- Александр Бренер, Сергей Кудрявцев. Гнига зауми и за-зауми. — М.: Гилея, 2017. — 264 с.
Дебютом ныне культового издательства «Гилея» был сборник Алексея Крученых «Кукиш прошлякам». В предисловии к нему Г. Айги писал об остром, блестящем стиле теоретических работ кубофутуриста. Новая книга редактора «Гилеи» Сергея Кудрявцева и поэта Александра Бренера стремится к тому же задорному и антиакадемичному письму о литературе. Это показывает уже название, причем не только футуристским словечком «гнига», но и умножением любимой буквы Крученых «з».
«Гнига» посвящена пересмотру наследия русского авангарда, или, точнее, пересмотру способа говорить об авангарде. Десятки томов, посвященные расшифровке и интерпретации сакрального «дыр бул щыл», только мешают разобраться в явлении зауми. Художественная богема, превозносящая Крученых и компанию, — худшие читатели из возможных. В этом авторы верны будетлянской идее о борьбе с диктатом рассудка. Ум для них — это силовик, угнетатель, чистильщик обуви и обманщик. Попытка внести ratio в заумь уравнивает исследователя и следователя, ведь наполнение авангарда смыслом сродни его обезоруживанию. Подчинение языка нормам означает его возвращение к обществу вавилонского столпотворения.
Бренер и Кудрявцев обращаются к ученым, обильно цитируют философов. Поначалу в этом видится некая фальшь: разговор, претендующий на очищение кубофутуризма от шелухи литературоведения и хрестоматийного глянца, стремительно обрастает терминами и опорой на авторитеты. Но ведь и проблема не в том, что ученые говорят об авангарде, а в том, что ученые говорят об авангарде языком ученых. Филологическое койне слишком узко для заумничества. Как и теоретические труды Крученых, «гнига» пытается осветить предмет изнутри, ее создатели пишут о зауми, учитывая опыт самой зауми. Это, конечно, уничтожает сухость и беспристрастность, но исследовательский прищур из-за очков — вещь, исключаемая вихрем футуристского карнавала. Писать о дырбулщах без веселья — это халтура. Халтурой будетлянин Зданевич называет такую популяризацию авангарда, когда левое искусство идет на компромисс со смыслом. В халтуре замечены Ремизов, Белый, даже Маяковский. Бренер и Кудрявцев кидают то же обвинение художественному сообществу современности.
При этом авторы не против популярности авангарда самой по себе. Они приветствуют самораспространение зауми, ее вхождение в народ как универсального языка. Такая заумь расшатывает государственные границы, дарит ощущение свободы и единения. Но любая институциональная ее популяризация встречается создателями «гниги» резко в штыки. Травматичны те годы, когда советское государство сделало авангард своим официальным искусством.
Свободный язык постоянно сталкивается с политикой, и одной из принципиальных задач «гниги» становится утверждение злободневности кубофутуризма. В первых же ее строках авангард встречает современность: «Недавно мы побывали в Киеве. Там мы наткнулись на Черный Квадрат Малевича!». Далее оказывается, что Киев разрушен и разворован капиталистами, а Черный Квадрат — это пробегающий неподалеку кот. Для Бренера и Кудрявцева принципиально важно, что футуризм все еще направлен в будущее. С этой точки зрения безупречен выбор героев «гниги» — это не строитель индустриальной империи Маяковский и не певец архаики Хлебников, а заумники Крученых, Зданевич, Терентьев и заумник от живописи Малевич.
Конечно, заумь — это своего рода эскапизм, побег от норм языка. Но Бренеру и Кудрявцеву невыносимы те, кто видит в этом эскапизме типичное интеллигентское создание вымышленных миров. Да, заумь отказывается от языка, но не сбегает от него, а просто игнорирует: «Заумь — это взгляд из окна вагона на удаляющийся перрон, где одиноко стоит и продолжает махать платочком любимая»
В этом смысле заумь — абсолютная поэзия. Она или занимает собой все пространство, или исчезает. Поэзия вообще невозможна после футуризма. В такой ситуации пустота и молчание перестают быть пустотой и молчанием. Заумь как таковая делает даже свое отсутствие особым приемом — Бренер и Кудрявцев называют этот прием за-заумью. И это обуздание собственной пустоты делает беспредметный язык мощным оружием современности. Цифровой язык, столь популярный в наше время, состоит из нулей и единиц. А нуля у зауми не существует, она может быть только бесконечной.
В «гниге» это реализуется парадоксальным образом — через непрерывную череду определений. Десяток портретов Крученых, столько же характеристик Малевича, бесконечное число описаний беспредметного языка… И это при том, что авторы ненавидят определенность! Заумь противоречит попытке определения, ведь она разводит слова и их значения. Но тысяча отменяющих друг друга характеристик — все равно что ничего: ничего изображенное и протяженное. «Весьма трудно или даже невозможно дать адекватное определение как зауми, так и не-зауми (или тем более полу-зауми). Заумь запросто может и не быть самой собой». Именно это — пустота, которую заумники прятали в своем бессмысленном языке. Та «лень», которую Малевич воплощал в своих полотнах.
В интервью для The Art newspaper Russia Кудрявцев отметил: «Череда выпущенных книг — это исследование и составление библиографии для каких-то своих замыслов». И правда, «гнига» представляет собой квинтэссенцию, энциклопедию, ну или попросту каталог издательства, в ней объединены мотивы целого ряда книг «Гилеи». Причем здесь идет речь не только о ставших плотью русской культуры изданиях Малевича, Крученых, Ильязда etc., не только о философской базе в виде Ванегейма и Агамбена, но и о совсем свежих книгах: регулярно всплывают в тексте трансфуристы и патафизики, упоминается только планируемая к изданию книга Д. Бурлюка.
В этом вихре имен и определений, вставных житий и стихов, в этой оргии заумников остается один вопрос: сказали ли Бренер и Кудрявцев что-то новое о предмете размышлений? На уровне фактических знаний сложно найти им равных, но на уровне самого восприятия зауми они не совершают никакого переворота. На самом деле, ученые описывают заумь так же, хоть и совсем в другом регистре. Может, среди сотен определений Кудрявцева и Бренера кроется пара содержательно свежих, но каждое из них размывается и теряется в за-зауми. Но, как уже было сказано, цель книги и не в этом. Она в самом модусе суждений об авангарде, говорить о котором нужно так, как это делали его создатели.