Неделю назад на экраны вышел «Лок» (Locke) Стивена Найта — «сверхкамерная» монодрама, равная по силе напряжения самому захватывающему триллеру.
Создав человека, Господь позабыл запатентовать свое изобретение — теперь его может копировать любой дурак. Неудивительно, что процесс этот оказывается полон погрешностей и сбоев в деталях. Взять, например, чувства: основные пять достаются большинству из нас автоматически (хотя и здесь всем по-разному везет с качеством), тогда как в роли шестого — определяющего ключевую особенность характера и крутизну будущих жизненных маршрутов — каждому полагается свой сюрприз. Самым редким и самым же непростым в употреблении вариантом из всех возможных становится для своего владельца чувство долга. Рассказывая о том, к каким лихим поворотам судьбы приводит обладание этим обманчиво скучным свойством, Стивен Найт заодно позволяет нам по-новому оценить еще один закон человеческого появления на свет: и рождаясь, и умирая мы делаем кому-нибудь больно.
Подобно почти всякому современному киножанру, монодрама берет свое начало в театре — притом древнегреческом. Еще в эпоху доэсхиловской трагедии были популярны выступления одного актера, который, меняя маски и одежды, изображал разных героев. Монолог же одного персонажа, объясняющегося вслух с самим собой, высшими силами или скрытыми от глаз зрителя второплановыми героями, греков не занимал — театр был местом зрелищ, а профессиональным болтунам и без того предоставлялось немало специальных площадок. К такому виду монодрамы впервые обратились европейские сентименталисты, напротив, ратовавшие за право всякой метущейся личности на развернутые лирические излияния. Позже к ним присоединились представители самых разных театральных и литературных школ и традиций — моноспектакли заняли свое место в музыкальном театре, а потом преобразовались и в отдельный жанр кинематографа.
Удерживать внимание современного зрителя полтора-два часа кряду — задача из разряда олимпиадных: это, разумеется, помещает любой кинематографический моноспектакль в довольно жесткие рамки. Почти все примечательные фильмы одного актера делятся на два типа: половина из них повествует о персонаже, оказавшемся в исключительных экстремальных обстоятельствах, другая — об отношениях человека с космосом. Так, герой «Погребенного заживо» пытается выбраться, натурально, из гроба, а персонаж «127-ми часов» — из ущелья. Фильм «Не угаснет надежда» оказывается посвящен пожилому яхтсмену, борющемуся с океанской стихией, а триллер «Крушение» — жертве автомобильной аварии, очнувшейся без единого воспоминания о произошедшем. В «высших сферах» одиноко блуждают астронавты из «Луны 2112» и «Гравитации». Еще один чистейший образчик жанра — «Тайная честь» — имеет другую специфическую особенность: картина являет собой ни много ни мало художественный портрет Ричарда Никсона.
«Лок» Стивена Найта решительно выпадает из этого ряда. Его герой — совершенно обыкновенный человек в столь же обыкновенных обстоятельствах. Более того, он действует исключительно в настоящем времени, здесь и сейчас — не обращаясь к характерным для своих жанровых предшественников флешбэкам и воспоминаниям, не принимая внезапных решений, не кидая в зрителей «кроликами из цилиндра», шокирующими фактами, переворачивающими рассказанную историю с ног на голову и заодно заставляющими нас чувствовать себя обманутыми простаками. Он вообще не обещает никаких фокусов — и твердо зная об этом, мы не можем оторвать взгляд от его лица, а иногда и вовсе забываем дышать.
Айван Лок (Том Харди) — начальник огромной стройки в Бирмингеме — садится одним промозглым вечером за руль своего BMW и направляется в Лондон. В дороге он позвонит домой и скажет жене, чтобы она и дети не ждали его ни к матчу, который Локи собирались посмотреть всей семьей, ни к ужину, ни даже к утру. Потом наберет номер заместителя и сообщит, что тому придется безо всяких возражений взять на себя руководство грандиозной утренней операцией по заливке бетона под будущий небоскреб. После примет несколько истерических звонков от собственного босса. Всем своим собеседникам Лок честно, не «отредактировав» ни единой детали, расскажет, что через несколько часов станет отцом: в лондонском роддоме его ждет совершенно случайная любовница, с которой он единственный раз за всю жизнь изменил жене.
Интересно, что это кино обладает неожиданной жанровой природой — являя собой истинную семейно-производственную драму, оно не столько использует элементы эталонного триллера, сколько применяет характерный для такового темп и ритм. Здесь нет саспенса — в классическом его понимании (когда зритель знает больше, чем герой: в данном случае дело обстоит ровно наоборот) — но есть подлинная интрига, сам процесс развития которой оказывается для зрителя куда любопытнее всех возможных итогов. Важная тонкость, связанная с ней, касается дубляжа. Когда Айван Лок говорит голосом Тома Харди, он предстает личностью цельной и максимально уравновешенной — человеком, привыкшим держать все под жестким контролем, но готовым причинить кому-либо душевную боль лишь по строгим «медицинским показаниям». Когда его озвучивает замечательный актер Илья Исаев, образ Лока, судя по российскому трейлеру, обогащается едва, но все-таки уловимыми садистскими чертами — в нем сразу начинаешь подозревать тайного монстра, который еще непременно себя проявит. В этом эффекте есть своя неожиданная прелесть, однако убежденным аудиалам и пуристам вряд ли захочется его проверять — тем более что в фильме будет звучать еще десять (а строго говоря, одиннадцать) голосов, на редкость характерных и притом притягательных.
«Лок» был снят за пять ночей — и, как это нередко случается с хорошими замыслами, сложился в цельное полотно под влиянием довольно нелепых внешних обстоятельств, которые создатели картины ловко обратили себе на пользу. Том Харди простудился во время съемок — и усталому трудоголику Айвану Локу достались насморк и слезящиеся красные глаза, которыми он порой почти переставал различать дорогу. Актер заметно раздражался, когда во время записи очередного разговора в машине срабатывал сигнал «топливо на исходе», — а режиссер использовал потом эти кадры, озвучив их входящими звонками по второй телефонной линии. Все это дополнительно сработало на тот грандиозный эффект простоты и естественности происходящего, благодаря которому «Лок» оказался, вопреки ожиданиям, избавлен от излишней символической нагрузки. Можно, конечно, пофантазировать на тему изоляции современного городского жителя, который даже о самом важном и даже с самыми близкими вынужден говорить по телефону, а треть жизни — проводить за рулем. Однако «Лок» пленяет куда более конкретными и потому важными идеями. Долг — понятие, не предполагающее гибкости, зато требующее честной ясности. Измена подобна смерти — не потому, что ее невозможно простить, а потому, что она не знает нюансов.