На прошлой неделе в СПбГУ завершилась XLVI Международная филологическая конференция, где среди прочих работала секция «Современная русская литература». Журнал «Прочтение» попросил нескольких докладчиков ответить на вопросы о том, почему их заинтересовало творчество того или иного автора, кто еще им нравится из современных писателей.
Иоанна Кула, Ph. D., доцент Вроцлавского университета
Тема: Литературный герой в поисках литературы (на примере избранных произведений В. Маканина)
Первое произведение Владимира Маканина, которое я прочитала, — рассказ «Кавказский пленный», он находится в списке обязательного чтения в нашем университете. Это случилось довольно давно, у рассказа не было перевода на польский язык — кстати, нет его и до сих пор. «Кавказский пленный» мне понравился, я начала читать другие книги Маканина, современные произведения — те, что были написаны в девяностые и двухтысячные годы. Потом, как ни странно, вернулась к раннему творчеству — это тексты совершенно другого типа, хотя, конечно, можно найти связь между всеми книгами автора. Маканин заинтересовал меня кавказской темой, его своеобразным лейтмотивом: это и вышеназванный рассказ, роман «Андерграунд, или Герой нашего времени», и, разумеется, «Асан» — произведение, вызвавшее очень серьезные споры. Название рассказа «Кавказский пленный» — несомненно, игра слов, отсылка к Пушкину, Лермонтову, Толстому плюс полемика с Достоевским: ведь рассказ начинается словами о том, что красота спасет мир. Но здесь она не только не спасла мир, но даже наоборот — причем красота человеческая, с одной стороны, и красота как возможность обратить внимание на окружающий мир — с другой.
«Асан» — произведение о войне в Чечне. Оно более реалистическое, в нем появляется натурализм. Очевидцы — писатели, которые опубликовали свои рассказы или, как Прилепин, целый роман («Патологии») о войне — очень возмущались, говорили, что Маканин во многом ошибается, что он не знаком с чеченскими реалиями. Хотя для него война — нечто условное, общая метафора сражения, борьбы.
В последнее время у меня даже сформировалось такое понятие, как «русская кавказская литература». Не знаю, правильно ли это определение, но под ним я понимаю писателей родом из кавказских республик, пишущих на русском языке. Среди прочих это Алиса Ганиева — думаю, она может познакомить русского читателя с этой литературой, ее традициями, обычаями. Она имеет возможность «достучаться» и до читателя, и до зрителя — Ганиева, насколько я знаю, выступает на самых разных площадках, включая телевидение.
Юлия Владимировна Меладшина, аспирант Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета
Тема: Странники и пророки в контексте романа В. Шарова «Возвращение в Египет»
Гоголь как писатель мне очень интересен, очень близок, но, когда встал вопрос о выборе темы диссертации, сказано про него было уже очень много. Так возникла модификация темы — гоголевский текст в современной литературе. К Гоголю в наше время интерес чрезвычайный, и не осветить эту тему при моей любви к нему было просто кощунственно. Сейчас очень актуальна установка на дописывание «Мертвых душ» и переосмысление его произведений. Например, Владимир Шаров очень активно этим занимается (роман «Возвращение в Египет» тому доказательство), можно вспомнить А. Королева с его романом «Голова Гоголя». Это, наверное, два ярких представителя, которых можно назвать сходу. В той или иной мере Гоголь как претекст, Гоголь как объект интертекстуальной переклички возникает у многих современных авторов.
Думаю, интерес современной литературы к Гоголю обусловлен его личностью, очень таинственной, и различным пониманием его произведений. Он постоянно их дописывал, давал какие-то комментарии, которые нередко друг другу противоречили. В данном контексте можно вспомнить комедию «Ревизор». Эта многозначность трактовок его творчества, причем с благословения самого автора, незавершенность великого труда («Мертвые души»), который он позиционировал не иначе как новую Библию (я, конечно, сгущаю краски, но факт остается фактом), и вызывают интерес.
Главная проблема работы с современниками — недоиследованность. Ты идешь, не видя ориентиров в виде трудов маститых ученых, по сути ты в центре истории, которая еще в процессе написания. С классиками работать сложно, потому что трудно сказать что-то новое. С современниками работать сложно, потому что ты первопроходец.
Дмитрий Кириллович Баранов, аспирант Санкт-Петербургского государственного университета
Тема: Игра с читателем в рассказе В. Пелевина «Ника»
Вообще я занимаюсь Довлатовым. Но мне было интересно, есть ли у других авторов какие-нибудь еще варианты решения тех культурных и художественных проблем, с которыми работает довлатовский текст, за счет игры с читателем, сопоставимой с той, которую предпринимает Довлатов. Виктор Пелевин подошел: был в достаточной степени похож, в достаточной непохож для продуктивного сопоставления, а постмодернистская идея недоверия к слову была сравнима с культурной ситуацией довлатовского времени.
Абсолютно любой текст любого времени выстраивает отношения с читателем, которые можно описать как игру. В некоторых случаях эта игра приобретает какой-то отчетливый вид: когда текст в те или иные моменты заставляет читателя строить определенные схемы ожиданий, то нарушает, то оправдывает их; заставляет читателя достраивать текст тем или иным образом, а затем разрушает сложившуюся картинку. Но глобально от времени это никак не зависит и зависеть не может: работало в «Декамероне», работает и у Довлатова. Игра с читателем в литературе всегда остается актуальной, потому что это особенность любого текста.
Поэтика современников, наверное, в отличие от классиков, не такая архаичная, теснее связь с современностью, с жизненным опытом исследователя, поэтому проще найти что-то интересное для себя, легче от замкнутых историко-литературных дел выйти к реальной действительности.
Иллюстрация на обложке статьи: Golden Cosmos