Просто Мария

• Вадим Левенталь. Маша Регина. — СПб.: Лениздат, 2013. — 350 с.

Несколько нелепо в конце марта писать рецензию на книгу, увидевшую свет в январе. И уж тем более писать рецензию на книгу после того, как в сети стали доступны несколько развернутых отзывов на нее. Особенно удивительно (если ты, конечно, не С. Гедройц) писать рецензию на книгу после того, как своим мнением о ней поделился обозреватель «Афиши», литературный критик Лев Данилкин. Причем высказался в несвойственной ему манере, очень недвусмысленно заявив, что «у Левенталя слух зрелого поэта, легкие молотобойца и ум молодого математика... мудрость философа; это Мастер, настоящий, калибра раннего Битова».

Кажется, что чертового эпигонства не избежать. Однако не написать рецензию на роман «Маша Регина» Вадима Левенталя — молодого петербургского писателя, широко известного в литературной, прошу прощения, тусовке, редактора издательства «Лимбус Пресс», которого так легко узнать в толпе по курчавым волосам, очкам и громадному Павлу Крусанову рядом, — еще более странно.

Обилие положительных оценок, отзывов и людей, готовых убеждать читателей в том, что «Маша Регина» — отличный роман, пугает. Их даже не нужно где-то искать. Левенталь сам перечисляет в листе благодарности попавших под обаяние «Маши». Там и Терехов, и Юзефович, и Крусанов, и Аверин, и Курчатова, и Топоров («за прямоту» — слава Богу!). «Афиша» тоже щедра на комплименты — «большой, умный, пронзительный русский роман». Так и подмывает пропеть, переделав слова популярного в 1990-е рекламного ролика: «Все любят „Машу“. И Сережа тоже».

То, что Регина без Маши читается, хоть ты тресни, как Регина (да и с именем тоже — раз на раз не приходится!), осторожно упоминает в рецензии на gazeta.ru Полина Рыжова. Почему-то фамилию, в которой поставить правильно ударение с первого раза совершенно невозможно, Рыжова называет просто «неудобной».

То, что прототипом Региной, вероятно, стала Валерия Гай Германика, потому что фамилия «латинская», предполагает Данилкин. Или потому что какие-то моменты жизни Маши-режиссера уж очень иллюстрируют некоторые элементы биографии Германики. Или из-за лексики Региной, которая «в припадке цинизма» разговаривает, как подростки из фильма «Все умрут, а я останусь». Даже отнюдь не святоша оператор Рома замечает: «Регина, ты так много матом ругаешься, как ты детей будешь воспитывать?..» Или потому что Вадим Левенталь хорошо знаком с Германикой («Нацбест» сближает).

Если автор хотел, чтобы все именовали Регину Региной (может, девушке посвятил — кто знает?) и видели в Маше Германику (может, нравится Левенталю ее творчество — неизвестно), то возникает вопрос: «Зачем проведены такие очевидные параллели?» Если же у автора это получилось случайно, вопрос меняет лишь формулировку: «Зачем всем приходят в голову одни и те же мысли?»

Смущают и трехэтажные метафоры: «...когда перед Машей клали стеклянный шарик и просили нарисовать фотографию шарика, Маша опускала на лицо трагическую усталость... и рисовала шарик так точно, что если бы кошка, которую прикармливала угрюмая сторожиха, ела бы стеклянные шарики, она непременно набросилась бы на бумагу». Зачем ее просили «нарисовать фотографию»? Много ли вы видели кошек, поедающих стеклянные шарики? Рыбок хотя бы. О чем речь? Хочется потрясти пышной шевелюрой, чтобы этот образ хоть как-то улегся в голове.

Не обошлось и без терминологических изысков: названия глав, словно темы билетов к экзамену по теории литературы: «Феноменология вины», «Диалектика свободы», «Онтология смерти» и другие. Перед вами стройный ряд «филфаковских барышень», которых выпускник славного факультета Левенталь, устами героя романа А.А., первого мужчины Маши Региной, делит на «просто гоблинов» и «пузырики жвачки» (ему, конечно, виднее).

У Маши, как у Полозковой, «характер и профиль повстанца»: для того чтобы поступить в школу в Петербурге «три месяца, шесть дней в неделю, Маша спит по три часа в сутки». Когда ее спросят, трудно ли было сдать экзамены, «она ответит: протяни руку к потолку. Вот так. А теперь не отпускай ее три месяца». Переезд молодого признанного в мировом сообществе режиссера Региной из России в Германию стал одним из способов удвоения ее и без того не одномерного мира. Стоит отметить, что рука Маши так никогда и не опустилась.

Из художественных работ Региной, думаю, смело можно было бы набрать больше десятка на персональную выставку в «Матисс Клубе». «В Берлин Маша улетела с папкой рисунков. Мальчик-журналист поглядывал на прислоненную к стене папку и наконец не выдержал: вы рисуете? — Да, — не задумываясь ответила Маша, — это, по правде говоря, мой основной заработок — на полотнах старых мастеров я рисую всякую белиберду и переправляю за границу».

А книга-то и впрямь хороша. Роман о невероятном таланте и расплате за него, о невозможности человека справится с потоком идей и о том, насколько форма не соответствует содержанию, повествование об истерзанной душе и творчестве. Роман — мука, которой сопровождается рождение любого произведения искусства.

Только вот зачем «Машу Регину» так захвалили? Словно это последний роман, то есть, как говорит Сергей Носов, крайний. Словно больше не ждут в литературном сообществе книг, написанных Вадимом Левенталем. Словно никогда не будет снят фильм о Колумбе, о котором так мечтала просто девушка из провинции Маша Регина. Остается надеяться, что продолжение последует. Главное — хорошего оператора подыскать.