В петербургском Доме Книги 17 марта Эдуард Лимонов ответил на вопросы читателей и рассказал о своем новом романе «…И его демоны». По мнению автора, между фикшеном и нон-фикшеном нет разницы, зато она есть между писателями и графоманами.
О новом романе «…И его демоны»
Это один из эпизодов жизни человека — «председателя», потому что он председатель политической партии. И у него огромные проблемы: он оказывается одной ногой на том свете — обнаружена гематома между двумя полушариями, он уже еле двигает левой рукой и, в общем, загибается. Попадает в реанимацию, и там ощущения довольно неприятные. Вот те, кто побывал в реанимации или на том свете, понимают, насколько это как-то жутковато и не по себе. Особенно, например, для человека, который никогда ничем не болел, и вдруг он оказывается в таком состоянии, когда уже хромает и не может шнурки завязать на ботинках.
Но это не грустная история, это скорее такая гротескная история, когда протагонист (сейчас не модно говорить «герой книги»), основное действующее лицо вдруг обнаруживает себя в каком-то мире параллельном, рядом, и видит, что его жизнью управляют совершенно иные силы. Доселе он, может, их и встречал, он вспоминает всю свою жизнь: какие были случаи, когда эти иррациональные силы, его демоны (можно назвать их по-другому, как угодно), бесы — когда они вторгались.
Тут дается различная расшифровка реальности с точки зрения того, что происходит. Одновременно он в этом кошмаре умудряется влюбиться в медсестру. Начинается разгул демонов, бесов и медсестер, <…> весь этот лубок. Вспоминает он какие-то свои предыдущие жуткие истории: и в тюрьме он был, и еще где-то он был, и в него стреляли, а тут он замышлял вооруженное восстание, в общем, черт знает что.
Это на самом деле, по-моему, интересно и гротескно и, в общем, не грустно абсолютно. Это просто… на самом деле здесь доказательство, что, помимо того, что мы наблюдаем в жизни, существуют еще какие-то силы, которые вот где-то работают. Я думаю, что тут не надо быть очень избранным, не надо быть умным, не надо быть известным, а просто надо приглядываться к своей собственной жизни, и вы убедитесь, что есть масса каких-то странных происшествий, которые проходят через всю вашу жизнь, мою жизнь, жизнь героя этой книги и так далее. Это моя, по-моему, шестьдесят третья, что ли, книга.
О закономерностях читательского интереса
— Считается интересным, когда рассказывают, говорят о каких-то вещах таких, знаете, темных сторонах. И у вас книга называется «…И его демоны». Почему именно демоны? Почему не про ангелов?
— Ну, во-первых, вы посмотрите, людям нравятся страшные приключения, какие-то необыкновенные. А если ангелы, это не страшно. Это какие-то слащавые, сиропные приключения, розовые цвета, белые крылья, теряющие перья. Нет, это не проходит. Людям ужасно нужна злая сила. На чем держится любая… Ну, смотрите, опера «Лебединое озеро». Там кто главный? Главная — страшная черная фея. Не белая фея, а черная. Людям нравятся пережившие трагедии, им нравятся трагедии, им нравятся отравленные или отравившиеся мужчины из-за женщины на чердаках или, напротив, женщины, утопившиеся из-за мужчин. Должны быть страсти. Поэтому демоны. Демоны — это расчетливо, это правильно, это выгодно. Это действует.
— То есть чем страшнее, тем интереснее?
— Да дело не в том, что страшнее. Должна быть интрига. Человек устроен так, что ему заманчиво смотреть на то, что происходит.
Об отсутствии границы между художественной и нехудожественной литературой
— У вас не было мысли написать книгу не публицистическую, а художественную об украинском кризисе?
— Я, во-первых, по заказу не работаю, а делаю то, что я считаю нужным откровенно. Я написал книгу, она состоит из (сейчас это модно, но я не поэтому писал) постов в моем «Живом журнале». Она называется «Киев капут», она издана, ее можно прочесть. Это наш с вами дневник, вот то, что мы видели за последние два года, больше даже. И это честные записи: когда человек пишет сегодня и не знает, что будет завтра. И я многие вещи предугадал.
— Но вопрос был именно про художественную книгу.
— Я сказал, я написал «Киев капут», а художественное от нехудожественного сегодня ничего не отличает. Это старомодно. Что такое художественная книга? Нехудожественная так: такой-то такой-то, фамилия, инициалы, 28 лет, вышел из подъезда, и его сразила шальная пуля. А художественная: был серый рассвет, он, мужчина, одетый <…>, вышел; ноги его взметали тучи грязи, дождя. Вот вам художественная, а вот та не художественная.
Об отличии писателя от графомана
— Чем, по-вашему, писатель отличается от графомана?
— Я думаю, ничем. Если хотите — упорством. Графоман, может быть, в один прекрасный день, когда ему все вокруг говорят: «Ты графоман, ты графоман, ты графоман», бросает писать. А писатель, если ему говорят: «Ты графоман, ты графоман, ты графоман», — он не бросает и пишет. Это шутка. А на самом деле, по-моему, талант. Это понятно. Если человек вносит нечто свое, что-то окрыленное, что-то невероятное, то, чего ты доселе не слышал.
О неподходящем для литературы времени
Сейчас не время мировой литературы вообще, не только российской. Сейчас плохое время для этой профессии. Потом, у нас, знаете, путают писателя с переделкинским сидельцем, который за скрипучим столом, как Солженицын, сидит там что-то пишет. Время изменилось. Время кипит вокруг, бурлит, шумит.