- Сергей Лебедев. Люди августа. – М.: Альпина Паблишер, 2016.
Повествование в книге Сергея Лебедева охватывает целое десятилетие, но, тем не менее, на дворе всегда август – последний месяц свободы перед суровеющим холодом, затишье перед бурей. В такие дни творится много необъяснимого, и иногда кому-то удается разглядеть будто бы выходящую из древних могил суть вещей.
В самом конце советской эпохи – в «странное время промежутка; время, когда Россия словно снилась самой себе» – безымянный герой находит тетрадку с мемуарами своей бабушки и не обнаруживает в них сведений о своем деде, словно того и не было никогда. Отчаянные попытки заполнить этот пробел откроют ему секрет: свои «белые пятна» и умолчания есть в каждом доме постсоветского пространства. Надо думать, что это стремление к правде было важно и для самого Лебедева, поскольку сюжетная основа автобиографична: его бабушка-редактор действительно не оставила никакой информации об отце своих детей.
Неожиданно герой романа обнаруживает в себе дар заполнять эти разломы невесомым материалом истории: прахом, привезенным из мертвой пустыни, или папкой, добытой в уголовном архиве, – одной из миллиона одинаковых карт судьбы. Помогает ему с самоопределением человек со странной фамилией Кастальский, как у Гессе, предвещающей герою уход в темные воды прошлого.
Есть поверье, что накануне конца света клады выйдут из земли, обнулится эпоха и все скрытое станет явным. Когда наступил советский конец света, произошло нечто подобное – и в прямом, и в переносном смысле. Кто-то разыскивал материальные ценности, кто-то – ценности иные, предназначенные препятствовать распаду или созидать новые общности…
Это только начало пути. Профессиональным «связным» чужих судеб, их «черным копателем» герой проживает девяностые. На границе времени проглядывает что-то первобытное, что-то животное, открываются неизвестные картам зоны отчуждения: от царства сумасшедшего заклинателя собачьей жестокости до целой бывшей республики, почти утонувшей в крови и ненависти. Вместе с героем осознаешь, что разлом 1991 года не уникален – такие сдвиги земли и провалы в пространстве появляются циклично, в назначенный час.
Бабушкин давний страх – искать своих в вагоне мертвецов, который вечно прицеплен к поезду русской истории, разбирать в окровавленных лицах родное.
Я думал, что он никогда больше не повторится; а другие, неизвестные мне, женщины входили в этот двор, в этот вагон, как входила она семьдесят пять лет назад в пожарный двор городка, окруженного антоновцами.
Нарушив запрет случайно встреченной женщины – «не ищи живых, ищи мертвых» – он нарушает и запрет своей бабушки, военного шифровщика, которая охраняла эту опасную территорию умолчаний. Люди и события утопают в пространстве слишком большой страны, и главный герой не замечает, как в своих попытках протянуть ниточку под землю начинает пропадать сам. Очень точным символом этого становится найденный им в экспедиции скелет мамонтенка, который погиб, увязнув в яме.
Автор уходит все дальше от исходной точки повествования, растягивает хронотоп. Грамматически прошедшее время начинает означать и настоящее, и будущее, и вневременное, оно уводит туда, где, казалось бы, повествование должно уже оборваться; пространство все время тянется на юг и восток, в жаркую степь, в разреженный вековой ненавистью и отчаянием воздух. Наконец, понимаешь, что и «я» героя вбирает в себя гораздо больше, чем конкретного человека – раскрывается великая тайна повторений и соединений.
Одни и те же люди ходят по земле, но это вызывает не надежду на воскресение, а чувство безысходности и предопределенности. Время противится этому пониманию – и тронутый однажды в пустыне проклятием мертвецов, их сухой неизбывной яростью, герой, как в зыбучие пески, проваливается в прошлое сам.На такой земле его может удержать только женщина – если она захочет, если не нарушит покрова защиты неосторожным словом, потому что только власть слов, древних заговоров и проклятий здесь остается непреложной.
Сумма наговоренного в бреду, выкрикнутого перед смертью, годами в молчании копившегося в душе; сумма ожесточения, желания восстановить твою личную, выстраданную справедливость. И никто не думает о прощении – лишь о воздаянии и мести, и люди и народы; а это уже действительно поле дьявола, а не Бога, дьявол любит такие дела, чтобы посмеяться и над мертвецами, и над их потомками.
Историю нужно знать, чтобы не совершить тех же ошибок, – говорит нам здравый смысл, но на русском, советском, постсоветском пространстве эта аксиома не работает: «слепое прошлое управляет слепым настоящим», все пути предопределены, все ловушки уже расставлены. Зыбкая почва русской степи готовит пустынное безвременье тому, кто поймет суть связи времен – всегда одинаково смутных и жестоких.