- Дмитрий Пригов. Двадцать один разговор и одно дружеское послание. — М.: НЛО, 2014. — 264 с.
Читая эту книгу интервью и воспоминаний о Дмитрии Пригове, я не раз восклицала: «Какой умный человек!» Это качество в нем действительно самое заметное. Ум полный, связный, обширный, способный охватить и структурировать мир. Кажется, именно в таком виде ум Пригова и проявлялся при его жизни. Из этого ума выросло и творчество автора, или шире — «культурная деятельность», ведь именно деятелем культуры он себя и определял.
Некоторые думают, что ум не имеет ничего общего с поэзией, творчеством, медитацией; на это Пригов ответил им в одном из своих разговоров так: «Рациональность для меня легка именно потому, что я знаю сферу, где полностью пропадаю». Это о медитации рисованием, а рисовал Пригов каждый день по четыре-пять часов. Да и о письме тоже: «Только беспрерывное письмо позволяет найти что-то новое. Когда человек пишет редко, он практически обречен писать одно и то же. Самые интересные мои сборники и ходы были как бы случайно выловлены мною в непрерывном потоке».
То есть именно рацио может в полной мере помочь нам переходить за свои границы — легко — туда и обратно. И Пригов это, безусловно, делал, порой более качественно, чем люди спонтанных, спорадических «озарений».
Конечно, это не универсальный рецепт, и Пригов не универсален. Он творец для половины человечества, ровно для половины его рецепт может быть спасительным. Его умение вписать все в рамку, создать строй всего — нешуточное деяние, если не великое изобретение. Его гений — прежде всего гений структуры.
Пригов — человек, решивший перевыдумать, переговорить, переизобрести советский строй, переписать его — советским же языком. А это гигантский труд. (Впрочем, не единственный в его жизни, но, наверное, один из главных.) В детстве Пригов обожал Сталина и испытывал восторг к советскому мифу — память об этом сохранилась в Пригове до самой старости, несмотря на то, что о советском строе он все понял, как только стал всерьез заниматься искусством. Пригов переплавляет язык — и тот вскрывает свой смысл и прирастает им. Надо ли говорить, что такую работу можно делать только сознательно и ответственно?
Вообще Пригов был крайне ответственным человеком, джентльменом, самураем. В интервью он называет себя эгоцентристом, говорит, что у него «нет органа», для того чтобы быть с другими. Но именно это его понимание приводило к тому, что он был с другими так, как многие не могут. Да, он не теплый человек; но сказано же, что лучше быть холодным, чем теплым, — честнее. Он структурировал все, в том числе и «игру» андерграунда и КГБ, он видел закономерности, которые позволяли ему быть человеком в том мире. Парадоксально, но его концепция релятивизма в искусстве («Я считаю, что в пределах культурного общения не существует никакого преимуществования некой идеи, которое могло бы всех заставить в нее поверить, потому что любая идея — большая или меньшая конвенция. Я человек языкового поведения, хотя многие считают меня агностиком») воплощалась в жизни в позицию крепчайшего идеализма и нравственной силы.
Остается только сокрушаться, что все гении умерли — вот и Пригов тоже (кажется, это цитата из какого-то советского фильма, что вполне в духе нашего предмета). Но осталось все, что он сделал, в том числе и вот эти разговоры.
Половине человечества
