- Издательство «Новое
литературное обозрение», 2012 г. - Книга британского искусствоведа Эйлин Рибейро «Мода и мораль» является классическим исследованием в области истории и теории моды. Рибейро рассматривает одежду
в свете ее отношения к существующим общественным нормам. В фокус внимания автора
попадают друг за другом «неприличные», то есть вызывающие сексуальное возбуждение,
предметы одежды или специфические детали кроя, от корсетов и декольте до гульфиков и
мини, что на протяжении веков становились объектом жесткой критики моралистов, которые единообразие в одежде, желание уклониться от колеса моды и даже уничтожить его,
связывали с душевной чистотой и высокими моральными принципами. - Перевод с английского Г. Граевой
Как уже было сказано, настоящая мода (в нашем понимании этого слова — то
есть создание сложных фасонов и конструкций и частые изменения стилей)
начинается в XIV веке. К этому утверждению, как и ко всем ему подобным,
стоит относиться с осторожностью, ведь уже по меньшей мере с середины
XII века портные с помощью шнуровок и — позднее — пуговиц совершенствовали
свои навыки в подгонке одежды по фигуре.
Мы склонны считать, что XIV век был богаче событиями, поскольку этот
период оставил нам огромное количество изобразительных и литературных
источников как в Англии, так и в остальной Европе. XII и XIII века были эпохой
укрепления феодальной системы. Взаимоотношения между правителями
распространялись по Европе, и между дворами Англии и Франции существовали
особенно тесные связи. Французский был языком поэзии, моды и рыцарства,
но к XIV веку возросла роль английского, который все чаще становился
языком художественной и нравоучительной литературы.
Именно глядя на эту эпоху, мы замечаем, что фундамент феодальной системы
начинает шататься в результате напряжения, вызванного как массовыми
эпидемиями, так и серией бунтов крестьян и ремесленников, приведших к экономическим
кризисам. Черная смерть, пронесшаяся по Европе в
вызвала распространение как физического, так и духовного страха. Моралисты
объясняли возникновение эпидемий, голода и нищеты проявлением
гнева Божия, вызванного тем, что творится на земле, в том числе, конечно же, и
гордыней людей в одежде. Войны, которые велись на протяжении столетия, вызывали
рост налогов и усиление нестабильности в системе крепостного права.
Все эти факторы сыграли свою роль в возникновении мятежей во Фландрии,
Франции и Англии. Восстание Уота Тайлера в 1381 году продемонстрировало
социальные различия в новом свете: каждый класс неистово защищал свои
права, а негодование по поводу привилегированного положения духовенства
и аристократии, оправданность которого прежде не ставилась под сомнение,
только возрастало. Одним из вдохновителей этого восстания был Джон Болл
(Фруассар называет его «выжившим из ума священником»), который в своих
проповедях говорил, что, хотя «каждый из нас рожден отцом и матерью»,
аристократы «облачены в бархат и камчу, отороченные горностаем, тогда как
мы довольствуемся грубой тканью». Вполне земные духовники чосеровских
«Кентерберийских рассказов» отражают широко распространенное убеждение
в том, что жизнь священнослужителей всех уровней легка и полна роскоши, и
это ощущение изрядно подогревало антиклерикализм. Это осознавали многие
представители церкви, и Джон Уиклиф осуждал не только прелатов, облаченных
в «ценные меха и богатые одежды», но и расточительность их семей, их
«гордых и распутных компаньонов». Одежда монахов, говорил Уиклиф, была
столь широкой, что в ней невозможно было как следует работать, так как ветер
раздувал ее, и на нее шло столько ткани, что «из мантии и капюшона монаха
можно было бы сделать одежду для пятерых или шестерых нуждающихся».
В этом существенно менее духовном веке, когда церкви было все труднее
устанавливать правила поведения (как по причине собственной неспособности
к простой и бедной жизни, так и из-за нежелания людей принимать эти
правила), в свою очередь, уже светская власть, стремясь усилить классовые различия,
приняла серию законов о роскоши. Подобно древнегреческим законам
Солона, они не только определяли, что не полагается носить достопочтенным
гражданам (в таких законах, как правило, использовались негативные, а не
позитивные формулировки), но также обязывали менее уважаемых граждан,
а именно проституток, носить особую одежду. Эти женщины должны были
одеваться так, чтобы их сразу можно было отличить от приличных — им следовало
или ограничиваться лишь нижним платьем (благочестивой женщине и
в голову не пришло бы появиться прилюдно без верхней одежды), или носить
какой-либо отличительный знак, например полосатый капюшон. Акты 1355,
1361 и 1438 годов приказывали носить такие капюшоны, а в акте 1355 года, с
некоторым оттенком безысходности, отмечается, что проститутки должны
надевать одежду наизнанку. Насколько эффективным было подобное законодательство
в Англии, неясно. Во Франции в XV веке бывали случаи, когда
проститутки попадали под суд и вынуждены были платить штраф за приверженность
«респектабельной» моде (или скорее моде, не соответствовавшей
их статусу), например отложным воротникам, серебряным поясам и меховой
отделке одежды.
