Авторское вступление к книге
Несколько лет назад я написала книгу «Есть, молиться, любить», в которой рассказывала о путешествии по миру, предпринятом мною в одиночку после тяжелого развода. Пока я писала книгу, мне перевалило за тридцать пять, и всё в ней означало большой перелом для меня как для писателя. До «Есть, молиться, любить» меня знали в литературных кругах (в тех узких кругах, где меня вообще знали), как женщину, которая пишет в основном о мужчинах и для мужчин. Много лет я работала журналисткой в таких мужских изданиях, как GQ и Spin, и на их страницах исследовала мужскую натуру со всех возможных углов. В центре внимания моих первых трех книг (как художественных, так и документальных) также были герои-супермачо: ковбои, рыбаки, промышляющие на лобстера, охотники, дальнобойщики, водители грузовиков, лесорубы…
Тогда мне часто говорили, что я пишу как мужчина. Я правда не знаю точно, что значит «писать как мужчина», но кажется, когда люди говорят такое, они хотят сделать комплимент. Уж я-то точно воспринимала это как похвалу. Однажды для статьи в GQ я даже перевоплотилась на неделю в парня. Постриглась коротко, забинтовала грудь, сунула в штаны презерватив, набитый кормом для попугайчиков, и прилепила эспаньолку под нижнюю губу — а всё для того, чтобы хоть как-то прочувствовать и понять загадочную притягательность существования в виде мужчины.
Тут добавлю, что одержимость мужчинами распространялась и на мою личную жизнь. Иногда это было чревато осложнениями.
Нет — это всегда было чревато осложнениями.
Так уж вышло, что с неразберихой в романтических отношениях и помешанностью на карьере мужская тема настолько занимала меня, что мне совершенно некогда было задуматься на тему женственности. И уж точно никогда я не задумывалась о том, что я собой представляю как женщина. По этой причине, а также потому, что собственная персона никогда особенно меня не интересовала, я так и не успела узнать себя. И вот когда в районе тридцати меня наконец накрыло мощной волной депрессии, я ни понять не смогла, ни выразить, что же со мной происходит. Сначала подкосилось здоровье, потом развалился мой брак, и наконец — это было ужасное, страшное время — у меня просто поехала крыша. В этой ситуации мужская стойкость не могла служить мне утешением: ведь чтобы распутать эмоциональный клубок, мне нужно было прощупать его весь, по ниточке. Разведенная, одинокая, с разбитым сердцем, я бросила всё и уехала на год — путешествовать и узнавать себя. Я была намерена изучить себя так же пристально, как некогда исследовала исчезающий вид — американского ковбоя.
А потом, поскольку я писательница, я написала об этом книгу.
А потом, поскольку в жизни иногда случаются очень странные вещи, книга стала бестселлером, прогремевшим на весь мир, а я, после десяти лет в роли исключительно мужского автора, который пишет о мужчинах и мужественности, вдруг превратилась в «писательницу женских романов». Я правда тоже не знаю, что это за «женские романы» такие, но более чем уверена: такие слова люди никогда не произносят как комплимент.
Как бы то ни было, меня теперь всё время спрашивают: предвидела ли я такой успех? Всем хочется знать, подозревала ли я, когда писала «Есть, молиться, любить», что книга станет таким хитом. Ответ «нет». Никак не думала и уж точно не планировала, что книга вызовет такую бурную реакцию. Когда я писала ее, то вообще надеялась, что мои читатели простят меня за то, что пишу мемуары. Читателей у меня было раз-два и обчелся, правда, зато они были преданные и им всегда нравилась крутая девица, которая пишет крутые рассказы о крутых мужиках, которые совершают всякие крутые мужские поступки. Я и не надеялась, что этим читателям придется по вкусу мой довольно эмоциональный рассказ от первого лица: разведенная женщина отправляется на поиски психического и духовного равновесия. Но я надеялась, что они отнесутся ко мне со снисхождением и поймут, что я должна была написать эту книгу по личным причинам — а потом можно будет сделать вид, что ничего не было, и жить дальше.
Но все получилось не так.
(И кстати, на всякий случай: книга, которую вы сейчас держите в руках — это не крутой рассказ о крутых мужиках, которые совершают крутые мужские поступки. Я вас предупредила!)
Другой вопрос, который постоянно задают мне теперь: как изменилась моя жизнь после выхода «Есть, молиться, любить»? На него трудно ответить, потому что масштаб этих изменений поистине космический. Для сравнения приведу пример из моего детства: когда я была маленькая, родители как-то отвели меня в Американский музей естественной истории в Нью-Йорке. Мы стояли в Зале океанов. Папа показал на потолок, где над нашими головами висел муляж большого голубого кита в натуральную величину. Он хотел удивить меня размерами исполинского зверя, но я кита в упор не видела. Стояла прямо под ним и смотрела прямо на него, но была не в силах воспринять его целиком. Моя голова была неспособна осознать, что может быть нечто столь большое. Я видела лишь голубой потолок и изумление на лицах людей вокруг (наверное, тут происходит что-то интересное, думала я) — но вот самого кита увидеть не могла.
Вот какие чувства у меня иногда вызывает «Есть, молиться, любить». На определенной точке траектории взлета этой книги я просто перестала воспринимать масштаб происходящего, поэтому бросила попытки и переключилась на другие вещи. Пошла сажать овощи на грядке, например. Нет лучшего способа осознать относительность всего во вселенной, чем сбор слизняков с помидорных кустов.
