- Алексей Иванов, Юлия Зайцева. Дебри. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — 442 с.
«Дебри» — хороший ход писателя Алексея Иванова и его продюсера Юлии Зайцевой. Дата выхода книги, представляющей историческую канву романа «Тобол», пришлась ровно между публикациями первой и второй частей этого произведения. Впрочем, если верить авторам, ход этот был удачным, но не просчитанным заранее. Просто так получилось: подобралось много материалов, которые никто ранее не собирал под одной обложкой.
Условными «героями» условно исторических «Дебрей» оказалось большинство персонажей «Тобола». В результате такого честного рассказа в вышедшей книге обнаруживаются спойлеры (если вы пока так и не догадались, какого же повешенного Петр I пинает в начале первой части романа, то «Дебри» дадут вам ответ на этот вопрос).
При этом система героев, к которой привык читатель «Тобола», оказывается сдвинута: тут нет фигур ни главных, ни второстепенных. В центре внимания — такие категории, как Российская империя и Сибирь. Люди — лишь их орудия.
Сильная сторона новой книги — это ее композиция. Не деление на главы, не хронологически-географический принцип, а то, что можно назвать «двуслойным повествованием». В «Дебрях» есть иллюстрации, и каждая из них сопровождается большим комментарием, которые в основном тексте дословно не воспроизводятся. Поэтому сначала книгу можно «лениво» пролистать, рассмотреть картинки и прочесть небольшие заметки к ним, а потом взяться за основной рассказ. Нечто подобное у Иванова уже было в «Ёбурге», только там графическая отбивка знаменовала начало некоего итога главы. В обеих книгах такой прием, конечно, немного напоминает формат школьного учебника истории. Да и сам текст «Дебрей» похож на обучающий — наряду с рассказами о конкретных исторических персоналиях включает в себя пространные описания исторических явлений: например, устроения Сибирского приказа и появившейся позже Сибирской губернии, положения крепостных в Сибири, имперской государственной системы, работы прибыльщиков.
Из-за того, что Иванов с Зайцевой стремятся не просто описать, а объяснить события, вставить их в историческую рамку, в отдельных главах неминуемо возникают повторы: то про веротерпимость русских к инородцам, то про отношения Филофея и воеводы Черкасского. Чуть больше вопросов вызывают нет-нет да появляющиеся смысловые лакуны: например, остается покрыта тайной судьба какого-нибудь военачальника:
Из Якутска на бушующую Камчатку в 1709 году прислали нового командира — Петра Чирикова, а в 1710-м — Осипа Липина. Казаки убили Липина и ринулись в Нижнекамчатский острог…
Еще интереснее, когда авторы представляют персонажей эдакими супергероями и не утруждают себя объяснениями, как же тем удалось достичь цели — будь то составление плана Кунгура или спасение завода:
Посадские жители во главе со старостами, подьячие, кунгурские татары и даже бурмистры саботировали повеления «чертёщика» Ремезова: не давали материалов и продуктов, не предоставляли сведений, ругались и грозились убить, а потом написали челобитные о пьянстве и взяточничестве комиссии Ремезова. Но Семён Ульянович всё же справился с заданием…
Если по структуре и композиции «Дебри» похожи на учебник, то стилистически они для этой оценки слишком несдержанные. Иванов и Зайцева используют тот же прием, что и, например, Лев Данилкин в биографии Ленина, — примеряют к историческим реалиям современную лексику: первооткрыватель тракта от Соликамска до Верхотурья Артемий Бабинов оказывается у них «отличным менеджером», который взял дорогу «в концессию», а Ерофея Хабарова авторы признают «настоящим бизнесменом». То тут, то там в тексте встречаются метафоры, и хотя среди них есть удачные, порой «Дебри» оказываются не в меру образны:
Владыка с казаками и монахами отправился из Тобольска вниз по Иртышу и Оби до Берёзова. В прошлом году он уже сокрушил идолов и бросил семена православной веры в болотистые чащобы язычников, и нынче настало время проверить, прижились ли посевы.
Неформальность стиля позволяет авторам не заботиться об объективности, а давать прямые оценки там, где их невозможно дать на основании фактов. Так, про протопопа Аввакума они знают, что он «не был фанатиком», а «верил так искренне и естественно, что не мог переменить обряды». Они могут и указать на существующие проблемы сохранения памятников культуры, например говоря о корпусе молотовой фабрики Алапаевского завода: «Очень жаль, что столь уникальное и значимое сооружение пребывает в полном запустении». В подобном поведении нет ничего криминального: этот труд не претендует на научность, он исполнен в традиции нарочито популяризаторской, к тому же отсылает к художественному произведению. Однако время от времени читатель недоумевает, когда экспрессивность языка приводит авторов к неоднозначности. То они строят в целом положительный образ землепроходца Ерофея Хабарова, крестьянского сына и авторитетного лидера, который делал благое дело, изучал бассейн реки Лены и сибирские месторождения, то пишут, что он «попросту распоясался», то рассказывают про другого первооткрывателя Сибири, Семена Дежнева, как про человека «отважного» и «добродушного», тут же называя его «изрядным хитрованом».
Об оценочности и предвзятости как бы предупреждает уже аннотация к книге: «Сибирская история полна страстей, корысти и самоотверженности. И знать ее надо просто потому, что мы русские». В подобной манере авторы заканчивают, даже как-то «закругляют» почти каждую главу: «Василий Мангазейский стал первым православным святым, явленным в Сибири. Русские напористо и дерзко освоили Сибирь за одно столетие. И всё это время от страха, злобы и отчаяния бородатых матёрых мужей спасал кроткий молитвенный мальчик». Конечно, ни Иванов, ни Зайцева, ни аннотация к книге не обещали чистого и незамутненного исторического повествования без толики личной оценки, но порой хочется, чтобы «Дебри» были менее назидательными. Впрочем, авторы видят эту особенность своего текста, но считают, что имеют на нее полное право, и никаких замечаний не боятся.
«Дебри» не только крепко связаны с «Тоболом», они содержат множество параллелей с современностью. То, что Иванов и Зайцева пишут про Хабарова и Дежнева, можно было бы сказать и про многих российских бизнесменов. Оценка Ивановым государства, построенного Петром, вполне применима и к нынешним историческим условиям. Даже Тверецкий (Гагаринский) канал между Волгой и Ладогой открывали так, как сейчас открывают многие объекты инфраструктуры: открыли, выяснили, что недоработано, закрыли, снова открыли. И возникает ощущение, что Иванов написал книгу не только о Сибири от Ермака до Петра, но и о современной России.