История со статьей В. Л. Топорова в поэтической антологии кипит давно, мнений высказано уже под миллион, но чем полезно выступление В. А. Левенталя: переводом разговора в иной контекст. «Статья в антологии» и «Топоров» — разные темы.
Первый случай — зона ответственности издательства. Принцип антологии «Формация» (свежие стихи актуально живущих в СПб поэтов) слизан с антологии «Стихи в Петербурге», которая вышла три года назад и составителем которой мне посчастливилось быть на пару с Л. В. Зубовой: разница лишь в том, что у нас было представлено 70 авторов (то есть отбор был более ответственным), а в «Формации» почти в два раза больше. Заведомо проигрывая нам в качестве продукта, издательство естественным образом озаботилось вопросом «чем бы отличиться», вот и отличилось. Громить своих авторов собственными руками — и впрямь ноу-хау, но Топоров тут ни при чем: его попросили написать, чего думает, он и написал.
Вопрос о «праве на хамство» — важнее и интереснее, и неожиданно актуальнее, хотя, казалось бы, стар как мир. Автор этих строк занимался литературной критикой более десяти лет, неоднократно именовал печатно оппонентов не только «бездарями», но и «подонками», был, в свою очередь, именован подобными словами, и все это воспринималось как рабочий момент. Игра такая. Милые бранятся, только тешатся. Называя друг друга вонючими козлами в каждом номере «Литературной газеты», мы с П. В. Басинским шли после верстки пить водку в ЦДЛ и даже делили на двоих одну литгазетовскую дачу в Шереметьево. Помню, в газете «Сегодня» литератор К. назвал другого литератора «клиническим идиотом», что им не помешало в прошлом году работать в одном тесном творческом коллективе. Один филолог подарил мне как-то свою брошюру, в которой перед словом Курицын стояло слово, фантастически плотно заштрихованное черным стержнем: написал, видимо, гадость, а дарить с гадостью неловко, но подарить хочется, вот и заштриховал. Я не стал бить этого филолога, а просто сводил его на экскурсию в мавзолей В. И. Ленина на Красной площади города Москвы. Руку А. С. Немзеру я пожимал после откровенно мерзких его пассажей в мой адрес, и не потому, что я такой безвольный и без чувства собственного достоинства, а потому, что был консенсус: мы обливаем друг друга мочой и калом как бы не совсем всерьез. Именно «как бы». Всякий публичный человек: не совсем человек, а отчасти свой собственный персонаж. Даже если он все говорит на полном серьезе: воспринимается он все равно несколько в кавычках. Это общее правило, а тем более ярко проявлялось оно в «ситуации постмодернизма».
Но сейчас постмодернизм всем надоел, время новое, игры кончились, жизнь стала более настоящей, что ли. Более реальной. И, как следствие, все чаще появляются истории типа «Писатель Е. избил в лифте Центрального Дома художников критика П. в отместку за оскорбительную статью», «Блоггер Б. разфигачил лицо блоггеру К. за непочтительный пост», «Кинорежиссер Х. влепил пощечину телеведущему Л. за излишнюю лояльность властям», «Критик А. пытался сломать руку издателю К. за симпатии к нацбольствующему писателю Л.». Мне самому разбивал некогда голову пивной кружкой поэт И. Ф. Жданов, и сам я тоже кое-кому кое-что вполне разбивал, но то были свары бытовые, а теперь участились именно случаи выяснения отношений «за принцип». Хорошо это или плохо, но факт, что времена стали менее карнавальными.
И в этом смысле способность В. Л. Топорова без обиняков сообщить ровно то, что думает, становится даже и более ценной. Как и способность оппонента столь же открыто сообщить, что он думает об умственных способностях, литературных вкусах, внешности («злобным карликом» прозвали Виктора Леонидовича остроумные друзья) и нравственном облике Топорова.
(В скобках: можно бы отдельно пообсуждать особенности литературного дара Виктора Леонидовича: когда он хвалит —
получается в среднем случае скучно, а ругается — на заглядение. Это вообще для романа тема: человек, которому небесами спущен такой своеобразный талант.)
И еще. Левенталь именует Топорова «важнейшим». Не вдаваясь в оценочный спор, спрошу: а не «единственный» ли в чисто технологическом смысле? Нынче письмо о литературе — почти исключительно рецензионное, а не критическое. Критика — это расширение контекста, идейные споры, перебранки, реплики в сторону, обобщающие заметки и именно что мордобой. Кто в России занят подобной деятельностью, кроме Виктора Леонидовича? У Л. А. Данилкина в «Афише» формат рецензионный, но о контексте он помнит, имеет, кроме того, блог, и издает книги, в которых разгоняет рецензии до статей. Согласен, Данилкин — критик.
А кто еще? Д. В. Кузьмин, М. Н. Золотоносов, Д. В. Бавильский, С. И. Князев,
И. В. Кукулин выступают с отчетливо критическими сообщениями, но крайне редко. Ясно, что можно добавить какие-то фамилии, но вряд ли их будет много.
Что же — некому быть критиком или негде? Б. Н. Кузьминский в последние годы затевал да стремительно прекращал критические проекты в «Глобалрус. Ру» и в «Русской жизни», и, кажется, в обоих случаях прекращал не совсем по своему желанию.
Но в принципе площадки-то есть. Не поминать к ночи голые без критики толстые журналы? Западло в них печататься, гонорары мизерные, никто не читает? Но не место красит человека, и сверхсуперхлебной критическая работа бывает редко, и пусть не читают на бумаге, но в интернете-то тексты видны на весь мир. Или пример того же Немзера, который во всех своих газетах некогда был именно критиком, рвал-метал, отслеживал-обозревал, а теперь во «Времени новостей» пробавляется в основном ностальгическими виньетками про Жуковского, а для критической деятельности подведомственное пространство использует реже и реже. Как-то надоела гражданам сочинителям такая деятельность, или ушла в живые дневнички. Но традиции русской литературы… сами знаете. Забить на них никогда не поздно; поддерживать — интереснее.
Так что даже ненавистникам Топорова стоит радоваться, что он существует: иначе род — угаснет.