на берегу Азовского моря, носила хлопковый костюмчик с динозаврами, знала по имени всех кошек и собак в округе и, задумавшись, могла откусить кромку стакана. Родители оканчивали университет: я помню картины, развешанные по стенам общажной комнаты, и фигуры из обожженной глины. Папа занимался живописью, мама — скульптурой.

Сейчас мне кажется, что двадцать лет назад ничего, кроме этого, не существовало. Исторические декорации стали заметны лишь через несколько лет, после покупки телевизора, который почти всегда был подключен к видеомагнитофону или игровой приставке. Так что флюгерами, бешено крутящимися в порывах ветра перемен, оставались ближайшие двое. И когда они, внезапно разойдясь в показаниях, повернулись в разные стороны, время пошло иначе и стало измеряться эпохами.