10 октября в российский прокат выходит «Великая красота» (La Grande Bellezza) Паоло Соррентино — фильм-участник минувшего Каннского фестиваля, только что выдвинутый Италией на получение премии «Оскар» в номинации «Лучшая иностранная картина». Эта трагикомедия, повествующая о светской жизни современного Вечного города, являет собой абсолютное воплощение той красоты, символом которой давно стал Рим, — вечности, длящейся мгновение.
Просветитель Дени Дидро однажды вывел ироническую формулу, согласно которой, то обстоятельство, что всякий юноша хочет женщину, женщину как таковую, а старец всегда ищет женщину красивую, позволяет судить о возрасте целой нации: если нация обладает вкусом, значит, она состарилась. Пожалуй, Италия сегодня — та страна, жителям которой чаще всего ставят подобный диагноз сторонники столетней идеи «заката Европы». Заложники собственной блистательной истории, на прекрасно сохранившихся и заботливо охраняемых руинах которой едва ли можно создать что-либо более впечатляющее, итальянцы (и в первую очередь римляне) при всей своей темпераментности отличаются весьма умеренной пассионарностью — и давно предпочитают расслабленное декадентство всякому сосредоточенному действу. «Великая красота» — кино о тех из них, кто может это декадентство себе позволить (скорее в силу удачи, чем подлинного успеха) и использует такую возможность и/или право с истинной самоотдачей.
Вслед за Фредерико Феллини с его «Сладкой жизнью», «Римом» («Римом Феллини», если следовать оригинальному названию) и «8½» Паоло Соррентино иллюстрирует жизнь римской богемной буржуазии (bourgeois bohemian или bobo). Драматург, сочиняющий бесконечные парафразы текстов Габриэле д’Аннунцио и за 40 лет не решившийся написать что-то свое; писательница, выпустившая 11 «граждански значимых» романов в издательстве своего любовника-политика; вдовствующая графиня, находящая спасение от ужасов жизни с безумным сыном в неумном повседневном снобизме… — так выглядит круг, за пределы коего никогда не выходит главный герой, стареющий модный журналист Джеп Гамбарделла (Тони Сервилло), когда-то создавший единственный роман «Человеческий автомат», вероятный шедевр, который теперь уже не найти ни в одном магазине. «Великая красота» начинается (если не cчитать своеобразного пролога, в котором турист падает замертво на смотровой площадке, сраженный то ли солнечным ударом, то ли синдромом Стэндаля — он же, к слову, мог бы стать эпилогом) сценой бурной вечеринки по случаю 65-летия Гамбарделлы и продолжается чередой не связанных последовательным сюжетом сцен. На фоне праздных интеллектуальных бесед и возлияний у героя случается печальный роман, однако основным соединительным элементом событий фильма оказывается роман литературный, а вернее его идея — нереализованный флоберовский замысел текста про абсолютное ничто, к которому то и дело возвращается герой, так и эдак интерпретируя его под влиянием внешних сюжетов и разговоров.
Идея старости, упадка и неизбежной гибели всякой «великой красоты» (понятие которой скоро перестаешь воспринимать с неизбежной поначалу иронией, благодаря изыскам великого оператора Луки Бигацци) находит у Соррентино буквальное воплощение. Будучи совсем молодым режиссером (к своим 43 годам регулярный участник Каннского конкурса и обладатель приза жюри за политическую сатиру 2008 г. «Изумительный» Соррентино снял уже 8 картин), здесь он сознательно создает мир, в котором почти не оставляет места молодости и детству. Первая живет только в воспоминаниях, а второе подчиняется миру взрослых, не справившись с задуманным было бунтом. Возлюбленная Гамбарделлы младше его на 20 с лишним лет — но роман между 43-летней женщиной и 65-летним мужчиной выглядит совсем не так (и для зрителя, и в глазах окружения героя), как выглядел бы, будь они оба 20 годами моложе, потому даже романтическая линия не встряхивает эту вселенную изысканно и величественно мумифицирующейся красоты. Неудивительно, что даже идея смерти теряет тут свою остроту — а похороны превращаются в перформанс с новым дресс-кодом и этикетом: как говаривал Эдмон Ротшильд, умереть лучше между 15 октября и 15 декабря, в августе публику не собрать. Поразительно лишь то, как Соррентино удается избежать и откровенной вторичности, и пошлости — в том числе в иллюстрации этого сюжета, который в пересказе ассоциируется с какой-нибудь глянцевой дикостью вроде стилизованной похоронной фотосессии для Vogue (итальянский августовский номер 2008 г.), но на деле оказывается начисто лишенным всякого цинизма.
Главная прелесть «Великой красоты» — в подлинном эстетизме (который не лишен намеренной манерности, но далек от пустого эстетства) и витальности. Недаром герои ленты — по большей части писатели, притом писатели «старой школы»: слова имеют в их картине мира такую же ценность, как и декоративное убранство окружающей действительности. Пусть для них форма нередко становится важнее содержания, диалоги, на которых выстроено кино, оказываются безупречны с точки зрения обеих составляющих. И ценнее всего то, что они отличаются неизменно тонким живым юмором — в этом смысле авторам «Красоты» особенно удается один замечательный прием: начинаясь как претенциозная философская тирада, любая обманчиво глубокомысленная реплика обыкновенно заканчивается здесь остроумным парадоксом и никогда — банальностью. За исключением тех случаев, когда таковая в свою очередь оборачивается спасительной двусмысленностью: «Знаете, почему я ем одни коренья? — спрашивает Гамбарделлу 104-летная святая, сестра Мария. — Потому что корни очень важны!» Эта тривиальная в отрыве от визуального контекста игра слов в действительности подводит смысловой итог картины: корни — единственное, что есть у персонажей «Великой красоты», но едва ли в этих корнях много проку, если они могут лишь разрастаться, но никуда не прорастать.