В контексте идеи о смерти автора переход того или иного постмодерниста в статус post mortem вызывает размышления о реальном влиянии его жизни на восприятие его творчества.
В случае Дмитрия Александровича Пригова это размышление осложняется тем, что его тексты создавались не им самим, а через художественный проект под названием «деятель культуры Дмитрий Александрович Пригов». Этот проект состоял из целого ряда масок, ликов, применяемых хитроумным поэтом-трикстером на протяжении десятилетий.
Теперь, когда появилась возможность взглянуть на этот проект ретроспективно, можно трактовать его наследие как целостную систему, результат многолетнего труда.
Работа над этим уже ведётся. НЛО издаёт собрание сочинений Д. А. Пригова, по его творчеству защищаются диссертации, проводятся конференции… В свете этих фактов переиздание книги «Советские тексты» кажется крайне уместным.
Впервые сборник вышел 19 лет назад при ещё живом авторе и в каком-то смысле подводил итог огромного этапа в творчестве Д. А. Пригова. Само название «Советские тексты» констатирует, что Пригов образца 1997 создаёт уже постсоветские тексты и творит в каком-то ином, новом дискурсе.
Ещё тогда издание делало работу, которой сейчас активно занимаются исследователи. Работа эта заключалась не просто в констатации факта жизни и творческой активности Пригова, но в попытке осмысления и упорядочивания для читателя текстов и картин этого незаурядного художника. Иными словами, продолжая цитату Льва Рубинштейна с форзаца книги, «Пригов после Пригова» в этом издании отсутствует. Это подчёркивается, например, отсутствием фирменного авторского предуведомления. Пригов-97 просто неуместен для сборника, презентующего Пригова-79-84.
И вот эта книга приходит к нам снова. За 19 лет после её издания и 9 лет после смерти самого Пригова родилось уже два поколения новых читателей, одни из которых не застали Пригова советского, вторые — в принципе Пригова творящего. Более того, исчез и сам контекст, в котором создавались советские тексты. Четверть века прошла с распада СССР. Люди, родившиеся тогда, сейчас вступают в стадию acme, цветения.
Нет контекста, нет авторской маски, нет самого автора. Но есть сборник. И сборник переиздан именно сейчас. Пригов по какой-то причине оказался нужен не только узкому кругу почитателей (им больше приглянется увесистое собрание сочинений), но и новому, неподготовленному читателю. Чтобы разобраться в этом, стоит внимательнее взглянуть на главного персонажа советского приговского мира.
Бытие и сознание основного героя Пригова определяется сухим канцелярским языком советской газеты. Графомания, управляющая этой трагикомичной фигурой, побуждает его производить и производить тексты, в которых практически полное отсутствие мысли с лихвой компенсируется речевыми клише и штампами.
Вот избран новый Президент
Соединенных Штатов
Поруган старый Президент
Соединенных ШтатовА нам-то что — ну, Президент
Ну, Съединенных Штатов
А интересно все ж — Прездент
Соединенных Штатов
У маленького человека, порабощённого языком, есть и свой эпос. В государстве, где люди рождены, чтоб сказку сделать былью, сама повседневность пронизана героикой. Вот и превращается ночная охота за комаром в битву на извод, а травля тараканов — в полномасштабную войну. Вчера в кромешной тьме средь ночи Комар меня безумный мучил
То пел виясь, то пил присев
Я бился с ним в ночи как левПод утро же в изнеможенье
Мы оба вышли из сраженьяС потерями в живой силе и технике
Вообще, агрессия и поиск врага — неотъемлемые характеристики этого персонажа. Пусть враг этот — фантом, пусть причины его существования неясны, но сам факт его существования обязателен.
Друзья — они ведь люди сложные
Вот, скажем, тот же взять Китай
Уж как вредил нам невозможно он
А все ведь друг, а все ведь свойДа и враги ведь люди сложные
Вот тех же мериканцев взять —
Продукты шлют нам всевозможные
А все — враги, едри их мать
Казалось бы, с крахом тоталитарной системы должен был умереть и тоталитарный язык. Человек, изображённый в приведённых стихотворениях, — скромно потупить глазки и испариться в новой речевой среде. Сам Пригов — скрыться в энциклопедиях и академических изданиях для специалистов с комментариями, разъясняющими советские реалии и непонятные имена. Однако тексты его волнуют и зовут к размышлению, а ситуация речевой агрессии никуда не исчезла, а только начинает свой новый ренессанс.
К этому можно было бы подвести политические разглагольствования: мол, Пригов актуален потому что власть (или оппозиция) лютует, проправительственные (или антиправительственные) СМИ превратились в средства пропаганды, а глава государства (или глава либеральной партии) совсем охамел. Но хотелось бы верить, что поэзия Пригова — нечто более сложное, чем примитивная гражданская лирика. Его тексты — это не только критика определённого режима, но в принципе критика шаблонного, пустого сознания, не желающего сопротивляться вторжению в область языка. Какая-то вневременная космическая тоска по мыслящему человеку, такому же неординарному и всеохватному мыслителю, как и сам Пригов — вот что делает актуальным его творчество, его новый старый сборник.