С XIV века нападки на женщин стали набирать силу. Тогда считалось, что
они более склонны поддаваться пороку из-за своей любви к роскоши, а также
искушать ею мужчин. К середине века женское платье стало заметно более
подогнанным по фигуре как в области корпуса, так и в рукавах, которые приделывались
к маленьким закругленным проймам у плеч. С начала века женщины
начали носить сюрко без рукавов, и пройма постепенно становилась все шире,
до тех пор пока это одеяние не превратилось в платье, открытое сбоку до пояса.
Когда под ним стал виден облегающий лиф, некоторые моралисты окрестили
такой костюм платьем с «окном в ад». Строго говоря, такой наряд могли носить
лишь представительницы дворянства и святые, например святая Урсула и святая
Екатерина, которые происходили из аристократических родов.
Тем не менее в начале века женщины продолжали носить свободные платья,
часто с широкими рукавами и длинным шлейфом, который, как писал Роберт де
Брюнн, каноник ордена гильбертинцев, в своем «Наставлении о грехе» (Hand lyng
Synne, 1303), «тянулся внизу под ногами», а полы платья были такими длинными
для того, чтобы под ними могли прятаться черти, — подобная критика впоследствии
встречалась неоднократно. Но чаще всего осуждению подвергались
головные уборы. Североевропейское сознание в течение многих веков связывало
добродетель с тщательно покрытой головой: после обряда бракосочетания распущенные
струящиеся волосы дев быстро исчезали под покрывалом. Роберт де
Брюнн осуждает женщин, которые красят свои покрывала шафраном, однако
к концу первого десятилетия XIV века эти слои ткани, скрепленные под подбородком,
сменились сложными «рогатыми» головными уборами или сетками,
украшенными драгоценностями, а волосы стали заплетать на висках. Эта мода,
пришедшая из Франции (мы уже знаем о ней по «Роману о Розе»), была довольно
скромной, если сравнить ее с высоченными шляпами XV века, но для людей того
времени и такая перемена казалось разительной по сравнению со скромным покрывалом,
ранее скрывавшим как волосы, так и подбородок. В одной особенно
оскорбительной песне осуждались шляпы «легкомысленных девушек»:
In hell,
With devils they shall dwell
Because of cauls that clog and cleave to cheeks
that swell.(Жить они / будут с чертями в аду за то, / что их щеки покрыты сеткой, /
что так изысканно их облегает.)
Монах августинского ордена, впоследствии архиепископ Йоркский, Джон
Уолдби сравнивал женщин с дымовыми трубами, внешне элегантными и отбеленными,
но полными дыма внутри. Довольный проведенной параллелью,
он продолжает: женщины «украшают свои головы венками и драгоценными
камнями подобно верхушкам труб, но ничего не выходит оттуда, кроме вонючей
копоти и распутного соблазна».
К середине XIV века становятся очевидны радикальные перемены в мужском
костюме: накидка и широкое платье наподобие туники сменяются короткой
и плотно прилегающей туникой, которая подчеркивает форму тела и одновременно
демонстрирует обтянутые чулками ноги. В
с изумлением наблюдали, как туника становится все более короткой
и все менее свободной, и один французский летописец приписывал поражение
своих соотечественников в битве при Креси (1346) их гордыне, проявлявшейся
в новых модных фасонах одежды, за которую Бог и наказал их. Мало того что
они, подобно женщинам, носили платья, собранные или сложенные в складки
по бокам (fronciees sur les rains comme femmes), но их туники к тому же были
столь короткими, что позволяли видеть их гениталии, особенно когда они склонялись
перед своими феодалами:
…les uns avoient robes si courtes qu’il ne leur venoient que aux nasches, et
quant il se bassoient pour servir un seigneur, il monstroient leur braies et ce qui
estoit dedens a ceux qui esoient derriere eux.
(…у некоторых было столь короткое платье, что оно доходило лишь
до ягодиц, и когда они наклонялись, чтобы оказать честь своему сеньору,
то демонстрировали свое исподнее тем, кто впереди, и тем, кто сзади.)
Внезапно появилось множество экстравагантных модных новинок — но
и людей, готовых их осудить, было не меньше. Например, Иоанн из Рединга
связывал появление фасонов, вызывающих его неприятие (длинные ленты
на рукавах, остроконечные капюшоны, уподобляющие людей демонам, лисьи
хвосты, которые женщины носили под облегающими платьями, чтобы подчеркнуть
свои ягодицы), с Филиппой Геннегау, приехавшей в Англию в 1326 году,
чтобы заключить брак с Эдуардом III, — и со всем ее окружением. Обвинение
иностранцев в несдержанности в одежде было постоянной линией критики
костюма на протяжении многих столетий.
Вторя французскому летописцу, Иоанн из Рединга считает новые короткие
туники (vestibus curtissimis) безрассудными и непристойными. Они прикреплялись
к чулкам с помощью шнурков с наконечниками, которые, как он
указывает, нередко называли «распутницами» (harlots). А чулки были столь
тес ны, что в них было невозможно опуститься на колени.
