- Джон Максвелл Кутзее. Детство Иисуса / Пер. с англ. Ш. Мартыновой. — М.: Эксмо, 2015. — 320 с.
Критиковать Нобелевского лауреата и заодно обладателя двух Букеров — дело несколько неловкое. Что остается рецензенту в этом случае? Хвалить. На крайний случай — виновато извиняться и осторожно высказывать свое недоумение. Мол, ничего не понял, но это, знаете ли, ни о чем не говорит, о вкусах, так сказать, не спорят. Поэтому о новом романе Джона Максвелла Кутзее «Детство Иисуса» большинство отзывается с почтительным поклоном. Даже те, кому роман не понравился, смягчают свое впечатление словом «озадачил». Дескать, тут есть над чем подумать.
Это действительно так: Кутзее, известный любитель закинуть в читательское сознание удочку с философскими вопросами, остается верен своим принципам. Уже не раз обращавшийся к иносказаниям и аллегориям, писатель возводит принцип завуалированности смысла текста в апофеоз. Он рассказывает историю Симона и мальчика Давида, прибывших из прошлой жизни в новое место — Новиллу — город, напоминающий то ли мир героев Кафки, то ли пространство в пьесах Ионеско и Беккета. К слову, при чтении не покидает ощущение, что это всего лишь декорации, умело нарисованные художником-постановщиком. Один раз Кутзее даже проговаривается и роняет такую фразу: «Тут на сцене появляется привратник».
Персонажи в романе лишены памяти, «очищены» от прошлой жизни. У них новые имена и даты рождения. Главная забота Симона, сорокапятилетнего обладателя знакового библейского имени, — найти мать Давида, ни имя, ни облик которой он не знает.
Поиски загадочной женщины заставляют героев знакомиться с обитателями города и учиться выживать в странном, безликом, унылом и незнакомом пространстве. Будто погруженные в сомнамбулический сон, окружающие их люди лишены желаний и эмоций. Это не просто рационалисты, как их окрестили многие критики. Это тупые и вялые существа, рассуждающие о том, почему стол является столом, а не стулом.
Разбирать библейские и литературные аллюзии в «Детстве Иисуса» — долгое и даже немного утомительное занятие. Является ли образ женщины, которая согласилась быть матерью мальчика и имя которой — Инес — означает «непорочная», трансформацией Девы Марии? Кто прячется за маской Симона? И — главное — является ли Давид Иисусом? Оставим эти вопросы литературоведам. Кому-кому, а им роман точно придется по душе. В нем можно копаться днями и ночами, обложившись энциклопедиями и справочниками по истории евангельских образов, с лупой выискивать цитаты из произведений постмодернистов, разгадывая ребусы автора. Такие книги созданы как раз для ученых, способных искусно препарировать текст. Так как роман вышел недавно, он еще не обрел своего Лотмана или Гаспарова, своих герменевтов или деконструкторов, которые бы разложили все по полочкам. Остается полагаться на собственный путаный опыт.
Впрочем, силы понадобятся сначала для того, чтобы дочитать книгу до конца. Вязкая, скучная проза, наполовину состоящая из бесцветных диалогов. Конечно-конечно, это прием. Все-таки автор — великий писатель. Особенной многозначительностью обладает диалог Симона и Давида о природе человека, который сопровождает починку унитаза:
Трупы — тела, которые поражены смертью, они нам больше не нужны. Но о смерти нам беспокоиться не надо. После смерти всегда есть другая жизнь. Ты сам видел. Нам людям, в этом смысле везет. Мы — не какашки, которые сбросили и они смешались с землей.
— А как мы?
— Как мы, если мы не какашки? Мы — как образы. Образы никогда не умирают. Ты это в школе узнаешь.
— Но мы какаем.Какая глубокая философия, соприкасающаяся с самой жизнью! Не просто отвлеченная мудрость, но совмещение быта и бытия:
Вода, в которой все еще плавают какашки Инес, смыкается вокруг его ладони, запястья, предплечья. Он проталкивает проволоку по сифону.
«Антибактериальное мыло, — думает он. — Мне потом понадобиться антибактериальное мыло, тщательно промыть под ногтями. Потому что какашки — это какашки, потому что бактерии — это бактерии».И ведь не поспоришь! Вот они истины, которые так приятно отыскивать в книгах великих. Впрочем, чтобы добыть остальные разгадки, придется потрудиться. Все-таки классика не только дает ответы, но и ставит вопросы.
Для автора важно идти за главными героями, последователями Дона Кихота, любимого персонажа маленького Давида. Он, как и рыцарь без страха и упрека, видит то, что недоступно окружающим, например бездну между числами. Он готов спасать тех, кому нужна помощь, вдыхать жизнь в умерших. В конце Кутзее предлагает совершить бегство вместе со святым семейством. Но будьте осторожны, как бы не завел вас лукавый в пропасть — ту самую, которой так боялся Давид.
Евангелие от лукавого
