О терроризме
За последние несколько лет ни одна проблема не обсуждалась так активно, как проблема терроризма. Ученые настойчиво ищут его существенные черты, журналисты в подробностях смакуют многочисленные террористические акты, писатели и режиссеры вовсю эксплуатируют террористическую тему для создания литературных или киношных боевиков.
А ведь совсем недавно мы, не вникая в детали, дефилировали себе по улице Степана Халтурина или Софьи Перовской.
О сущности свершений этих «героев» задумывались тогда не многие. Теперь задумались почти все, лишний раз подтвердив старинную истину: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Вот вам и мотивирующая функция страха, взращенная террором. А может, и наоборот — террор, взращенный страхом вкупе с неудовлетворенностью. Или всему виной мрачное обаяние террора?
Оказывается, искушению отнестись с симпатией к террористам, а то и примкнуть к ним, легко поддаются не желающие мириться с условиями собственной жизни.
В подобной ситуации насилие называется в числе «последних доводов» свободного человека, и человек этот в буйном фейерверке дискуссии убеждает нас в том, что «террор отчаяния, террор мщения, террор запальчивости не подлежит никакой оценке». Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Несмотря на вопиющую жестокость, террор всегда был опасным соблазном для тех, кто либо не смог стать до конца равнодушным, либо просто рассчитывает поймать рыбку в мутной воде. Ведь известно, что послевоенный мир является детищем ядерного страха.
Какое же новое детище готовят нам политики, терроризирующие мир войной с террором? И как разглядеть сквозь преувеличенную риторику и демагогию истинные цели тех, кто надеется извлечь выгоду из террористической опасности?
К счастью, туманная завеса неведения порой приоткрывается, и мы слышим, что «ответ на терроризм — это колониализм». Но, как ни стран?но, ответ на новую колониальную экспансию для многих тоже один — терроризм. И как после этого прикажете верить в то, что «чертово колесо» истории можно остановить?
Разоблачение терроризма или умножение миражей
- Андре Глюксман «Достоевский на Манхэттене»
- Екатеринбург: У-Фактория, 2006
- Переплет, 224 с.
- ISBN 5-9709-0004-4
- 10 000 экз.
В книге «Достоевский на Манхэттене» известный французский философ, один из лидеров маоистского крыла студенческой революции 1968 года, перешедший в конце концов в либералы, решительный и бескомпромиссный критик путинского режима и чеченской войны, но горячий сторонник действий США в Ираке, Андре Глюксман, руководствуясь принципом «разоблачать то, что есть, и служить тому, что должно быть», размышляет о корнях современного терроризма как о разрушительной силе планетарного масштаба, причину возникновения которой он видит в пронизывающем структуру любого современного общества нигилизме, берущем «на себя преступление как знак своей избранности».
Глюксман — по-настоящему уникальный мыслитель. Его интеллектуальный инструментарий, с помощью которого он добивается потрясающего понимания нигилизма, очень разнообразен. Понятийное бессилие ему абсолютно не свойственно. К тому же, блестяще анализируя феномен тотального нигилизма и терроризма, Глюксман демонстрирует и великолепную эрудицию. Он широко использует классическое философское наследие от греков (Гомер, Софокл, Еврипид) и римлян (Сенека) до М. Монтеня, В. Шекспира, Г. В. Ф. Гегеля и др. Особую любовь автор питает к русской литературе (Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, Л. Н. Толстой, В. Т. Шаламов, А. И. Солженицын), с которой знаком не понаслышке. Как следствие особый, своеобразный стиль и гипертекстовая форма книги, сложнейшая паутина философских отсылок, аллюзий, мозаичность и тем не менее целостность содержания.
Поводом к написанию книги послужили ключевые политические события конца XX — начала XXI столетия. Среди них в первую очередь трагедия 11 сентября 2001 года, которая показала, что «достаточно одного дня, одного мгновения, чтобы взорвать последнее исключение». Именно этот день и заставил Глюксмана заговорить во весь голос о терроризме и нигилизме, предстающих на страницах книги во всей своей неприглядной обнаженности и бесчеловечности как болезнь и патология современного общества, прошедшего через «вечный искус идеологического нигилизма». С присущим ему эмоциональным надрывом Глюксман предупреждает о том, что сегодня уже никто не избавлен от возможности нигилистического отклонения, что нигилистическая и террористическая угроза «подвижна и никакой сектор глобального общества не обладает гарантированным иммунитетом», что нигилизм проявляет себя планетарно как метод захвата и отправления власти, что никакая дискуссия с террористами, наслаждающимися убийствами, невозможна, так как «нигилистическое братство» террористов, связанных парадоксальной «антагонистической солидарностью», отличает чуждая слову перформативность.
Для русского же читателя книга французского мыслителя особенно интересна, так как писал он ее, постоянно оглядываясь на Россию, по отношению к которой весьма резок в оценках. Диагноз Глюксмана безжалостен: Россия — фантом, иллюзия, «королевство нигилистической пустоты», «зеркало будущего», в которое автор предлагает взглянуть и ужаснуться, а «пресловутый русский секрет — это секрет современной подчиненности».
Стоит ли удивляться тому, что в оживленных неформальных дискуссиях по поводу книг и статей автора его всячески критиковали за эту антироссийскую, а по сути русофобскую, риторику, увлекшись которой он даже взялся защищать чеченских боевиков-террористов. Ведь Глюксман в сердцах заявляет, что «неправильно обвинять чеченцев в том, что по причине преступлений, совершенных армией, они автоматически становятся террористами». В России подобная риторика Глюксмана воспринимается как лицемерие, но в действительности это настоящий конфуз, непростительный для мыслителя такого масштаба. Складывается впечатление, что изощренный интеллектуальный инструментарий Глюксмана все-таки дает сбой перед страшным лицом глобальной террористической угрозы и что исследователя охватывает бешеный вихрь эмоций, которые он с невероятной силой обрушивает на современную Россию. Конечно, откровенно русофобские мысли Глюксмана интересны, но вовсе не глубоким проникновением в суть проблемы. Эмоциально-публицистический азарт автора подавляет свободное философствование и в конце концов приводит его к опаснейшему приспособлению теоретических построений ко «злобе дня». В результате твердая почва исторических фактов оборачивается для Глюксмана очередным фантомом, мифологическим пространством псевдореальности, в котором он плетет свою паутину сложных, но глубоко противоречивых силлогизмов. Впрочем, для Глюксмана важно не столько то, чем является мир сам по себе, а прежде всего то, чем он является для автора. Этот философский субъективизм, вероятно, хорош при анализе литературных произведений, но весьма опасен применительно к попыткам понять историческую действительность. Поэтому публицистические страницы, написанные на злобу дня, — самые слабые в книге и в плане мысли, и в плане стиля. Что бы ни говорили, а «способность к разоблачению» не должна подавлять «способность к созиданию».
Поймут ли автора в России? Не знаю. Скорее всего, нет. Впрочем, это может показать только время…