К
дублеты, действительно были очень коротки, в связи с чем — как символ «разврата» — их и запретил папа Урбан V. Впрочем, это не помогло, и к концу века
мода дошла до куда большей крайности. В связи с новым акцентом, делавшимся
на ноги, все большее значение стали приобретать чулки и обувь. Согласно
«Eulogium Historiarum» (1362), чулки часто делались двуцветными — из равных
частей каждого цвета или же вперемешку, а обувь носили с острыми или
закрученными вверх носами длиной более пальца, напоминавшими когти дьявола.
Считалось, что эта мода пришла из польского Кракова (часто эти ботинки
так и называли «краковскими» — cracowes). Она окончательно закрепилась к
1382 году, когда Ричард II женился на Анне Чешской (правившей Польшей).
Такой стиль, как считал насмешливый автор «Eulogium Historiarum», годился
только для акробатов и шутов: «подобные юноши в залах кажутся львами, но
на поле боя это — зайцы».
Нам не известно, действительно ли столь модно одетые молодые люди
вели лишь комфортную домашнюю жизнь и не годились для военной службы;
тем не менее до нас дошло впечатляющее количество комментариев по этому
поводу, и это по меньшей мере свидетельствует о том, что мнение о чрезмерной
роскоши в одежде было распространено очень широко.
Некоторые моралисты ставили знак равенства между дорогими тканями
и сладострастием. Так, Роберт Рипон в своей проповеди, сочиненной в конце
XIV века, описывает историю человечества на языке одежды. Сперва человек
был голым, а затем надел на себя шкуры животных «в знак того, что через свой
грех стал подобен зверю»; затем была шерстяная одежда, но после, «в стремлении
ко все большему плотскому наслаждению», он облачился в льняную ткань
и наконец в шелк, сделанный «из внутренностей червей». Одежда Петра Пахаря
символизировала упадок государства; Взяточничество в поэме Ленгленда
материя, не обязательно в красных тонах), а его пальцы усыпаны рубинами,
бриллиантами и сапфирами.
Дорогие, шикарные ткани, роскошные меха и большое количество украшений
символизировали богатство и статус. Средневековые принцы подчеркивали
свое положение, демонстрируя пышные наряды. Например, согласно
учетным книгам Черного принца (сына Эдуарда III), он тратил тысячи фунтов
на украшения, к которым относились пуговицы, броши, пряжки для ремней
и портупей. Нередко украшения размещали и на самой одежде: использовали
безанты — сияющие, а иногда даже украшенные драгоценностями диски,
которые тысячами пришивали к платьям, туникам и накидкам; кроме того,
широко использовали мелкий жемчуг, который заказывался в огромных количествах.
Победоносной нации (а первые годы Столетней войны были успешными
для Англии) подобало пышное убранство, однако в тяжелые времена демонстрация
богатства воспринималась как знак крайней неуместности и даже
безнравственности. Когда во время битвы при Пуатье (1356) был взят в плен
король Франции, на случай возможного пленения короля Англии было решено
следующее: «…ни мужчины, ни женщины не будут носить на себе ни золота,
ни серебра, ни жемчуга, ни горностая, ни белки. Кроме того, они не должны
носить предметов одежды или головных уборов замысловатого покроя… и допускать
других сумасбродств в любой части своего костюма».
Считалось само собой разумеющимся, что власти могут ограничивать
неумеренность и роскошь в одежде, которые могли бы способствовать упадку
государства. И хотя отдельные примеры тому можно найти и в более ранние
периоды, именно в XIV веке были предприняты первые серьезные попытки
контролировать внешний вид людей и устанавливать нормы. Английские законы
о роскоши были нацелены на защиту отечественной текстильной промышленности
(в особенности — на имевшую большое значение торговлю
шерстью). Первый акт 1337 года устанавливает, что только ближайшие родственники
королевской семьи имеют право носить привозные шелковые ткани.
Но главной целью подобных законов было посредством костюма усилить
классовые различия, которые, как казалось, становились все более размытыми
в свя зи с распространением предметов роскоши.
Акт 1363 года был гораздо более подробным. Возможно, свою роль сыграли
нападки моралистов на костюмы того времени. В преамбуле к акту подвергаются
критике «возмутительные и неумеренные наряды разных людей, не
соответствующие их положению и званию». Там же подробно перечисляется,
чего носить нельзя, и методом исключения определяется, что носить можно.
Разрешенные типы тканей определялись доходом и классовой принадлежностью.
Крестьяне и батраки имели право лишь на грубую шерстяную материю
местного производства, слугам и ремесленникам не надлежало надевать на
себя ни шелков, ни украшений. Особый запрет налагался на ношение пуговиц,
которые как относительно недавнее и модное нововведение предназначались
для представителей высших слоев общества. Дворяне, не являвшиеся рыцарями
(или их женами) и получавшие ренту более 200 фунтов в год, могли носить
недорогие шелковые материи и белый мех, похожий на горностая. Имевшим
более низкий доход следовало ограничиться сукном. В свою очередь, рыцарям
разрешался практически любой шелк, кроме золотого, и большинство мехов, за
исключением горностая (прерогатива носить его сохранялась лишь за членами
королевской семьи).