Но при этом для меня оставалось загадкой: как после феномена «Есть, молиться, любить» я вообще смогу писать, не оглядываясь на эту книгу? Не хочу притворяться, что ностальгирую по тем временам, когда прозябала в неизвестности, но раньше я всегда писала книги, подразумевая, что их прочтет всего лишь маленькая горстка людей. По большей части это меня, конечно, удручало. Но было в этом и одно критическое преимущество: ведь если бы я опозорилась по полной программе, не так уж много народу это бы увидели. Как бы то ни было, передо мной теперь стояла почти научная дилемма: вдруг у меня появились миллионы читателей, которые ждут следующую книгу. Как написать книгу, которая понравилась бы миллионам? Мне не хотелось нагло потворствовать общему настроению, но не хотелось и враз отметать всех моих замечательных и увлеченных читателей, большинство из которых были женщинами — после того, что нам пришлось пережить вместе.
Я не была уверена, что делать, но писать всё равно начала. За год я написала черновой вариант книги, пятьсот страниц, но сразу после окончания поняла, что что-то не так. Голос героини не был похож на мой. Он вообще не был похож на голос. Это были какие-то искаженные слова, выкрикнутые в мегафон. Я отложила рукопись, чтобы никогда больше к ней не возвращаться, и снова отправилась в своей огород — копать, повязывать и думать.
Хочу для ясности заметить, что это был не кризис — тот период, когда я никак не могла понять, как же мне теперь писать (или, в моем случае, как писать, чтобы это получалось само собой). В моей жизни все было прекрасно, я была очень благодарна за душевное спокойствие и профессиональный успех и вовсе не собиралась всё портить, превращая эту задачку в катастрофу. Но задачка была еще та. Я даже начала подумывать о том, что, возможно, моя писательская песенка спета. Такая судьба не казалась мне концом света — если ей суждено было стать моей судьбой, конечно, — но я пока не знала, так это или нет. Могу лишь сказать, что мне предстояло провести еще много часов на грядке с помидорами, прежде чем я разобралась, что к чему.
В конце концов, с определенной долей удовлетворения для себя я признала, что не смогла бы — и не смогу — написать книгу, которая понравилась бы миллионам читателей. По крайней мере, не смогу написать ее намеренно. Нет, я не знаю, как написать всеми любимый бестселлер на заказ. Если бы знала, как это делается, уверяю вас, сделала бы это давно и жизнь моя стала бы легче и комфортнее еще много лет назад. Но так схема не работает — по крайней мере, с такими писателями, как я. Мы пишем только те книги, которые должны или способны написать, а потом отпускаем их на свободу, осознавая, что всё дальнейшее, что с ними произойдет, от нас уже не зависит.
Итак, по многочисленным личным причинам та книга, которую я должна была написать, и есть эта самая книга. Еще одни мемуары (с дополнительными социоисторическими вставками!) о том, как я пыталась примириться со сложным институтом брака. Насчет темы я никогда и не сомневалась: просто мне сложно было найти свой голос. В конце концов я обнаружила, что единственный способ начать писать снова — строго ограничить (по крайней мере, в воображении) число читателей, для которых я пишу. И вот я начала с самого начала. Этот вариант «Матримониума» я писала не для миллиона, а для двадцати семи читателей. Если поконкретнее, то вот их имена: Мод, Кэрол, Кэтрин, Энн, Дарси, Дебора, Сюзан, Софи, Кри, Кэт, Эбби, Линда, Бернадетт, Джен, Джана, Шерил, Райя, Айва, Эрика, Нишель, Сэнди, Анна, Патриция, Тара, Лора, Сара и Маргарет.
Эти двадцать семь женщин — мой маленький, но очень важный круг близких подруг, родственниц, соседок. Им от двадцати до девяноста пяти лет. Одна из них — моя бабушка, еще одна — падчерица. Одна — моя самая старая подруга, а еще одна — самая новая. Еще одна недавно вышла замуж; две других (а может, и больше) хотят замуж больше всего на свете, а еще парочка недавно вышли замуж по второму разу. Есть одна, которая очень рада, что вообще никогда не была замужем. А есть та, для которой недавно закончились отношения длиною почти в десять лет — с другой женщиной. Семь из них — матери; две (в момент написания) ждут ребенка, остальные по разным причинам не имеют детей и испытывают на этот счет совершенно разные эмоции. Кто-то из этих женщин занимается домашним хозяйством, а кто-то — карьерой; есть и такие, честь им и хвала, кому удается совмещать работу и семью. Большинство из них белые, но есть и чернокожие; две родились на Ближнем Востоке; одна — скандинавка, две из Австралии, одна из Южной Америки и одна из каджунов. Три глубоко религиозны; пять совершенно не интересуются вопросами религии, большинство еще не определились с духовными исканиями, а некоторые с годами выработали собственную систему отношений с Богом. У всех этих женщин чувство юмора на порядок выше среднего. Все в тот или иной момент жизни пережили тяжелую утрату.
В течение многих лет за многочисленными стаканами чая и вина я сидела с этими милыми людьми и вслух размышляла о браке, интимности, сексуальности, разводах, верности, семье, ответственности и свободе. Эта книга родилась из этих разговоров. Когда я складывала их кусочки воедино на ее страницах, то ловила себя на том, что в буквальном смысле разговариваю вслух со своими подругами, родственницами, соседками, и отвечаю на вопросы, порой заданные несколько десятков лет назад, а также задаю новые, свои. Эта книга никогда не появилась бы без этих двадцати семи удивительных женщин, и я безгранично благодарна им за то, что они есть. Одним своим присутствием они учат меня мудрости и утешают в трудную минуту.